И от котенка.
Поднявшись по ступеням, она небрежно бросила взгляд налево перед тем, как свернуть направо, и замерла.
Не небольшом расстоянии дальше по коридору она увидела Фортескью и очаровательную Патрицию, стоявших очень, очень близко. Пока девушка наблюдала за ними, на лице строгого и безразличного дворецкого появилась такая ослепительно красивая улыбка, которая равнялась только такой же ослепительной улыбке Патриции. Когда они наклонились еще ближе друг к другу, Софи закрыла глаза, чтобы не видеть их счастья, хотя тихий смех, вибрирующий от любви, доносился до ее ушей из коридора.
Кажется, что все вокруг были любимы. Все, кроме бедной, некрасивой Софи Блейк.
В таком случае, черт бы побрал Софи Блейк!
Фортескью не заметил, как это случилось. Буквально только что он стоял с Патрицией в коридоре верхнего этажа, обсуждая возможность найти подходящего товарища по играм для леди Маргарет, которая казалась весьма одинокой в огромном доме, не имея рядом с собой никого, кроме котенка, а в следующий момент его рука случайно прикоснулась к ее… и их пальцы сцепились…
Момент затянулся. Он едва мог дышать, когда изящные, покрытые веснушками пальцы Патриции переплелись с его пальцами. Фортескью беспомощно смотрел на верхушку ее головы, домашний чепец горничной как обычно проиграл борьбу за то, чтобы удержать массу ее пламенных волос. Казалось, что она не в состоянии оторвать взгляд от их переплетенных пальцев, и все же девушка не сделала ни одного движения, чтобы отнять руку. Затем, как ни поразительно, Патриция позволила их рукам полностью соединиться.
Только тогда она подняла взгляд, ее зеленые глаза сделались блестящими от осторожного замешательства и отчаянной тоски. Фортескью сомкнул свою руку на ее ладони и потянул девушку к себе, очень мягко, не отрывая взгляда от ее глаз.
Она медленно шагнула вперед, откинув голову назад, ее гордость и желание были очевидны в каждом изгибе длинной шеи.
— Что вы требуете от меня, сэр?
Дворецкий покачал головой и позволил себе медленно выдохнуть.
— Требовать? — О, моя красавица… такая колючая, такая гордая … — У меня нет права ничего требовать. — Он протянул другую руку и отвел как всегда своенравный локон огненных волос от нежного изгиба ее щеки. — Я могу только просить…
После этих слов ее глаза смягчились, потеплели, когда настороженность отступила. Улыбка заиграла в уголках восхитительных губ. Патриция подошла еще на шаг ближе.
— Тогда что вы просите?
Фортескью не мог дышать. Не мог говорить. Он только покачал головой, беспомощный перед лицом той, кого хотел больше всего на свете. Сможешь ли ты когда-нибудь полюбить меня?
Затем девушка рассмеялась, тихо, ласково и дразняще.
— Вы — прекрасный актер, сэр. Человек из гранита и льда, так они говорят о вас внизу… что, если бы они могли видеть вас сейчас?
Он опустил взгляд на их все еще сплетенные руки. Она не отпускала его, так же, как и он не отпускал ее. Подняв глаза обратно к ее лицу, Фортескью наконец-то позволил себе упасть в эти зеленые ирландские мечты, и к черту опасность.
— Выходи за меня, Патриция.
Он испытал небольшое удовлетворение, увидев, как, несмотря на кружащуюся панику и ликование, эти зеленые глаза расширились от потрясения.
— Ты, Золушка! — вскричала мачеха. — Ты вся пыльная и грязная, и все-таки собираешься идти? Как ты сможешь танцевать, когда у тебя нет ни одежды, ни обуви?
Софи сглотнула, сделала вдох, а затем продолжила читать сказку вслух.
Он собирается жениться на Лайле.
Да, именно так. И если у нее есть хотя бы унция здравого смысла, то она отвернется и найдет себе кого-то еще.
— Продолжай, Софи! — Мэгги покачнулась от нетерпения. — Что произошло потом?
Поймав себя на том, что она снова разворачивает шлейф жалости к себе, Софи нашла в себе силы, чтобы улыбнуться маленькой девочке.
— Извини. — Она продолжила читать историю, которую знала так хорошо, что могла вслепую прокричать ее с крыши.
До того, как Софи встретилась с маленькой леди Маргарет, она никогда не уделяла много мыслей детям. У других женщин они были — у тех, у кого были мужья — но Софи на самом деле не встречалась с детьми с тех пор, как сама была ребенком.
Сейчас, когда Мэгги тесно прижималась к ней, ее костлявые локти упирались Софи в ребра, острые коленки в ее бок, головка с шелковистыми волосами уткнулась в плечо, а котенок свернулся в сонно мурлычущий клубок между ними, Софи испытывала такое глубокое томление, что у нее перехватило дыхание. В первый раз в своей жизни она позволила себе мечтать о собственном ребенке в своем неопределенном, туманном будущем. Все, что требовалось — это найти мужчину, которого она сочтет достойным для того, чтобы произвести на свет его дубликат.
Как странно, что не так давно она могла бы принять любого мужчину, который сделал бы ей предложение, и посчитала бы себя удачливой, и все же девушка обнаружила, как трудно принимать знаки внимания от бо льшего количества поклонников, чем она могла сосчитать.
Все это работа Грэма.
Абсолютно верно. Все, что ей нужно, чтобы решить эту маленькую дилемму — это найти мужа более умного, более очаровательного, более привлекательного и, по крайней мере, такого же высокого, как новый герцог Иденкорт.
И это все? Почему бы не придумать что-нибудь потруднее?
Вздохнув, Софи наклонилась, чтобы поцеловать макушку головы Мэгги с блестящими волосами.
— Орешек, ты засыпаешь. Отправляйся сейчас же в постель. — Она отцепила от себя руки Мэгги, а затем встала. Маленькая худая девочка весила не больше, чем ведро воды, поэтому она просто подняла ее и отнесла в спальню. Оказавшись там, девушка сняла с Мэгги туфли, чулки и платье и уложила в постель. Софи быстро заплела немного кривоватую косу, чтобы волосы девочки не запутались — с молчаливым обещанием утром сделать это лучше — и велела ей засыпать, поцеловав один раз девочку и один раз — котенка, свернувшегося на подушке Мэгги как меховая черно-белая шапка.
Софи одним быстрым движением потушила свечу и вышла из комнаты, бросив назад только один долгий взгляд, когда закрывала дверь. Дейдре будет хорошей матерью бедному ребенку, Софи знала это. Не было никакой причины похищать Мэгги только для того, чтобы рядом с тобой всегда был кто-то, кого можно было бы любить.
Отправляйся и заведи своего.
Своего собственного ребенка, свой собственный дом, своего собственного мужа. Если бы она могла, то взяла бы дом и ребенка, и пропустила бы мужа…
О, в самом деле?
Стоя в коридоре, прижавшись спиной к двери спальни Мэгги, когда молчаливый дом со всех сторон окружал ее, Софи поняла, что нет смысла поддерживать ложь, только не в своем собственном сердце.
Она хотела того, что она хотела, помоги ей Бог. Она хотела, из какого-то непонятного безумия, завоевать Грэма для себя. И черт бы побрал Лайлу, социальный статус и все секреты. Какой смысл в этой жизни, в этих вдохах и выдохах, в биении сердца, если не в том, чтобы иметь значение для кого-то, принадлежать кому-то, жить, дышать и в унисон стучать с кем-то сердцем? Если она не сможет иметь Грэма, то тогда вся ее жизнь будет напоминать цель и предназначение машины, грохочущей, бездушной и пустой.
Так иди и заполучи его.
Она так и сделала бы, если бы могла.
А ты на самом деле пыталась?
Софи остановилась, ее пальцы в изумлении прижались к ее губам. Она не пыталась, не так ли? Вот она сидит здесь, разодетая в ожидании, когда принц заметит ее, вместо того, чтобы хорошенько ударить его и притянуть к себе для поцелуя, от которого он забудет всех остальных женщин, которых когда-либо знал!
Если бы она не была настолько легкомысленной и взволнованной от этой мысли, то Софи смогла бы уделить момент для того, чтобы почувствовать себя очень, очень глупо.
Глава 17
Джон Герберт Фортескью был влюбленным человеком. И, как бы невероятно это не выглядело, но девушка, которую он любил, кажется, склонялась к тому, чтобы любить его в ответ!
Патриция приложила одну руку к щеке, ошеломленная его предложением. Другую ее руку он крепко держал в своей.
— Выйти за вас? Но… — Она заморгала и попыталась вдохнуть по-настоящему.
На мгновение Фортескью увидел растущую радость на ее лице. Она собирается сказать «да»!
Затем тень появилась во взгляде девушки, как облако над самим Изумрудным островом. Патриция сделала шаг назад, качая головой, смахивая с лица радость.
— Нет… нет, я не могу! Я не могу остаться здесь, в этом холодном сером месте, далеко от моей семьи… — Она сглотнула и выпрямилась. Все в его животе перевернулось от холодной уверенности в ее глазах. — Мне жаль, сэр. Я никогда не смогу выйти замуж за англичанина.
— Нет… нет, я не могу! Я не могу остаться здесь, в этом холодном сером месте, далеко от моей семьи… — Она сглотнула и выпрямилась. Все в его животе перевернулось от холодной уверенности в ее глазах. — Мне жаль, сэр. Я никогда не смогу выйти замуж за англичанина.
О, и это все?
Восторг вулканом взметнулся внутри него, горячий и свободный. Фортескью рассмеялся вслух, еще раз шокировав девушку.
— Но видишь ли, моя дорогая Патриция, я — ирландец!
Та покачала головой, в замешательстве.
— Боюсь то, что ты имеешь несколько капель ирландской крови, не поможет, с… Джон. — Она опустила взгляд вниз на руку, которая все еще лежала в его руке. — У меня нет ненависти к англичанам, как у многих ирландцев, — тихо проговорила Патриция, — но я не буду знать, что сказать человеку, который точно так же, как я, не скучает по самим скалам и морю.
Он наклонился ближе, вне себя от радости, что наконец-то узнал причину ее отказа.
— И что за утесы это могут быть, любовь моя? Что до меня, то я тоскую по скалам Мохер [9].
Патриция застыла от переливчатых интонаций в его голосе, и дворецкий, улыбаясь, отодвинулся. Он почти не узнал свой собственный голос, так давно это было.
— Ты же не думаешь, что я положил на тебя глаз только из-за твоего личика, ведь нет, милая?
Затем она подняла на него взгляд. Суровая ярость в ее глазах высушила его радость, наполнив тревогой.
Патриция отступила назад, подальше от него, стряхивая с себя его прикосновение, словно это было что-то скользкое.
— Ты скрывал свое происхождение? — Ее губы сжались от отвращения. — Как человек, который стыдится его?
Пустые руки Фортескью опустились по бокам.
— Но я должен был сделать это! Здесь для нас нет работы в качестве слуг, словно на наших ботинках все еще находится грязь с картофельных полей… — Нет, подождите. Это унижение, это английская фраза, которую он никогда раньше не произносил. Неужели он так долго прожил в этом сером, мрачном городе, что сам начал верить в такие вещи?
Девушка, стоящая перед ним, прелестное создание с его родины, предмет мечтаний и всего, что он заставил себя забыть, выпрямилась во весь рост, на ее лице было выражение презрения.
— Я предпочла бы благородного человека, хотя и англичанина, ничтожному ирландскому предателю. Я не желаю иметь с тобой ничего общего, Джон Фортескью… ни с тобой, ни с этим домом, полным лжи. — Патриция быстро повернулась и зашагала прочь, ее прямая спина являлась свидетельством тому, как бесполезно было преследование с его стороны.
По своей многолетней привычке, Фортескью принял обычную несгибаемую позу и разгладил лицо до бесстрастной маски. Восстановление своего холодного внешнего вида не помогло успокоить жжение в его душе и его ноющее, отчаявшееся сердце, но он не станет носиться по коридорам Брук-Хауса, как сумасшедший, выкрикивая ее имя — как бы ему этого не хотелось.
Он сделал честное, благородное предложение. Патриция отказала ему по причинам, которые не являлись ни разумными, ни справедливыми. Она не любит его. С этим ничего нельзя поделать.
Со временем его страсть утихнет. Его гордость позаботится об этом.
Грэм бросил свою шляпу и шарф лакею, ожидающему снаружи дома леди Пибоди, и со вздохом прошел в особняк. Последнее, чего ему хотелось в данный момент, это слушать стадо поющих девственниц, все из которых будут выступать в одинаковых муслиновых платьях, с цветами в волосах и несчастной покорностью в глазах.
Добро пожаловать на аукцион, мои дорогие.
Почему он здесь? Он должен быть у Лайлы, выполняя свое обещание, представляя свое дело ей на рассмотрение, обещая ей весь мир в качестве его герцогини и так далее. Вместо этого Грэм появился здесь, надеясь на возможность извиниться перед Софи, не способный думать ни о чем, кроме боли в ее серых глазах от его слов.
Я пожалел бедную, некрасивую девушку из провинции! Нет ничего, что бы заставило меня ревновать!
Вздрогнув от этого воспоминания, молодой человек замер на вершине лестницы. Он был идиотом. И он знал об этом. Он также знал, что был беззаботным, беспечным и расточительным. Но он никогда не осознавал, что также может быть жестоким.
То, что он вожделел Софи, было его собственной проблемой. Грэм не должен был изливать на нее свое удивление и тревогу. Потеря ее поддержки и дружбы будет означать…
Он не мог вынести даже мысль об этом. Он уже был в растерянности. Грэм всегда избегал свою семью, потому что она сводила его с ума, но только теперь он начал осознавать, что означает быть совершенно одному в целом мире.
Сейчас его единственной родственницей была его кузина Тесса.
Как мне повезло.
Конечно же, всегда можно было рассчитывать на Николса, его верного слугу. Грэм вздохнул. Что ему делать с этим человеком? Взбешенный ответ дворецкого на жертвоприношение Грэмом охотничьих трофеев заключался в том, что он собрал еще больше несчастных по всему дому и разметил их в виде лысеющего, высохшего собрания, в качестве свежей — если можно так выразиться — аудитории, наблюдающей, как Грэм предает своего отца.
Или скорее, чтобы наблюдать за тем, как он страдает, предположил герцог.
Настойчивые уведомления о долгах начали прибывать всерьез. Кажется, что все хотели урвать хотя бы часть того, что он предложил первому посетившему его кредитору.
Только в Иден-Хаусе осталось не так много ценных вещей. Его семья стремилась собирать смерть, а не искусство. В настоящий момент метод Грэма состоял в том, чтобы собирать счета в кучки, сортируя их по серьезности тонко завуалированных угроз, содержащихся в них. После этого он уже немногое мог сделать, кроме того, чтобы продолжать поддерживать свой план женитьбы на Лайле.
Когда Грэм замер в дверях бального зала Пибоди, временно превращенного в концертный зал, то задумался, сможет ли он убедить кого-то из кредиторов взять себе чучело медведя.
Мысленно он почти услышал веселое фырканье Софи. Только если ты позолотишь ему зад.
Софи воспользовалась советом Лемонтёра и прибыла поздно. Она поприветствовала леди Пибоди любезно, но не извинилась. Это казалось странным, но Лемонтёр приказал ей никогда, ни при каких обстоятельствах не выказывать колебаний или застенчивости. Оставив позади дам семейства Пибоди, мать и неразличимых, одетых в муслин дочерей, Софи отправилась на свою обязательную прогулку сквозь толпу без особого направления, разыскивая некого высокого, светловолосого герцога. Система распространения информации у камердинеров утверждала, что именно этот концерт был местом его назначения. В настоящий момент люди толпились повсюду, потому что это был один из длинных светских перерывов в расписании выступлений.
Как странно было двигаться так свободно, хотя и осторожно, среди этой блестящей элиты. Как странно, что никто, кажется, вовсе не считал это странным.
Из уважения к классическому оформлению дома леди Пибоди, Лемонтёр одел Софи в струящееся складками платье из кремового шелка, с простым ободком из позолоченных листьев, обвивающимся вокруг ее заплетенных и обмотанных вокруг головы волос. Софи ощущала себя так, словно сошла с иллюстрации, посвященной древнему Криту. Она принесла ее с собой, как ей велено было по инструкциям. Обойдя кругом зал, кивнув нескольким охваченным страстью джентльменам, сделав пару ленивых реверансов перед теми, кто производил впечатление высокопоставленных особ, девушка выбрала греческую колонну, чтобы позировать рядом с ней.
Затем она раскрыла свой веер.
Как оказалось, это был своего рода звук охотничьего рожка, перед ней немедленно собралась толпа. Софи ощущала себя так, словно ее загнали в угол, поставили в безвыходное положение. Один джентльмен спросил о Грэме — очевидно, тот заявил, что будет сопровождать ее сегодня вечером — но Софи только в упор смотрела на юношу до тех пор, пока тот не покраснел и не отвел глаз.
Бедный мальчик.
Она не должна испытывать неловкость из-за него. Этот парень никогда не смотрел на нее дважды, когда она была бедной некрасивой Софи.
Что ж, он смотрит на тебя сейчас.
Это не имело значения. Она никогда не сможет выйти замуж за подобного щенка.
В коробке, в которой прибыло платье, была записка от Лемонтёра. «Наноси удар тогда, когда находишься на вершине. Не жди падения». Иными словами, не трать время зря.
У Золушки было время всего лишь до полуночи. У Софи перехватило дыхание при осознании того, что ее собственная полночь может быть очень близко. Грэм может прямо сейчас делать предложение леди Лайле. Пора прекратить тратить вечер на этих глупых мальчишек.
Адское пламя, где же Грэм?
Затем в расплывчатом поле зрения Софи появился мистер Вульф. Он галантно поклонился, а затем придвинулся ближе.