Сгинувшая прачечная комната.
– А жителей дома 7856 по Норсерн-Пайн-роуд? – говорит Стилтон.
Пропавший без вести бельевой шкаф.
И Мисти говорит «да». Разумеется. Да, она видела, что Питер там натворил, но нет, хозяев она не знает.
Детектив Стилтон захлопывает записную книжку и говорит:
– Прошлой ночью оба эти дома сгорели. Пять дней назад сгорел еще один дом. Перед этим то же самое произошло еще с одним домом, в котором ваш муж обновлял интерьер.
Во всех случаях – поджог, говорит Стилтон. Все дома, где Питер замуровал письмена своей ненависти, почему-то сгорают. Вчера полиция получила письмо от некоей террористической группы, берущей на себя всю ответственность. «Природоохранный Океанский Террористический Союз». Сокращенно – «ПОТС». Они требуют полностью прекратить застройку побережья.
Идя за ней по линолеуму длинного коридора, Стилтон говорит:
– У «Движения за превосходство белой расы» и «Партии зеленых» – давние связи.
Он говорит:
– От защиты окружающей среды до борьбы за чистоту расы – всего один шаг.
Они подходят к двери в палату Питера, и Стилтон говорит:
– Если ваш муж не сможет доказать, что находился здесь в ночь каждого пожара, то я его арестую.
И он похлопывает по карману куртки, где лежит ордер.
Полог задернут со всех четырех сторон Питеровой койки. Из-за полога слышны порывистые всхлипы – аппарат искусственного дыхания качает воздух. Слышны тихие писки – монитор, контролирующий состояние сердца. Слышно невнятное треньканье – что-то из Моцарта в Питеровых наушниках.
Мисти отдергивает полог.
Подъем занавеса. Ночь открытия сезона.
И Мисти говорит:
– Будьте как дома. Спрашивайте его о чем угодно.
Посредине койки на боку скрючился скелет из папье-маше, обтянутый восковой кожей. Сине-белая мумия с черными молниями вен, ветвящимися на глубине миллиметра. Колени подтянуты к груди. Спина выгнута так, что голова почти прижимается к сморщенным ягодицам. Ступни вытянуты, острые, как заточенные палки. Ногти на ногах – длинные, темно-желтые. Кисти рук подвернуты, ногти впились в повязки, защищающие оба запястья. Тонкое вязаное одеяло сбилось в ногах. Прозрачные и желтые трубки пучками впиваются в руки, живот, темный скукоженный пенис, череп. Осталось так мало мышечной ткани, что колени и локти, костлявые ступни и кисти рук кажутся жутко распухшими.
Губы, блестящие от вазелина, ощерены, приоткрывают черные дырки выпавших зубов.
Теперь, когда полог отдернут, все это безобразие шибает в нос: спиртовые тампоны, моча, пролежни и нежный крем для кожи. Вонь теплого пластика. Горячая вонь хлорки и тальковая вонь латексных перчаток.
Дневник твоей личности.
Ребристая синяя пластиковая трубка аппарата искусственного дыхания змеится из дырки в середине горла. Веки склеены кусками лейкопластыря. Голова обрита, чтобы можно было прикрепить датчик, контролирующий внутричерепное давление, но черные волосы топорщатся на ребрах и провисшей складке кожи между тазовыми костями.
Точно такие же, как черные волосы Табби.
Твои черные волосы.
Держа полог распахнутым, Мисти говорит:
– Как видите, мой муж не часто выходит на улицу.
Во всем, что ты делаешь, видна твоя рука.
Детектив Стилтон судорожно сглатывает. Подъемник верхней губы задирает ее к ноздрям, и лицо Стилтона зарывается в записную книжку. Его ручка принимается торопливо строчить.
Из маленькой тумбочки рядом с койкой Мисти достает спиртовой тампон и сдирает с него пластиковую обертку. Коматозные больные делятся на категории согласно так называемой «Коматозной шкале Глазго», говорит она детективу. Шкала пробегает значения от «полностью в сознании» до «без сознания, на стимул не реагирует». Даешь пациенту вербальные команды и смотришь, может ли он ответить жестом. Или словами. Или моргая.
Детектив Стилтон говорит:
– Что вы можете мне сказать об отце Питера?
– Ну, – говорит Мисти, – теперь он питьевой фонтанчик.
Детектив недоуменно смотрит на нее. Брови сошлись у переносицы. Корругаторы делают свою работу.
Грейс Уилмот отстегнула пачку денег на вычурный латунный питьевой фонтанчик в память о Хэрроу. Фонтанчик установлен на Ольховой улице, у перекрестка с Разделительной авеню, рядом с гостиницей, говорит Мисти Стилтону. Что касается праха… Грейс Уилмот торжественно развеяла его на Уэйтенси-Пойнт.
Детектив Стилтон торопливо записывает все это в записную книжку.
Мисти протирает спиртовым тампоном кожу вокруг соска Питера.
Мисти снимает с его головы наушники, сжимает его лицо обеими ладонями и размещает на подушке так, что Питер смотрит вертикально в потолок. Мисти отстегивает желтую шутиху-брошь с ворота блузки.
Самая низкая оценка, какую ты можешь получить по «Коматозной шкале Глазго», – «три». «Три» означает, что ты никогда не двигаешься, никогда не говоришь, никогда не моргаешь. Что бы тебе ни говорили, что бы с тобой ни делали. Ты не реагируешь.
Из броши выскакивает стальная булавка длиной с мизинец, и Мисти протирает ее спиртовым тампоном.
Авторучка Стилтона замирает на странице, и он говорит:
– Ваша дочь хоть иногда навещает Питера?
И Мисти качает головой.
– А его мать?
И Мисти говорит:
– Моя дочь почти все свободное время проводит со своей бабушкой.
Мисти смотрит на булавку, отполированную, серебряно-блестящую.
– Они ходят на распродажи, – говорит Мисти. – Моя свекровь работает в конторе, которая подыскивает людям недостающие приборы для побившихся сервизов.
Мисти отдирает лейкопластырь с глаз Питера.
С твоих глаз.
Мисти приподнимает его веки большими пальцами, близко наклоняется и кричит:
– Питер!
Мисти кричит:
– Как на самом деле умер твой отец?
Ее слюна летит ему в глаза, его зрачки – разных размеров. Мисти кричит:
– Ты состоишь в какой-то неонацистской экотеррористической банде?
Повернувшись и глядя на детектива Стилтона, Мисти кричит:
– Ты тайком сбегаешь отсюда каждую ночь и поджигаешь дома?
Мисти кричит:
– Может, ты «ПОТС»?
«Природоохранный Океанский Террористический Союз».
Стилтон складывает руки на груди, опускает подбородок на грудь и смотрит на Мисти исподлобья. Кольцевые мышцы рта сжимают его губы в тонкую прямую линию. Лобная мышца задирает брови кверху так, что лоб сминается в три морщины от виска до виска. Морщины, которых раньше вроде не было.
Мисти защипывает Питеров сосок и тянет за него.
Мисти протыкает Питеров сосок булавкой. Потом вытаскивает ее.
Монитор, контролирующий состояние сердца, непрерывно попискивает, не замедляясь и не ускоряясь ни на герц.
Мисти говорит:
– Питер, милый? Ты чувствуешь это?
И Мисти снова втыкает булавку.
Вот как можно каждый раз почувствовать свежую боль. Метод Станиславского.
Просто чтобы ты знал: на сосках твоих столько шрамовой ткани, что проткнуть их трудно, как шину трактора. Кожа натягивается до бесконечности, прежде чем булавка выскочит наружу.
Мисти кричит:
– Почему ты покончил с собой?
Зрачки Питера таращатся в потолок, один во всю радужку, другой – как булавочный укол.
И тут две руки обхватывают ее сзади. Детектив Стилтон. Руки тянут ее прочь от койки. Ее, кричащую:
– Какого хуя ты меня сюда притащил?
Стилтон тянет Мисти, покуда булавка, которую она держит, понемногу не выскальзывает из соска. Тянет Мисти, кричащую:
– Какого хуя ты меня обрюхатил?
28 июля – новолуние
Мистина первая пачка противозачаточных таблеток – та, с которой побаловался Питер. Он заменил их крохотными карамельками с корицей. Следующую пачку он просто смыл в унитаз.
Ты смыл в унитаз. Случайно, сказал ты.
После этого в студенческой поликлинике ей целый месяц не желали выписать новый рецепт. Ее отправили сделать снимок диафрагмы, и неделю спустя Мисти обнаружила, что в центре той образовалась маленькая дырочка. Она поднесла рентгенограмму к окну, чтобы показать Питеру, и он сказал:
– Такие штуки рано или поздно заживают.
Мисти сказала, эта штука только что появилась.
– Пройдет, – сказал он.
Мисти сказала, его пенис не такой уж большой, едва ли он достал до шейки матки и пробил дырку в диафрагме.
Твой пенис не такой уж большой.
После этого у Мисти стала скоропостижно заканчиваться спермицидная пенка. Она извела на пенку целое состояние. Купив очередную банку, она пользовалась ею максимум один раз, а потом обнаруживала, что та пуста. Однажды, выйдя из ванной, Мисти спросила Питера, не балуется ли он с ее пенкой.
Питер смотрел свои испанские мыльные оперы, где у всех женщин были такие тонкие талии, что женщины эти были похожи на досуха выжатые половые тряпки. Они таскали на себе гигантские сиськи, прихваченные купальниками, тонкими, как спагетти. Их веки были густо намазаны блеском; женщины эти якобы были докторами и адвокатами.
Питер сказал:
– На-ка вот, – и закинул обе руки за шею.
Он вытащил что-то из-под ворота своей черной футболки и протянул Мисти. Это было мерцающее колье из розовых стразов, нитки холодного, льдисто-розового блеска, сплошные розовые сполохи и искры. И он сказал:
– Хочешь?
И Мисти была так поражена, что отупела, как его испанские шлюшки. Она механически протянула руки и взялась за концы расстегнутого колье. Оно засверкало на ее коже в зеркале ванной. Глядя на колье в зеркале, гладя его, Мисти слышала испанскую трескотню из соседней комнаты.
Мисти проорала:
– Просто больше не трогай мою пенку. О’кей?
В ответ – лишь испанский.
Конечно же, следующие месячные так и не начались. На третий день задержки Питер принес ей коробочку с тестами на беременность. На эти тесты нужно было пописать. Они показали бы, залетела она или нет. Эти палочки даже не были ни во что завернуты. И все до единой пахли мочой. И все до единой показывали «нет»: «не беременна».
Потом Мисти увидела, что дно коробочки кто-то успел открыть, после чего заклеил скотчем. Мисти спросила Питера, что стоял и ждал за дверью ванной:
– Ты их прямо сегодня купил?
Питер сказал:
– Что-что?
Мисти слышала трескотню на испанском.
Когда они трахались, Питер крепко зажмуривался, пыхтел и старался. Кончая, он громко орал с зажмуренными глазами:
– Te amo!
Мисти проорала сквозь дверь ванной:
– Ты что, поссал на эти штуки?
Дверная ручка завращалась, но Мисти предусмотрительно закрылась на шпингалет. Из-за двери донесся Питеров голос:
– Тебе эти штуки не нужны. Ты не беременна.
И Мисти спросила: так где в таком случае ее месячные?
– Вот они, – сказал Питеров голос. Потом его пальцы заскреблись в щели под дверью. Они что-то туда пропихивали, что-то белое, мягкое.
– Ты уронила их на пол, – сказал он. – Хорошенько на них взгляни.
Это были ее трусы в свежих пятнах крови.
29 июля – новолуние
Для протокола: погода сегодня тяжелая и вредная, и жене твоей больно при каждом движении.
Доктор Туше только что ушел. Последние два часа он занимался тем, что обертывал ногу Мисти лоскутами стерильной ткани, промазывая их прозрачной акриловой смолой. Теперь ее нога, от щиколотки до промежности – одна сплошная фибергласовая шина. Повреждено колено, сказал доктор.
Питер, твоя жена – клуша.
Мисти – попросту клуша.
Она несет в столовую из кухни поднос с салатами «Уолдорф»[37] и внезапно обо что-то запинается. Прямо на пороге кухни ноги уходят из-под нее, и Мисти, поднос, тарелки с салатом «Уолдорф» – все это сломя голову летит на столик номер восемь.
Разумеется, вся столовая дружно вскакивает, чтоб посмотреть на Мисти, вывалянную в майонезе. Колено вроде цело, Раймон выходит из кухни и помогает Мисти встать. Однако доктор Туше говорит, что колено растянуто. Он пришел через час, после того, как Раймон и Полетта помогли ей подняться по лестнице в комнату. Доктор прикладывает к колену пузырь со льдом, а потом предлагает Мисти выбрать цвет шины: неоново-желтый, неоново-розовый или просто белый.
Доктор Туше примостился на корточках рядом с Мисти; та сидит на стуле с прямой спинкой, положив ногу на скамеечку. Доктор перемещает пузырь со льдом, ищет, нет ли опухоли.
И Мисти спрашивает его: это не вы заполняли свидетельство о смерти Хэрроу Уилмота?
Мисти спрашивает: вы не выписывали Питеру снотворное?
Доктор смотрит на нее пару секунд, потом вновь принимается замораживать ее ногу. Он говорит:
– Если вы не расслабитесь, можете больше никогда не встать.
Ее нога, судя по ощущениям, уже в порядке. Судя по виду, тоже. Для протокола: колено даже не болит.
– Вы в шоке, – говорит доктор Туше. Он принес с собой кейс – вместо черной докторской сумки. С такими кейсами ходят адвокаты. Или банкиры.
– Шина для профилактики, – говорит он. – Без шины вы будете носиться повсюду с этой полицейской ищейкой, и нога у вас никогда не заживет.
Какой маленький городишко – весь музей восковых фигур острова Уэйтенси шпионит за ней.
Раздается стук в дверь, в комнату входят Табби и Грейс. Табби говорит:
– Мам, мы тебе еще красок принесли.
В руках у нее – два пластиковых кулька.
Грейс говорит:
– Как она?
И доктор Туше говорит:
– Если в ближайшие три недели не выйдет из этой комнаты, то будет в порядке.
Он принимается обматывать колено марлей, слой за слоем, еще и еще.
Просто чтобы ты знал: когда Мисти вдруг очутилась на полу, когда люди бросились ей на помощь, когда ее тащили по лестнице, даже когда доктор щупал и сгибал ее колено, Мисти все спрашивала и спрашивала:
– Обо что я запнулась?
Там же ничего нет. Рядом с порогом кухни просто не обо что запнуться.
Упав, она вознесла хвалу Господу за то, что это случилось на работе. Пусть теперь попробуют ныть, что она отлынивает.
Грейс говорит:
– Можешь пошевелить пальцами?
Да, Мисти может. Просто не может до них достать.
Следующий этап: доктор накладывает на ногу полосы фибергласа.
Табби подходит, прикасается к огромному фибергласовому рулону, где-то внутри которого затерялась нога ее матери, и говорит:
– Можно я напишу свое имя на этой штуке?
– Завтра напишешь, пусть денек посохнет, – говорит доктор.
Перед Мисти ее прямая нога, которая весит, наверное, фунтов восемьдесят. Мисти кажется себе окаменелостью. Мухой в янтаре. Древней мумией. Это будет настоящая каторга, с шиной вместо ядра на цепи.
Забавно, когда твой разум пытается осмыслить хаос. Сейчас Мисти за это ужасно стыдно, но когда Раймон вышел из кухни, когда он подхватил ее рукой под мышку и поставил на ноги, она сказала:
– Ты ведь мне сделал подножку?
Он смахнул с ее волос салат «Уолдорф», ломтики яблок и тертый грецкий орех, и сказал:
– Como?[38]
То, что тебе непонятно, ты можешь понимать как угодно.
Дверь на кухню была настежь открыта, и пол у порога был вымыт и насухо вытерт.
Мисти сказала:
– Как я упала?
И Раймон пожал плечами и сказал:
– На твою culo.[39]
Все парни с кухни, стоявшие рядом, дружно заржали.
Сейчас она наверху, в своей комнате; ее нога запеленута в тяжелую белую pinata. Доктор Туше и Грейс поднимают Мисти за обе подмышки и тащат к кровати. Табби достает из кошелька пилюли из зеленых водорослей и ставит пузырек на тумбочку. Грейс выдергивает телефонный штепсель из розетки, сматывает провод и говорит:
– Тебе нужны тишина и покой.
Грейс говорит:
– Ты не смертельно больная, тебе просто прописана легкая арт-терапия.
И она начинает вынимать из кульков тюбики краски и кисточки и раскладывать их на туалетном столике.
Доктор достает из кейса шприц. Протирает холодным спиртом Мистину руку. Спасибо, что не сосок.
Ты чувствуешь это?
Доктор набирает в шприц жидкость из бутылочки и втыкает иголку в Мистину руку. Вынимает иголку и вручает Мисти ватный тампон, чтоб остановить кровотечение.
– Это поможет тебе уснуть, – говорит он.
Табби садится на край кровати и говорит:
– Тебе больно?
Нет, ни капельки. Нога в полном порядке. Укол был больнее.
Кольцо на Таббином пальце, искрящий зеленый перидот, – в нем отражается свет из окна. Под окном лежит половик, а под половиком – скопленные Мисти чаевые. Их билет домой, в Текумсе-лейк.
Грейс засовывает телефон в пустой пластиковый кулек, протягивает руку Табби и говорит:
– Пошли. Пусть твоя мама отдохнет.
Доктор Туше стоит у открытой двери и говорит:
– Грейс? Можно сказать вам пару слов, наедине?
Табби встает с кровати, Грейс наклоняется и шепчет ей что-то на ухо. Табби быстро кивает. У нее на шее – увесистое розовое колье из мерцающих стразов. Такое огромное, что наверняка Табби от него тяжело, как Мисти – от шины. Искрящийся жернов. Ядро на цепи, из мусорной бижутерии. Табби щелкает застежкой и несет колье к кровати, говоря:
– Подними голову.
Она обхватывает шею Мисти обеими руками и защелкивает колье.
Для протокола: Мисти не идиотка. Бедная Мисти Мэри Кляйнман знала, что кровь на ее трусах – не ее, а Питера. Но прямо сейчас, в это мгновение, она так рада, что не сделала аборт.
Не избавилась от твоей крови.
Почему Мисти сказала «да», когда ты спросил, пойдет ли она за тебя – ей неведомо. Почему мы делаем то, что мы делаем? Она уже растворяется в кровати. Каждый вдох-выдох медленнее, чем предыдущий. Подъемники ее бровей изо всех сил пытаются не дать глазам закрыться.
Табби подходит к мольберту и снимает с него планшет с чертежной бумагой. Несет планшет и угольный карандаш к кровати, кладет их на одеяло рядом с матерью и говорит:
– На случай, если тебя посетит вдохновение.
И Мисти, как в замедленной съемке, целует ее в лоб.
Между тобою, мной, колье и шиной: Мисти кажется себе пригвожденной к кровати. Бабочкой на булавке. Жертвенным животным. Отшельницей в келье.