– Кто бы говорил! – возмутился Чичер. – Да вы под нами с тридцать седьмого года лежали! Стучали, как миленькие! На своих же и стучали!
Чичер размахнулся, видно, чтобы вцепиться в попа или хотя бы залепить ему затрещину, и его тоже вырвало.
– Нас весь мир боялся! – прерываясь на блевотину, орал он. – Весь мир!
– Ну и дураки, что боялись, – выдохнул поп. – Они же не знали, что вы только со своими герои... Семьдесят лет все грозились мировое счастье устроить, а на поверку пшик вышел – только своих гробить и насобачились!
– Кто бы говорил?! Инквизитор!
– От инквизитора и слышу! Лаврентий, блин, Палыч нашелся! Да любой мафиози лучше вас! Они хоть слово держат! Своих поддерживают! А ты?! Ну, кто ты такой по жизни?!
– Ненавижу! – просвистел Чичер. – Всех ненавижу!
Сверху в яму посыпались комья земли, и противники смолкли.
– Блин! Точно эта баба сказала, и вправду два мудака в яме сидят, – послышалось откуда-то сверху. – Эй! Мужики! Вы чего здесь делаете?
Священник поднял голову. На краю ямы стояли, покачиваясь, два пропитых мужичка в промасленных робах.
– Спа-си-те... – прохрипел Чичер.
– Держи, мужики! – кинули им по веревке. – Обвяжитесь, а мы трактором выдернем. Уж извините, неохота руки марать...
Идейные противники торопливо похватали веревки и принялись обвязывать себя под мышками. Друг от друга их уже тошнило. В буквальном смысле.
– Готово?! – поинтересовались сверху.
– Готово! – хором ответили страдальцы за идеи.
Снаружи взревел трактор, и попа вместе с Чичером дернуло, свело вместе, почти в обнимку потащило вверх, некоторое время волокло по земле, как вдруг все стихло.
Отец Василий сел, негнущимися пальцами развязал узлы, отбросил веревку прочь и подождал, когда мужики снова подойдут к ним.
– Его надо сдать властям, – показал он пальцем на блюющего Чичера.
– Нах... нах... – открестились мужики. – Мы что, с дуба рухнули – руки об ваше говно пачкать? Сами нах... разбирайтесь, а у нас своих забот полон рот.
– Мне нужна машина, – привстал Чичер. – Срочно!
– А ху-ху не хо-хо?! – рассмеялись мужики, развернулись и пошли к своему трактору. – Машину ему подавай! Тоже мне, начальник нашелся! Только из говна выполз, а туда же...
Чичер стиснул зубы, вскочил и, шатаясь, помчался вслед за мужиками.
– Полундра! – заорал священник. – Мужики, он бешеный! Не подпускайте его к себе!
Мужички оглянулись, явно перетрухали и помчались прочь. И нет бы к трактору – в степь куда-то! Отец Василий застонал, вскочил на ноги и, постепенно набирая скорость, ринулся вслед за Чичером.
Он успел, но только потому, что Чичер слишком долго провозился, пока завел малознакомый сельхозагрегат. Священник вскочил на сляпанную из гнутого куска арматуры и криво приваренную ступеньку и вцепился Чичеру в глотку. Чичер зарычал, тронул какой-то рычаг, и трактор помчался вперед, подпрыгивая на колдобинах и норовя стряхнуть лишнего пассажира себе под колеса. Но отец Василий не отступал.
Он пролез-таки в кабину, оседлал Чичера сверху и принялся валтузить его по мордасам, но уже не столько для того, чтобы победить и обезвредить, сколько от тех чувств, что нахлынули на него бурной и мутной, все сносящей на своем пути волной. Впрочем, и Чичер вел себя не лучше: дважды укусил своего противника – за ухо и в щеку, и один раз попытался залезть священнику в штаны, чтобы оторвать все, что нащупает, – возможно, потому, что иного способа остановить озверевшего попа не видел.
А потом «Беларусь» подбросило вверх, закрутило, ударило оземь, и тогда стороны света и взаимное расположение земли и небес потеряли всякий смысл, а отец Василий просто отключился.
* * *– Гнида! – пнули его в бок.
Священник застонал.
– Посмотри, что ты наделал! – чуть не плакал мужик.
Отец Василий приоткрыл заплывший глаз, потрогал укушенное ухо и подскочил.
– Где он?!
– А мне какая разница?! Ты мне скажи, какая б... за это за все ответит!
– А не хрен было технику посреди поля бросать! – отмахнулся священник и осмотрелся. Чичера, само собой, и след простыл.
– Это кто у нас такой борзой? – послышалось сзади.
Отец Василий резко обернулся. Возле опрокинутого трактора стоял милицейский «уазик», и рядом с ним самый настоящий мент, словно он только что вырос посреди чистого поля.
– Эти городские скоро совсем на шею сядут! – чуть не плакал над своим железным конем мужик. – Смотри, Петрович, что он мне наделал!
– Это не я, – несколько более вежливо возразил отец Василий.
– А на руках у тебя что?
Священник машинально поднял руки и увидел на них так и не снятые браслеты с остатками перекушенной цепочки.
– А ну-ка! – милиционер полез в кобуру. – Эта... Руки вверх!
У него был такой перепуганный вид, что священник беспрекословно подчинился.
– Это случайность, – попробовал объяснить он.
– Не верь ему, Петрович! – возмутился бывший владелец бывшего трактора. – Знаю я этих городских! Ты посмотри, что они с техникой сделали!
– В машину! – не опуская пистолета, показал пальцем милиционер. – Только не в кабину! В клетку! Или нет! Ну тебя на фиг! Пешком пойдешь! А то после тебя не отмоешь!
Отец Василий еще раз огляделся по сторонам и понял, что помощи ждать неоткуда, – дамочку как волной смыло, а больше в округе никого, кроме пострадавших мужиков, и не было. Он безропотно вышел на грунтовку и побрел впереди медленно едущего милицейского «уазика» навстречу судьбе.
Сначала Петрович хотел посадить его в камеру, но подошел ближе и сообразил, что лучше этого не делать, и, побродив по пустому двору, вздохнул и открыл небольшой железный гараж. Поп покорно вошел в эту импровизированную камеру. Он понимал Петровича: несло от него, надо полагать, ужасно... Но хуже всего было то, что сбежал Чичер.
«Чичер?!»
Отец Василий вскочил и замолотил в только что закрывшиеся ворота.
– Эй, как там вас?! Петрович?! Петрович! Дело есть!
– Перетопчешься! – отозвались откуда-то издалека. – Время придет, выведем!
– Да мне не в туалет! Мне позвонить надо!
– Может быть, тебе еще и адвокат нужен? – захохотал Петрович. – Этот, как его... Седой такой... из Москвы... ну, ты знаешь...
– Падма? – наудачу предположил священник.
– Во-во! Все вы падлы!
Петровичу было очень весело.
– Слышь, Петрович! – не сдавался священник. – Позвони в район Карнаухову, скажи ему, что Чичер здесь!
– Я что, похож на психа? – хмыкнул Петрович. – Мне еще с ФСБ связываться не хватало...
– Ты уже связался, – печально обронил священник. – Поздно назад – понимаешь?
– Не понял... – оторопел милиционер.
– А ты думал, какого хрена я в говне здесь бултыхаюсь?
Милиционер смолк, видно, задумался. Трудно сказать, с какой именно силовой структурой у него ассоциировалась навозная яма, но на этот раз он отцу Василию почему-то поверил. Сразу!
– Ты, мужик... эта... – глухо предложил он. – Сам позвони... А?
– Заметано!
* * *Священника вывели из гаража, заставили помыть руки под колонкой и со вздохом провели в кабинет – чистый, свежепобеленный и пустой. Он схватил трубку и сразу же вышел на коммутатор ФСБ. Приходилось как-то обращаться, знал... И, разумеется, Карнаухова на месте не оказалось. Но тем не менее отца Василия тотчас соединили с карнауховским замом, и тот, выслушав короткое сообщение, жутко перепугался.
– Я эта... батюшка... с московскими товарищами посоветуюсь.
– А что тут советоваться?! – заорал в трубку священник. – Тут бригаду спецназа нужно присылать, прочесывать все, на хрен! Вы что, не понимаете, с кем дело имеете?!
Трудно сказать, понимал ли зам, с кем имеет дело, но перепугался он еще сильнее.
– Вы подождите, отец Василий, я сейчас... я сейчас!
И только москвичи, выслушав попа, решили все и сразу.
– Оставайтесь на месте, из милиции лучше не выходить. Людей высылаем, будут минут через двадцать. Все?
– А про Бачурина на пятом отделении вы не забыли? – спохватился поп.
– Группу захвата уже выслали. Не беспокойтесь. Что-нибудь еще?
– Тогда ключи от наручников захватите, – попросил священник. – И еще... мне бы помыться, пока вы едете.
– Исключено, – резко расставил все на свои места москвич. – Сидите там, где сидите! Причем тихо, как мышь!
Священник вытянулся в струнку и чуть было не выпалил: «Есть!»
* * *Чекисты приехали даже раньше, чем обещали. Нимало не смущаясь, они посадили перепачканного навозом попа на постеленный в машине кусок целлофана и повезли его по «святым местам». Возле опрокинутого трактора спустили немецкую овчарку, но та довольно быстро сообразила, чем дело пахнет, и брать обильно политый навозом след Чичера категорически отказалась.
– Спецсредствами пользовался, – с умным видом прокомментировал собачий инструктор. – Собачки работать не будут.
– Тогда поехали к яме, – распорядился старший.
Но и навоз никаких тайн беглого террориста Чичера, увы, не выдал. Оставалось проверить склады.
Отца Василия отпустили мыться, но и когда он, часа через два, вышел из домашней баньки местного участкового Петровича в его же, слава господу, подходящей по размеру одежде, работы на складах завершены не были. И тогда священник попросил Петровича подкинуть его до автобусной остановки, а через сорок минут уже входил к себе в дом.
* * *Ольги, само собой, дома не оказалось. Наученная горьким опытом, она всегда в подобных ситуациях брала маленького Мишку и мчалась к родне шашлычника Анзора, благо там ее принимали всегда, и принимали хорошо. Но сказать, что этого для душевного спокойствия было достаточно, священник не мог.
Ему ничего не было известно о судьбе Бачурина, он понятия не имел, удастся ли чекистам найти и обезвредить Чичера, и, само собой, он тяжко задумывался, когда допускал, что Чичера могут и не поймать. Этот человек и впрямь был не вполне адекватен и мог натворить такого, что МЧС по всей области расхлебывать будет. А главное, отец Василий не знал, как ему поступить с самим собой. Он не мог простить себе запустения в храме, но целиком отдаться нормальному исполнению своего основного долга не получалось – не по его вине.
Священник позвонил Анзору домой и убедился, что с Ольгой и Мишанькой все в порядке, затем принял ванну и едва не стер себе кожу, отдраивая уже раз смытые следы пребывания в выгребной яме. Затем почти бегом отправился в храм, и здесь впервые за все годы работы получил выговор – от своей старейшей прихожанки.
– Негоже, батюшка, про нас забывать, – прошамкала старуха.
И впервые отец Василий не нашелся, что ответить.
* * *Он отслужил эту вечерню неровно и с многочисленными сбоями – сказывались усталость и некоторая растерянность из-за заслуженного упрека. А после службы, с трудом отбившись от диакона, вывалившего на него целый ворох городских сплетен, в том числе и о новой акции Виктора Сергеевича Бугрова, побежал домой. Принимать на себя моральную ответственность за других, не решив своих проблем, было бы в высшей степени неосторожно.
Дома священник снова позвонил своей ненаглядной женушке, снова услышал, что и с ней, и с Мишанькой все в порядке, и, торопливо раздевшись и упав на кровать, провалился в глубокий, тяжелый сон. И только утром, уже после службы, отец Василий оценил, насколько серьезна была та вчерашняя сплетня про Бугрова.
Сначала он диакону просто не поверил. Предположить, что Бугров настолько оправился, чтобы затевать новое дело? Затем он позвонил-таки Бугрову домой, но на месте не застал и был вынужден удовлетвориться беседой с супругой. И вот здесь картина стала прорисовываться.
Жена Бугрова подтвердила все. Виктор Сергеевич и впрямь вернулся из области очень больным. Настолько больным, что приказал супруге начисто выстричь и перекопать цветочную клумбу у дома, обозвав ее «зеленкой». А едва наступила ночь, спрятался под кровать, но, что хуже всего, и сам уснуть не смог, и супруге не дал.
А потом ему позвонили из администрации, и Виктор Сергеевич, с огромным трудом преодолевая страх перед углами и окнами домов, побрел на вызов, а вернулся и вовсе сам не свой. И из того немногого, что он сказал жене, стало ясно: глава районной администрации Щеглов предложил Бугрову на добровольно-принудительной основе «взять под крыло» оставшихся без надзора бачуринских пацанов, но чтобы без всякой там военщины, а на чисто воспитательно-патриотической основе.
Большей лабуды отец Василий в жизни не видел. Нужно быть полным придурком, чтобы всерьез считать, что Бугров в его сегодняшнем состоянии способен управиться даже с тремя десятками пацанов. Тем более после всех этих событий. Но все обстояло именно так.
Он сразу же перезвонил Щеглову, и, как ни странно, его немедленно соединили.
– А-а! Отец Василий! – радушно рыкнул в трубку глава администрации. – А мы как раз ресурсы человеческие изыскиваем, все думаем, кто бы еще мог шефство над бывшими «бачатами» взять...
– Вы в своем уме?! – не выдержал священник. – Вы что, не видели, в каком Виктор Сергеевич состоянии?! Он же глубоко больной человек...
– А что нам прикажете делать?! – обиженно возразил Щеглов. – Предоставить пацанов самим себе? Чтобы они снова начали сколачивать уличные банды, но на этот раз уже с полувоенным опытом? Вы этого хотите?
– Я этого не говорил!
– Нет уж, посто-ойте! – протянул Щеглов. – Не надо увиливать от ответственности... И вообще, давайте исходить из реалий. Если их не обрабатывать прямо сейчас, то завтра нам всем тошно станет! Всему городу! Вы посмотрите на них! Они же теперь ни хрена не боятся! Ни крови, понимаешь ли! Ни власти! А о милиции я даже не говорю!
Священник вздохнул. В этом Щеглов был прав, и Бача действительно обучил пацанов многому.
– Мне Скобцов жаловался, – продолжал глава района. – Из четырехсот тридцати задержанных только четверо сломались! Остальные молчат, как партизаны! Вы понимаете, что будет, если все это на самотек пустить!
– И что вы хотите? – уже менее враждебно поинтересовался священник; он не мог не признать, что проблема есть и главе района и вправду приходится о ней думать.
– Первое, надо забрать пацанов с улицы! Из школ, в назидание другим, сами понимаете, мы их не вытурим, тогда полгорода без образования останется... Значит, нужны другие меры воздействия! Активные! Я бы даже сказал, духовные!
Щеглов употребил термин «духовный» с такой же легкостью, с какой произнес бы «партактив». Он напрочь забыл, как с его подачи отца Василия всего два дня назад выперли из школ с запрещением чтения религиозных лекций, хотя именно позавчера слово о терпении и любви дало бы наибольший результат.
– Просто я уже и не знаю, к кому обратиться... – внезапно севшим голосом добавил глава района. – Думал, может быть, вы поможете... Все-таки вы у нас главный духовный авторитет...
Отец Василий молчал. Он видел все: и легкую панику, в которой пребывал глава района, и эту расчетливую, хотя и не слишком умную лесть. Он понимал, что да, конечно, проблема существует. Но он помнил и то, что именно с подачи Щеглова и Карнаухова завертелась вся эта карусель, и не разреши они тогда Баче взять все в свои руки, и половины сегодняшних проблем не существовало б. И гордыня снова взяла над ним верх.
– Нет, – твердо сказал священник. – С меня хватит. И вообще... каждый должен заниматься своим делом.
Некоторое время Щеглов молчал, но священник чувствовал его глубочайшую обиду даже на расстоянии. Потому что какой-то ничтожный поп фактически только что обвинил его, главу администрации всего района, в том, что он своим делом не занимается.
– Жаль... – через силу проговорил глава. – Очень жаль, – и положил трубку.
Отец Василий слушал гудки и тяжело, надрывно дышал. Никакой отказ не дался ему так же тяжело, как этот. Все-таки пацанов было жалко.
– Разрешите, – заглянул в дверь храмовой бухгалтерии человек. – Я стучал, но мне не отвечали...
– Что вам угодно? – поднял глаза священник.
– Руководитель следственной группы ФСБ России подполковник Карташов, – представился гость и сунул отцу Василию под нос раскрытую корочку.
– Слушаю, – недовольно произнес поп. – Что на этот раз?
Эти ребята надоели ему до смерти.
– Просто поговорить...
Отец Василий удивленно поднял брови. Впервые за много дней человек, стоящий «по ту сторону власти», был вежлив с ним. По-настоящему вежлив.
– Ну что ж, давайте поговорим... – хмыкнул он.
Подполковник Карташов улыбнулся, сел на стул рядом со столом и начал говорить. И, по мере того, как он выкладывал все, что думает, отец Василий все более выпадал в осадок. Потому что с ним не только были вежливы; впервые за много дней попа не держали за дурака, не скрывали очевидного и не пытались выдать желаемое за действительное.
Карташов достаточно внятно обрисовал общую политическую и психологическую картину в районе, едко прошелся по главе администрации, отметил слабые места в собственной, чекистской работе, повинился, что они так и не выяснили, чем, собственно, занимался так называемый «первый эшелон», с огромным сожалением признал, что Чичера определенно кто-то «крышует», и постепенно священник втянулся в разговор, стал давать свои комментарии, восторженно кивать там, где его собственные мысли перекликались с карташовскими, и даже не заметил, как монолог чекиста плавно иссяк, а говорить начал он, сам отец Василий.
Он выложил все: страхи и сомнения, догадки и размышления, и, уж конечно, все факты, на которых эти сомнения и размышления базировались.
Чекист слушал и кивал, время от времени задавал наводящие вопросы, улыбался, шутил, соглашался, иногда поправлял, отдельно спросил про Бугрова, поинтересовался какой-то «машинкой», личной позицией отца Василия и предполагаемой позицией патриархии, «случись что», и когда встал и начал прощаться, священник вдруг осознал, что рассказал не просто все, что знал, он выложился целиком!