— Вот что, Кирилл Братов, я тебя предупреждаю, — старшина поднялся с крыльца, — пропадет еще что — тебе несдобровать! Обещаю лично, строго конфиденциально. А пока — подписывай протокол. И не темни смотри!
— Подписывать, товарищ старшина, простите, не имею права. За ложь я не в ответе. А правда и сама за меня постоит. Круг жизни — он святой, от него не уйти, как не уйти и от расплаты.
— Значит, отрицаешь, что это ты украл?
— Даже и говорить об этом не берусь. Чист, как святой колодец, в который плюнули.
— Ну, смотри… — Старшина разозленно расстегнул черную кожаную сумку, висевшую на боку, сунул туда вчетверо сложенный акт. — Не хочешь по добру… будем вести дознание.
— А пожалуйста, товарищ старшина. Кто мудр, как ясная луна, тот светит ослепленно. Увидите — значит, из темноты да в темноте прозреете.
— Вот так! — старшина с прихлопом застегнул сумку, — Александра Петровна, если еще что заметите — сразу же сообщите и органы милиции. Лично мне! А пока… начнем дознание. Не беспокойтесь, все будет в наилучшем порядке. До свиданья! — И на прощанье погрозил Братову: — Смотри у меня!
Приходили и через день, и через два милиционеры, искали, спрашивали, узнавали, особо попросили описать приметы пропавших вещей. Уходили, говорили: ничего, мамаша, обнаружим вещи, дайте только срок; если они сбыты — то кому-то, и пока он не проявит себя — надо ждать. Старуха ждала. А на пятый день, поутру, обнаружила — пропали настенные часы. Уж чего-чего, а что может еще и без часов остаться — никак не загадывала. А часы, как и все у старого человека, тоже были памятные, Гаврила их с Германии привез, первое время, как повесили, все наслушаться не могли звону-перезвону, чудно было, не по-нашенски. И вот надо же — и часы пропали! Возмущенная до того, что даже в левой ноге у нее как-то ослабло, будто напрочь отсидела ее, Петровна заспешила к участковому и уж выложила теперь так выложила! — всю правду сказала, сколько думает о ней, всю себя освободила от боли.
Старшина показался ей позже как побитый.
Снова расследовали, снова приходили, а Кирилл Алексеевич Братов, усмехнувшись однажды, сказал старухе так: «Кто на меня с мечом пойдет, тот от того меча и погибнет! Нет у свободы веревок, но и границ ее не определишь. Свобода, как нахальство, безгранична. Это я сказал, Кирилл Братов…»
Подумала Петровна, подумала, пождала немного, пождала, а потом и пришло ей в голову: пока Аню-то дождешься, пропойца этот все из дому перетаскает, а после ищи ветра в поле. Пусть милиция и разбирается, ищет, что положено ей найти, а Петровне надо самой подумать, как быть дальше. Купила она в один прекрасный день огромный замок, попросила Антона, соседа своего по новой квартире, помочь перевезти кой-какой скарб и вещи, закрыла у Ани все на замок, предупредила о том участкового и, забрав Алешку, перебралась с ним на новое свое местожительство.
Уж кто-кто, а Антон был рад этому. Людей он любил. Маша же была тускла, как и в первую встречу.
И все же каждый день, обычно с утра, старуха собиралась потихоньку и ковыляла к Ане — огород нельзя же было оставить без присмотра. Старуха полола, окучивала, поливала, а Кирилл Алексеевич Братов, как и всегда, устраивался где-нибудь неподалеку, в травку, например, ложился и начинал разговаривать долгие свои заумные разговоры, которые старуха не слушала — не слушала, а иногда все же не выдерживала, усмехалась, качала головой — чудной он все же, этот Кирилл Алексеевич — вор, пропойца и человек.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Аню, можно сказать, выжали из автобуса, — как всегда, полным-полно народу! — и это почти уже забытое ощущение давки, суматохи, беспокойства и спешки с какой-то особой теплотой отозвалось в ней, напомнило, что она уже действительно здесь, в далеком северном краю, по которому так, оказывается, сильна была ее тоска. Даже и не ждала от себя, что так разволнуется, увидев эти места, этот вот автовокзал, рядом с которым, как прежде и как всегда, разбросанно стояли вахтовые автобусы с тупорылыми капотами, поджидая свои бригады, или — недалеко от вокзала — увидела, стоявший как и раньше, конечно, на обычный глаз самый захудалый, а для нее родной кинотеатр «Юбилейный» — столько связано с этим кинотеатром — и хорошего, и плохого, и светлого, и страшного, сюда бегали с Кольшей после смен смотреть уж давно, наверно, устаревшие на большой земле «новые» фильмы, и отсюда же, из большого зала, выносили гроб с телом убитого Кольши, обносили вокруг городка по окружной дороге под тяжкие звуки духового оркестра. Все было…
Дальше за кинотеатром — несколько коробок невзрачных домиков, с виду — невзрачных, да, но именно здесь и бьется сердце этого городка, пульс которого чувствует не только область, но и вся страна. В домиках этих — управления буровых работ, их здесь несколько, каждое — в жестком соперничестве друг с другом, тут ни компромиссов, ни поблажек, день и ночь кипит работа на износ, каждую неделю — рекорды, каждый месяц — перевыполнения плана, и она вот вспомнила сейчас, с какой же всегда страстью включалась в это кипение-борение, да и невозможно было остаться в стороне, потому что каждый человек в вахте ли, в бригаде — на счету, от каждого — посильная или сверхсильная помощь, и хочешь быть в мире, в ладу со своими — значит, тяни лямку на пределе, на износе, но тяни.
Так или иначе, но первым, куда решила сходить Аня, было родное УБР-3, да и вообще, когда бы и кто бы ни приезжал сюда, без управления буровых работ обойтись невозможно, здесь и главные события, и главные новости, и определят тебя здесь, и переведут из одной вахты в другую, и уволят тоже здесь, и выгонят с треском, и орденами наградят — все здесь. Жизнь буровых начиналась отсюда и здесь же заканчивалась.
Перед входом в УБР, как и раньше, — кажется, как давно и в то же время как недавно все это было! — Аня постояла перед доской показателей, и красная, разлинованная мелом на квадраты доска не обманула ее ожиданий — бригада мастера Говорова была привычно впереди, значит, и Яшина вахта по-прежнему ставит рекорды суточной проходки породы. Да и цифры сами за себя говорили об этом. Мимо Ани кто-то проходил то туда, то сюда, одни здоровались, другие проходили молча, но те и другие явно принимали ее за свою, не обращая на нее особого внимания, не успели, значит, еще забыть, лицо знакомое, привычное — и ладно. Аня улыбнулась, подумав, что она-то считала, давно уже уехала отсюда, а для людей она по-прежнему здешняя, своя. Странно, не сразу исчезает человек из поля зрения, хотя человек этот, может, давным-давно уже покинул северные студеные края. У здешних людей благодарная память.
Была Аня даже и не с чемоданчиком — уместилось, что надо, в обычную спортивную сумку, так что и тем более на нее никто не обращал внимания. Хотя первый человек, который ее узнал, узнал как раз по этой самой спортивной сумке. А как узнал? Сначала, как и все, проскочил мимо, в дверь — и в управление, тут как раз и Аня решила зайти наконец, только заходит — а тот, что был впереди, вдруг разворачивается и обалдело так говорит:
— Слуша-ай… я думаю, что за знакомая такая сумка… а это… Ань? Ты? Вот так пироги…
Она, со света-то, не сразу и разглядела, кто говорит, только голос узнала, тоже растерялась, пробормотала:
— Базиль? Ты?
Тут кто-то — в двери, кто-то — из дверей, а они бросились друг к другу, проход загородили, обнялись, Базиль говорит:
— Ну, ты даешь! Откуда? К нам? Вернулась? — А она в ответ:
— Да вот, решила проведать… как вы тут… без меня… не захирели еще?
— Ну, молоток, Ань! А мы, убей бог, понять не могли, куда ты вдруг так быстро исчезла? Говорила — к сыну, ненадолго, а сама — фьюить? Эх ты! И ведь главное — квартиру сдала. Да ты что, Ань, и ничего не сказала?!
— Базиль, милый, надо так было! Надо! Да ладно… чего мы об этом… как вы тут? Как работаете-то?
— Стоп, Аньша! Стоп, машина! Один секунд! Я сейчас! Мигом! А ты пока здесь. Усекла? Здесь! — И он вдруг исчез куда-то, видела только — юркнул по коридору влево, и дверь хлопнула. А-а-а, ну да, там же планово-финансовый отдел, вон куда…
Но и правда, Базиль пропадал не больше минуты, выбежал — потряс перед Аней бумагой.
— Все, мать, живем! Получаю премию — и шалишь, мать, обмываем эту встречу. В общагу! К нам!
Базиль подбежал к бухгалтерии, постучал в расчетное окно:
— Вера!.. А-а, Нинусь, слушай, будь другом, проверни это дело мигом… Аня Симукова приехала. Усекла?
— Ну да?! — Нинусь выглянула из окна, улыбнулась: — И правда… Ань, здравствуй! С приездом!
— Спасибо! — улыбнулась и Аня. — Как дела на денежном фронте? Не пролетела еще с этими гавриками?
— Давно б пролетела! Да видишь — не даюсь! — Нина весело рассмеялась, не без игривости поглядывая на Базиля; это была старая история — Нина сохла по Базилю, а Базиль — по Вере, а Вера там еще по кому-то; обычная житейская история. — А меня с собой не возьмете? — напрашивалась Нинусь.
— Давно б пролетела! Да видишь — не даюсь! — Нина весело рассмеялась, не без игривости поглядывая на Базиля; это была старая история — Нина сохла по Базилю, а Базиль — по Вере, а Вера там еще по кому-то; обычная житейская история. — А меня с собой не возьмете? — напрашивалась Нинусь.
— Забегай в общагу! — крикнул уже на ходу Базиль. — Забегай после смены.
— О, как расщедрился-то, — не веря еще в услышанное, пробормотала Нинусь. — Вот так Аня… может, она мне счастье на крыльях принесла?
А Базиль одной рукой подхватил Аню под локоть, в другую руку перехватил ее сумку и, даже не спрашивая ни о чем, повел в сторону общежития. Остановился только около магазина:
— Слушай, счас ребят соберем… Вовчика, Сашку Ерохина, они все в общежитии, не беспокойся, дрыхнут наверняка после ночной, ну, и мы это дело отметим… Что ты! Думали — ого, пропала наша Аня. Растворилась. А она — вот она! Ну, молоток! Честно говорю. — Базиль затянул ее в магазин и, мельком оглянув витрины, бросил продавцу: — Слушай, друг, армянский у тебя есть? Давай пять, нет, давай восемь, ага, правильно, умеешь считать, не разучился еще. Ну, и этого, которое в потолок щелкает… во, верно намек понял, перехожу на прием, та-ак… сколько? — давай три, нет, пять, семь давай! Вот та-ак… А ты как думал, к нам гостья с Большой Земли, Аня Симукова, что, скажешь, забыл? То-то!
Продавец и правда узнал ее, помахал рукой — молодой такой парень, грузин:
— Здравствуй, дорогая!
Набили спортивную сумку доверху, закуски еще купили, все не уместилось — Аня достала сетку, запихнула оставшееся туда.
В общежитии, как и ожидал Базиль, Вовчик с Сашкой спали сурками, досматривали, видать, сладкие сны. Соскочили с кроватей как очумелые, когда Базиль от всей души, со сладостным упоением грохнул дверью:
— А ну вставай, шантрапа! Смотри, кто к нам приехал?!
Сашка Ерохин и вообще-то был парень стеснительный, а тут совсем растерялся, натянул одеяло чуть не на голову; Вовчик был моложе, понахальней, без зазрения совести выскочил в одних трусах из постели и к Ане — целоваться; «Эй, парень, — похлопал его по плечу Базиль, — не увлекайся…»; а Аня сказала: «У-у, возмужал-то как… в солдаты скоро, а, Вовчик?» Сашка тем временем набросил на себя рубаху, юркнул в брюки и, босой, взлохмаченный со сна, подошел наконец к Ане: «Здравствуй…» — «Здравствуй, — ответила Аня. — Все такой же, эх ты!» — И потрепала его за вихры.
— Ладно, братва, разговоры разговаривать позже будем! — прикрикнул Базиль. — А счас команда по кораблю — накрыть на стол! — И сам же первый схватил тряпку, сбросил, что было лишнее, со стола, протер тряпкой клеенку, бросился к умывальнику, загремел стаканами, посудой, вилками.
— Базиль-то у нас — совсем хозяйственный стал, — улыбнулась Аня.
— Верка за него возьмется — не такой еще будет! Как белка в колесе завертится! — Вовчик подмигнул Ане.
— А может, мне Нинусь понравилась, а? Хорошая ведь девка-то… — почти всерьез — это-то и странно — сказал Базиль. — А то крутим-вертим, и никакого толку, а тут — ну прямо сок-ягода под бок…
— Давай, давай, давно пора, — Аня уже накрывала на стол, — а то девок-то всех и порастащат.
— На наш век хватит, — и тут все грохнули, потому что это сказал не кто-нибудь, а Сашка Ерохин, видно решив хоть словечко вставить в разговор.
— Да уж на твой-то, конечно… — бросил через плечо Базиль. — На твой бы век — так все девки в девках останутся! — Над Сашкой, как всегда, язвили, потому что он был единственным в вахте, у кого никогда не было девчонки.
Наконец сели за стол и после первой рюмки — за встречу! — и после нескольких еще заговорили, конечно, о чем больше всего болела душа. О работе. Никто никогда об этом впрямую не говорил, что вот, мол, у меня там тоже болит об ней, о проклятущей, как у дятла голова, нет, не говорили так, но о чем бы ни начинали спорить или кружить в разговорах, тут же и выходили на нефть. Работа была адская, тяжелая, как и не говорить о ней, если она, ничто другое, забирала так уж забирала, всего себя ей отдашь, как черту душу.
— Слушай, сколько было разговоров, помнишь? А ведь Кольша твой оказался прав — не тогда, так позже, а все равно пришлось попробовать осваивать скважины. Мучимся-мучимся, а толку мало. В других УБР, вот хоть второе возьми, там давно начали, потому и результат. Не окажешь, что план они больше нашего выгоняют, нет, но один плюс есть — людей у них меньше нашего занято. Яша вот ходил к ним, присматривался, учился — а тут практика нужна, опыт обыкновенный.
— Да тебя послушай! — спорил с Базилем Вовчик. — Сам сказал — план-то они больше нашего не выколачивают? А мороки — это уж точно больше! Так я знаю свое дело, кручу-верчу свечи, ты — у пульта, скажем, Сашка — наверху, на полатях, бурим себе и бурим, пробурили одну скважину — и дальше, пробурили еще — снова дальше. Пробурили сколько надо по плану — сдвинули вышку, дальше давай бурить, на новом месте. Ты пойми — все равно мы лучше свое дело сделаем, чем чужое. Вот, скажем, ты бурильщик, а я швея, зачем тебе самому костюм шить, а мне — газ для дома добывать? Неэкономично получается, нехозяйственно…
— А почему в УБР-2 экономично?
— А потому что они там липу гонят. Бумагу-то не жалко. Счас везде — комплексное освоение, комплексное освоение! Может, где и хорошо, только не у нас. Ты вдумайся, наша-то огромная вышка простаивает, когда мы сами готовим скважины под освоение. А зачем простаивать? Чтоб где-то галочку поставили — у нас, мол, тоже комплексное бурение идет? Везде ура — и у нас ура. Так, что ли?
— Да, но чего хорошего: у освоенцев — свои вышки, у нас — свои? Сколько денег-то лишних? Ты подсчитал?
— Зато в общем обороте все равно должна быть экономия. Разделение труда — это не зря придумано. Маркс еще говорил. Так-то, лапоть!
— Маркс! Не Маркс, а Энгельс! — сказал Базиль.
— А тебе-то не все равно, ты же ни того, ни другого не читал. Сознайся, не читал? — Вовчик насмешливо оглядывал Базиля.
— Я не читал — зато Яша читал. Он говорил. Я ему верю.
— «Он говорил»… Самому надо классиков знать.
— Вот Яша приедет, — вставил словцо и Сашка Ерохин, — все равно придется бурить и осваивать. Без Маркса, без Энгельса. Прикажут — и будем.
— И хорошо! Очень даже поддерживаю! — упорно гнул свое Базиль.
— Во, кстати! — вспомнил вдруг Вовчик, повернувшись к Ане. — Угадай, кто теперь в твоей квартире живет?
— А и ловко же ты… — тоже улыбнулся Ане Базиль. — Ничего никому, к сыну, говоришь, надо. Неужто насовсем от нас уехала?
— Посмотрим, мальчики.
— Нет, ты угадай, угадай, — настаивал Вовчик, — кто теперь твою квартиру занял?
— Ну, кто… Квартира хорошая… Начальник, может, какой?
— Точно! Большо-ой начальник! — рассмеялись ребята. — Прямо агромадный! Но кто, кто? — не унимался Вовчик.
— Мастер, что ли, какой-нибудь?
— Не-е… до мастера он еще не дорос… бери чуть ниже.
— Из нашего хоть УБР?
— Это точно, из нашего. Очень даже из нашего.
— Ну, кто… — задумалась Аня. Помнит, инженер-геолог дожидался своей очереди, мастер… еще кто? Но это все, говорят ребята, не подходит. Кто же?
— Чувствую, подвох вы тут какой-то приготовили… А какой — не пойму. Ну, говорите…
— Да Яша, Яша получил! Вот кто! — закричал Вовчик.
— Яша-а? — и в самом деле удивилась Аня.
— Что ты, мы думали — мы Яшу знаем как свои пять пальцев, а оказалось, он нас всех обвел вокруг собственного пальца. Знаешь, какой номер-то отколол наш Яков Петрович?
— Какой?
— Ни за что не отгадаешь! Приезжает к нам с Большой Земли одна инженерша в техотдел. Новенькая — ну совсем никто не знает. В первый же день подваливает к ней… кто ты думаешь? Яков Петрович! «Здравствуйте», — говорит. Она говорит: «Здравствуйте». Он спрашивает: «Как вас зовут?» — «Катя меня зовут, Екатерина Андреевна, если полностью». — «Очень приятно, — говорит наш Яков Петрович, — а меня зовут Яша, Яков Петрович. Выходите за меня замуж, я вас люблю!»
— Ну, дае-ет! — хоть и в сотый раз слушает об этом, а все равно с восторгом и восхищением восклицает Базиль.
— Екатерина Андреевна, конечно, обомлела, — думает, ну надо же, наглец какой! — продолжал Вовчик. — Решила проучить нашего Яшу. «У вас, — говорит, — какое образование, дорогой товарищ?» — «Средне-техническое», — как ягненок, заблеял бедный Яша. «Куда же вы со свиным рылом да в калашный ряд?» — «Не понял…» — «Да как же, — насмешливо так говорит Екатерина Андреевна, — у меня же, говорит, образование высшее, вы у меня в подметках, что ли, будете находиться?» — «Зачем в подметках? — скромно потупился наш Яшенька. — Я пролетарского происхождения, но к наукам с детства питаю слабость. Буду учиться». — «Вот когда поступите, тогда и сватайтесь!» — «А я уж поступил. Заочно, правда. Так как же насчет свадьбы?»