И Виолетта разрыдалась.
– У нее была квартира здесь, в России?
– Да, была… Она продала ее, как выяснилось позже, перед самым отъездом. Вы извините, но я больше ничего не знаю, совершенно. Мы же с ней толком не поговорили! Она прилетела вчера, заехала к нам, а у нас дома – полно гостей, суета, ну, знаете, как это бывает перед свадьбой… Я бросилась к ней, обняла, от нее еще так приятно пахло… Я сказала, что от нее пахнет Италией. Она была вся такая красивая… – Виолетта шумно высморкалась в большой мужской платок, одолженный ей, вероятно, мужем. – Прямо-таки роскошная, как королева! Волосы у нее отросли, я даже провела по ним рукой, потрогала, настолько они были красивые… Я всегда немного завидовала тому, что тетя выглядит так молодо и роскошно. Но это уже от природы… Признаюсь, я ждала, что она хотя бы намекнет, что как-нибудь пригласит меня к себе, но она ничего такого не сказала. Достала из кармана маленькую коробочку и протянула мне. Я сразу поняла, что это свадебный подарок. И что она подарила мне его предварительно, чтобы – вот снова! – не привлекать к себе внимания на свадьбе! Это было кольцо с большим бриллиантом! Господи, да вот же оно! – Виолетта судорожным движением выставила вперед руку, растопырив пальцы, на одном из которых, безымянном, сверкнуло бриллиантовое кольцо. – Она мне сказала еще, мол, надень на свадьбу, ты будешь неотразима. Или что-то в этом духе. Я обняла ее, поцеловала. Мы словно простились. И она ушла, понимая, что у меня полно дел, встреч… Мы ждали портниху, чтобы подогнать платье… И снова я увидела ее уже здесь, в загсе, она пришла и скромно так стояла в стороне. Мы обменялись взглядами, не знаю, может, мне показалось, что она хотела мне что-то сказать. Знаете, мы с ней были всегда откровенны друг с дружкой, мне кажется, я знаю, что она хотела мне сказать, о чем предупредить… Мы с ней много раз разговаривали на эту тему. Брак. Она считала, что он себя изжил, что брак отменяет свободу. А она дорожила свободой больше всего на свете. Когда у меня никого не было, сердце мое было свободным, я была солидарна с Тамарой, поддакивала, дурочка, ей, мол, я-то точно никогда не выйду замуж! А когда встретила Вадика, то все во мне изменилось. Втрескалась по уши. Я уже не хотела никакой свободы, я хотела принадлежать ему, как вещь. Вот так… Не знаю, что меня ждет в будущем, может, я тоже когда-нибудь разочаруюсь в любви, в браке, но пока что я счастлива… Вернее, была счастлива до тех пор, пока Тамару не убили…
– Виолетта, пожалуйста, возьмите себя в руки, и давайте подумаем вместе. Кто и за что мог ее убить? У нее были враги?
– Если и были, то только из числа женщин, – ответила, нисколько не задумываясь, Виолетта. – Женщины ее просто ненавидели. За все, – опередила она его вопрос. – За сногсшибательную красоту, за ум, за независимость и легкость, за то, что она всегда была в центре внимания мужчин, за то, что, не прилагая никаких усилий, могла увести любого из семьи…
– Здесь можно подробнее? Может, все-таки у нее был любовник, скажем, женатый?
– Я понимаю, вы ищете того, кто мог бы с ней это сотворить… Что ж, думаю, вы на верном пути. Другое дело, как этот человек, которого она, к примеру, бросила, узнал о том, что она здесь, в России? Если только он не из числа гостей!
– Многие из гостей были лично знакомы с ней?
– Практически все! Но среди приглашенных, как мне кажется, не было ее любовников. Хотя, разве мы можем что-нибудь знать о ее личной жизни, той жизни, которую она, как и всякая другая женщина, связавшаяся с женатым мужчиной, скрывала? Конечно, у нее могла быть тайна. Но все равно предположить, что один из моих гостей, мужчина, пусть даже брошенный ею, мог вот так, хладнокровно, войти в женский туалет и убить ее?!
– Это должен быть физически сильный мужчина, – заметил Сергей.
– Вам достаточно взглянуть на наших гостей и выбрать кого-то, кто бы, как вы говорите, физически был способен на такое. Но все равно, я уверена, что убийцы среди них уже нет. Он сделал свое черное дело и исчез. Так же тихо и незаметно, как пробрался в туалет.
– Значит, вы допускаете, что это мог быть ее прежний любовник?
– А кто еще?
– Может, она заняла у кого-нибудь денег и не вернула?
– Я хорошо знаю… знала свою тетю. Она была порядочным в этом смысле человеком. Это мы всегда занимали у нее деньги, знали, что она всегда даст. Нет, не думаю, что это из-за денег!
– Я имел в виду большие деньги. Скажите, Виолетта, у нее на шее цепочка с кулоном в виде монеты. Вы никогда не обращали на него внимание?
– У Тамары было много красивых и оригинальных украшений. Что-то ей дарили, что-то она покупала сама или же делала на заказ. Что касается этого кулона, то могу сказать одно – она его практически никогда не снимала. Купила она его незадолго до своего отъезда, знаю, что он ей очень нравился, она очень им дорожила и относилась к нему с какой-то даже нежностью…
– Что это значит?
– Я не раз видела, как она, задумавшись, берет в руки эту золотую монету и подносит к губам, целует. Странно, правда?
– Вы не интересовались, откуда эта нежность и что это за кулон? Может, кто подарил?
– Нет, не спрашивала. Мне почему-то казалось, что это что-то интимное. Мне просто не хотелось ставить Тамару в неловкое положение, заставлять лгать. Думаю, что это все-таки подарок. Возможно, того самого мужчины… Хотя нет… Что это я говорю?!
– Фамилия Фионова вам ни о чем не говорит?
– Нет. А что?
– Вчера была убита еще одна женщина, Нина Фионова, помоложе вашей тети, и тоже незамужняя. У нее на шее был точно такой же медальон, такая же монета с изображением женщины в шляпе.
– Да? Так может, все дело в этих кулонах?
Сильно проголодавшись, Сергей Мирошкин, отпустив многочисленных свидетелей, отправился в кафе пообедать. Съел тарелку грибного супа, жареного цыпленка и выпил горячего чая с вишневым пирогом. Перед глазами стояла картина убийства: распростертое на кафельном полу тело женщины, стройные ноги, обтянутые черными прозрачными чулками и обутые в черные лакированные туфли на шпильках, кружевное платье, обтягивающее идеальное тело зрелой женщины, рассыпанные по плечам и плиткам пола густые светлые волосы, испачканные кровью.
Даже если предположить, что она кого-то в свое время обидела, бросила, какой мужчина при виде этой красоты устоит перед ней? Если обида так велика, то недостаточно ли было – хотя и это тоже мерзко – ударить ее по лицу, чтобы она поняла всю его боль? Всю обиду? Зачем убивать? Или все-таки на кон были поставлены большие деньги? А этот кулон? Нет, без Дениса ему не обойтись. Он даст ему фотографию с увеличенным изображением монеты и попросит его обойти ювелирные магазины города, а заодно и ювелиров, один из которых должен был превратить монеты в кулоны, просверлить отверстия, чтобы вставить подвески, сквозь которые будут продернуты цепи!
Он вернулся к себе в кабинет в семь вечера, и буквально через минуту в дверь постучали. Не успел он ответить, как дверь распахнулась, и он увидел румяное личико Лизы Травиной. В теплой меховой курточке и белом берете она выглядела весьма привлекательно. Узкие черные брюки подчеркивали стройность длинных ног.
– Привет, Серега, – сказала она, на ходу стягивая перчатки и присаживаясь напротив него. – Как поживаешь? Проходила мимо, думаю, дай-ка проведаю старого друга… Вид у тебя, сразу скажу, неважнецкий. Устал смертельно?
– Каждый день по трупу, ты как думала?
Сергей рассказал ей об убийствах Фионовой и Беловой.
– Спасибо твоему Денису, он мне здорово помогает. Наши оперативники способны только опрашивать соседей, да и то безрезультатно. А твой Денис сегодня был в гостинице, где останавливалась Белова, все узнал, даже внутрь номера проник, сфотографировал кое-что, раздобыл записную книжку убитой… К нашему большому сожалению, никто эту Белову не навещал, никто ей не звонил, не спрашивал. Приехала, переночевала, ближе к обеду уехала в загс, где ее и убили. Это все.
– Я думаю, раз она продолжала общаться только со своей племянницей, следует проверить компьютер этой Виолетты. Не думаю, что тебе понадобится для этого специальная санкция. Она первая должна быть заинтересована в том, чтобы следствие сдвинулось с мертвой точки. Уверена, что она тебе разрешит почитать их переписку. Возможно, там ты и обнаружишь зацепки.
Что же касается Фионовой и ее связи с Беловой, то действительно, ничего другого не остается, как попытаться разыскать ювелирный магазин, где эти монеты были куплены. Или банк. Знаешь, иногда в банках продают подобные вещи.
– А ты чего здесь рыскала?
– Вот! Точно сказал, именно рыскала. Еще утром договорилась с одним твоим коллегой, который вел дело, которым я сейчас занимаюсь, что он принесет мне папку…
– Кто такой?
– Не скажу, иначе он сильно упадет в твоих глазах. Но деньги еще никогда и не для кого не бывали лишними. Вот и ему тоже.
– А ты чего здесь рыскала?
– Вот! Точно сказал, именно рыскала. Еще утром договорилась с одним твоим коллегой, который вел дело, которым я сейчас занимаюсь, что он принесет мне папку…
– Кто такой?
– Не скажу, иначе он сильно упадет в твоих глазах. Но деньги еще никогда и не для кого не бывали лишними. Вот и ему тоже.
– Ты заплатила ему только за то, что он дал тебе ознакомиться с делом?
– Причем с прошлогодним. Но так удобнее, Сережа, чем действовать по закону. Мне надо было срочно, и я получила это дело. Ты же помнишь, я тебе рассказывала…
Мирошкин слушал ее внимательно, не перебивая.
– Но почему вы вдруг все дружно решили, что ее убили? Какой идиот сделает это на глазах у целой толпы?
– Слишком уж сильный был удар. Ее явно хотели убить.
– Нет, Лиза, на этот раз ты ошибаешься. Да, я допускаю, что ее ударили, может, это произошло в контексте с развивающимися в зале и на трибуне событиями, но это не могло быть преднамеренным убийством, спланированным.
– Если только она не выступала на этой самой трибуне, и ее речь сильно не понравилась убийце, причем настолько, что он, когда она вернулась на место, зажал ее в самый угол и нокаутировал…
В дверь постучали.
– Да! – крикнул Мирошкин. – И кого еще несет?!
В кабинет вошел запыхавшийся Денис.
– Слушай, ты так тяжело дышишь, от тебя только что пар не идет, – рассмеялась Лиза. – Ты откуда, прелестное дитя?
– Занимался собранием, был в мэрии, навестил некоторых активистов, был на квартире помощника депутата, одной очень привлекательной женщины, Галины Галицкой, которая и вела то кошмарное собрание… Встретился с фотокором одной желтой газетенки, которая подробно освещала это событие, словом, пришел к вам не с пустыми руками.
– Но как ты догадался, что я здесь? – удивилась Лиза.
– Вы же сами сказали мне, что у вас встреча в шесть часов в прокуратуре, я даже догадался с кем, с тем следователем, который вел дело Арсениной… Я проезжал мимо, взглянул на окна Сергея, гляжу, светятся, подумал, что вы не можете не зайти к нему, припарковал машину и… вот я здесь!
– Действительно, как все просто. Ты, Денис молодец! Ну что ж, поедем к себе, ты мне все расскажешь.
Однако Денис даже не сдвинулся с места. Он переводил взгляд с Лизы на Сергея и словно собирался с духом, желая что-то сказать.
– Ну, говори! – улыбнулась Лиза. – У тебя такой загадочный вид!
– Я мигом, подождете? Одна минута!
Он убежал и вернулся с ноутбуком и папкой.
– Мне бы сканер и принтер, – сказал он, обращаясь к Сергею. – Но ничего пока не обещаю… Мне надо проверить.
– Не вопрос, вот, пользуйся.
Денис достал из папки несколько фотографий, отсканировал их, затем пропустил через свой ноутбук и, наконец, распечатал на принтере. Показал черно-белое изображение Лизе и Мирошкину.
– Это же та самая монета! – сказала Лиза. – Но откуда? Кто-то сфотографировал Белову, когда она была в гостинице? Ведь ты же был сегодня там, мне Сережа рассказал.
– Нет, вот, смотрите, – он положил на стол цветную, довольно четкую фотографию, на которой в толпе одетых в летнюю одежду людей выделялась молодая женщина в белом сарафане, стоящая позади раскрасневшейся полной дамы в зеленом костюме. – Видите эту девушку в белом платье? Это как раз и есть Стелла Арсенина на том самом злосчастном собрании в гимназии. Я бы, может, и не обратил внимания на то, что висит у нее на шее, если бы не этот кулон, такой же, как и у Фионовой! Видно же, что кулон довольно крупный, круглый.
– Ничего себе! – Мирошкин вертел в руках увеличенное изображение кулона, на котором смутно угадывался рисунок: женщина в шляпке. – Я тебе больше скажу, Денис: точно такой же кулон я видел сегодня еще на одном женском трупе…
– В загсе? – покачал головой Денис. – На Беловой? Да у нас маньяк!
– Как раз и нет, – возразила Лиза. – Эти кулоны что-то означают. Этих женщин связывало что-то такое, за что им пришлось расплатиться своей жизнью… А кулоны – это так, атрибутика, символ.
– Я завтра дам тебе большую, цветную фотографию кулона Беловой; Денис, ты пробежишься по ювелирным магазинам, поспрашиваешь, где такие продавались или продаются до сих пор.
– Мы с Сергеем подготовим тебе и фотографии убитых женщин, в случае, если ты найдешь этот ювелирный или банк, где тоже могли продаваться эти монеты, если это действительно монеты, а не стилизация…
– Где сейчас Глафира? – спросил Денис.
– Она, думаю, все еще беседует с Таисией, подругой Стеллы.
– Вот и отлично. Сейчас я отправлю ей на ноутбук изображение этого кулона, пусть она спросит эту подружку, что она знает о нем, а? Может, Стелла ей рассказывала что-нибудь?
– Конечно, отправь!
– А чего это она с ней так долго?
– Не знаю… Может, беседа получилась интересной? – предположила Лиза. – Сережа, смотри, мы снова в одной упряжке! Кто бы мог подумать, что мое прошлогоднее дело может быть как-то связано с твоими, свежими? А ты еще сомневался, что Стеллу убили, думал, что это несчастный случай!
– Значит, братец Стеллы был прав, когда сомневался в том, что она умерла от случайного удара. Смотри-ка, денег накопил, к вам снова пришел…
– Он не то что накопил, он разбогател! Вот ушел от жены, зажил своей жизнью и расцвел, понимаешь? Как художник расцвел! И теперь его картины просто улетают, представляешь? Ладно, Сережа, мы поехали. Да, я забыла сказать: я же сегодня утром встречалась с риелтором! И знаете что? Стелла Арсенина действительно собиралась продавать свою квартиру. Ровно год тому назад. Незадолго до смерти… Вот так-то вот.
– Представляю, как удивится ее брат, – сказал Денис.
10
– Я немного приболела, поэтому решила остаться дома. Иначе вы бы меня не застали. Я прихожу сюда затемно, иногда вообще ночью.
Таисия встретила Глафиру на пороге квартиры в домашних широких штанах черного цвета и трикотажной бежевой тунике. Горло ее было обмотано шерстяным красным шарфом.
Это была довольно высокая стройная женщина со светлыми стрижеными взлохмаченными волосами и розовым лицом. Внимательные карие глаза, курносый, покрасневший от насморка нос, слегка припухшие губы. Возраст Таисии из-за отсутствия морщин было довольно трудно определить, ее зрелость выдавал лишь серьезный и слегка надменный взгляд плюс, конечно, манера разговаривать. При всей скромности обстановки чувствовалось, что перед Глафирой начальница.
– Это ваша квартира? – спросила Глафира, следуя за хозяйкой в кухню.
– Вы извините, что я приглашаю в кухню, у меня в комнате не прибрано, – сухо сказала Таисия. – Вот, садитесь, пожалуйста.
И тут она улыбнулась. Совершенно неожиданно, осветив захламленное, полное запечатанных скотчем картонных коробок и тюков помещение.
– Понимаю, что вас шокирует вид жилища, но это не моя квартира, съемная, я здесь последние дни, уезжаю к матери и сестре в Украину. Так все сложилось. Вот, упаковываю весь свой скарб, не знаю только, как все это довезу.
– Вы поедете на поезде?
– Нет, на своей машине, у меня «Матис», маленькая машина, но очень вместительная… В тот день, когда я грузила в нее свою четырехконфорочную плиту…
– В «Матис»? – переспросила Глафира.
– Да-да, не удивляйтесь! Туда поместились еще кресло-качалка плюс чемоданы и коробки… Так вот, – Таисия поставила перед гостьей чашку с горячим чаем и придвинула сахарницу, – тогда, как раз накануне своего путешествия в Украину, я виделась со Стеллочкой в предпоследний раз. Ведь вы же пришли поговорить о ней?
– Да, конечно, я же сказала вам по телефону.
– Значит, это Дима никак не может успокоиться. Что ж, я хорошо понимаю его. Он обожал Стеллу, он бы все для нее сделал, для живой… Оказывается, и для мертвой тоже. Знаете, когда я произношу ее имя, мне кажется, что у меня челюсти сводит судорогой… Я до сих пор не могу поверить, что ее нет в живых. Она была самая живая из всех нас. Печенье? Пирожные?
Таисия встала и проворно наклонилась к какому-то ящику, выудив оттуда коробки с печеньем.
Сквозь плотные желтые шторы на окне в кухню пробивались скупые утренние солнечные лучи, окрашивая все в желточно-лимонный цвет.
Глафира подумала, что до того, как Таисия приняла непростое для себя решение покинуть этот город, в котором она, по словам Дмитрия, прожила больше двадцати лет, в этой или какой-то другой квартире, где ей приходилось жить, было гораздо уютнее и теплее. Что-то в этой женщине было такое, чего Глафира сначала не могла понять, разгадать, и лишь после того, как ее угостили чаем, она поняла, в чем дело: в Таисии накопилось слишком много нерастраченной любви. Неважно, к чему – к домашнему уюту ли, к любимой собаке или мужу. Словно она всю свою жизнь копила любовь, собиралась излить ее на что-то или кого-то, но так пока и не нашла подходящего объекта. Глафира и сама не могла бы объяснить, откуда вдруг в ней появились эти мысли и ощущение. Она видела перед собой очень сильного человека и одновременно очень слабого. Надломленного. И в этих картонных коробках были упакованы не только тарелки и кастрюли, продукты и консервы, а тяжелый багаж разочарований и неудач.