Вечер был временем отдыха и развлечений. Вечером стан гудел словно пчелиный улей – люди собирались у костров, жарили мясо, пекли лепешки, пели, танцевали, хвастались охотничьей добычей. С криком и гамом бегала ребятня, юноши метали копья в деревянные щиты, девушки подбадривали их одобрительными возгласами, молодые пары потихоньку удалялись в степь. Кто слушал рассказы стариков, кто наигрывал мелодии на свирели, кто варил похлебку, кто расшивал одежду цветными узорами, кто с нетерпением ждал темноты, чтобы уединиться в шатре и обнять милую. Люди Кольца были добрым веселым народом – конечно, если не становиться им поперек дороги.
Их этническое разнообразие поражало Глеба. Встречались среди них люди с молочно-белой кожей, рыжеволосые и синеглазые, обычно высокого роста, с мощными плечами и грудью, длинноногие и длиннорукие. Были такие, как Тори, более изящного сложения, с карими и черными глазами, брюнеты либо темные шатены; их лица и тела заставляли вспомнить о статуях Эллады и богах Олимпа. Очень смуглых, почти темнокожих, попадалось меньше, однако видел Глеб и таких, с черными курчавыми волосами и пухлыми губами. Если некие космические боги перенесли людей сюда, то казалось очевидным, что выбирали они представителей разных народов из района Средиземноморья и, возможно, из Африки. Кого именно? Дорийцев, ахейцев, иберов, филистимлян, нубийцев, древних египтян?.. Познания Глеба в этнической антропологии были скромными, и потому от выводов он воздержался. Но ему говорили, что в других племенах степей и лесов можно заметить то же самое: есть люди разного обличья, что не мешает им считать себя одним народом.
Со дня, когда керы переправились через большую реку, прошло недели три, и Глеб уже немного понимал их речь. «Кер» означало «Тот, Кто» или «Та, Кто» и являлось обязательной частью имени: Кер Итаха Унма – Тот, Кто Согнул Железо, Кер Лив Пахту – Та, Кто Рожает Сыновей. Имя не носило сакрального смысла, его давали за личные склонности, качества или умения; иногда первое имя, полученное в детстве, сохранялось на всю жизнь, иногда его меняли, если у мужчины или женщины вдруг проявлялся какой-то особый дар.
Что до Глеба, то его талант был уже известен всем: Тер Шадон Хаката – Тот, Кто Исцеляет Раны. Люди шли к нему и днем, и вечером, а особенно на долгих стоянках у менгиров, приводили детей, которых знахари керов лечили не всегда удачно. Глеб вправлял малышам сломанные кости, накладывал шины, возился с ожогами, с отдавленными пальцами и ранами от колючек; как-то вытащил из горла посиневшей крохотной девчушки тряпичную соску, став, по обычаю керов, ее вторым отцом. Такая честь требовала подарка, и он высыпал в ладонь матери красивые хорватские монетки с птицами, рыбками и медведями – для будущего ожерелья. Дважды к нему приносили охотников со страшными следами клыков и когтей тлем барга – у одного был распорот живот, у другого рука оторвана по локоть. Человека без руки он спас, перевязал сосуды, остановил кровь, но с растерзанной в клочья печенью ничего не мог поделать – до пересадки органов тут было еще далеко. Помочь удавалось не всем, но трудился Глеб с большой охотой – пожалуй, даже с воодушевлением. Теперь он точно знал, что у керов и, несомненно, у прочих номадов степи сердце слева, печень справа, и все остальное – где полагается. Они не вписывались в животный мир планеты, а значит, были пришельцами – такими же, как современники Глеба на острове в южном океане. Анатомический факт, ставший для него великой радостью! Кажется, Тори не сочиняла сказок, говоря о могущественных существах, что переселяют в этот мир людей с Земли, прошлых и нынешних ее обитателей.
В один из вечеров к его шатру пришли знахари. Забот у них хватало – в многочисленном племени их было только двое: Тот, Кто Ведает Травы, и Тот, Кто с Легкой Рукой. Правда, каждый обучал помощников, и на своих травник мог вполне положиться – они овладели искусством сбора трав и приготовления целительных снадобий. Другое дело, Легкая Рука, который оказался хирургом, коллегой Глеба – его ученики знали, как сделать перевязку, а вот сложить правильно сломанные кости или остановить сильное кровотечение им удавалось не всегда.
Знахари уселись перед шатром, отведали медового напитка, спросили, зажила ли рана Тори, полюбовались на Угля и посетовали, что конь-хаах нынче большая редкость, а вот в старину их было не в пример больше, и всякий вождь, военный или походный, ездил на хаахе. Потом Тот, Кто Ведает Травы, произнес, мешая русский с французским:
– Прежде у нас гостили люди с острова, но лекари – ни разу. Один иннази научился нашему языку и просил рассказывать истории о прошлом, другому понравились наши лошади, и он увез на остров коня и кобылицу. Третий… – Травник наморщил лоб. – Я уже не помню, в чем он был знатоком.
– Он рисовал людей и животных, – напомнила Тори, протягивая знахарям кружки с медовым напитком. – Очень красивые картины!
– Да, так, – кивнул Тот, Кто Ведает Травы, пригладив рыжие волосы. – Еще были такие, что поднимались в воздух на своих птицах и делали чертежи земли, со всеми ее равнинами, реками и горами. А вот лекари не появлялись.
– Ты – первый, и ты хороший лекарь, – вступил в разговор Легкая Рука. – Люди довольны.
– Да, люди довольны, – согласился травник. – Мы говорили с ними. Еще мы смотрели тех, кого ты лечил. Многое ты делаешь иначе.
– Иначе и лучше, – подтвердил Легкая Рука. – Ты складываешь сломанные кости так, будто у тебя глаза на каждом пальце. Если ты зашил рану, то остается совсем маленький шрам. А та малышка, что едва не задохнулась!.. Как ты достал тряпку из ее горла?
– Двумя костяными палочками, – сказал Глеб. – Палочки с небольшими крючками на конце. Такими палочками можно чистить раны.
Кое-какие инструменты из кости и дерева он сделал сам, а с металлическими помог отец Тори, мастер Кер Пирит Рах Огуда – Тот, Кто Помнит Дорогу в Небо. Странное имя для кузнеца, но он был прекрасным умельцем. Теперь у Глеба имелись ланцеты, клещи и даже хирургическая пила.
– Вот видишь! – Тот, Кто Ведает Травы, хлопнул ладонями по коленям. – Тебе известно многое, и этим знанием ты должен поделиться! Мы хотим…
– Хотим, чтобы ты взял учеников, – подхватил Легкая Рука.
– Не каких-нибудь неумех, а самых лучших!
– Я дам тебе двух…
– И я тоже…
– Молодые, крепкие! Будут ставить твою палатку, пасти твоих коней, править твоими повозками.
У керов не полагалось никакой платы за лечение, только добрая слава и почетное имя. Но помощники должны были трудиться, чтобы целитель ни в чем не испытывал недостатка и лечил недужных без забот о хлебе насущном. Обычай, о котором Глеб уже знал, казался ему разумным – не дело лекаря пасти скот и стрелять в степи газелей.
– Еще эти молодые люди могут охотиться для тебя, – сказал рыжеволосый травник, будто прочитав мысли Глеба.
– И ты всегда будешь сыт, – добавил Тот, Кто с Легкой Рукой.
Щеки сидевшей рядом Тори вспыхнули. Гневно уставившись на знахарей, она процедила:
– Мой мужчина и так не голодает! И никогда не будет голодным! Я еще не разучилась держать в руках арбалет!
– А он и правда твой мужчина? – поинтересовался Тот, Кто Ведает Травы.
– Мой! – с вызовом заявила девушка.
Травник покосился на живот Тори и молвил с усмешкой:
– Мы еще не успеем добраться до гор, как все увидят, так ли это. Я приду и проверю.
Тори зарделась и положила ладошку на плечо Глеба.
– Это не обязательно. У меня есть кому проверять!
– А вдруг его уже не будет? Вдруг прилетят иннази и заберут его к себе?
– Тогда я уйду с ним!
Ее ладонь была прохладной, прикосновение – нежным. Вздохнув, Глеб сказал:
– Перестаньте ее дразнить, мои ученые собратья. Пришлите учеников. Надеюсь, все они толковые парни.
– Среди них девушка, Та, Кто Смотрит в Озеро, – сообщил травник, подмигнул Глебу и снова хихикнул. – Очень красивая!
С тем они и удалились, оставив Тори в ярости. Она фыркнула и, не сказав целителям прощальных слов, полезла в палатку. Этот шатер из тонко выделанной кожи держался на шестах и был небольшим, только-только двоим поместиться – о холодах здесь не слышали, и жизнь керов протекала большей частью под открытым небом.
Глеб сидел, разглядывая лагерь. Наступила ночь, в небе повисли две луны, костры один за другим гасли, стан постепенно затихал. Тысячи палаток темнели в степи, будто огромная стая птиц, присевших отдохнуть перед трудным дневным перелетом. Как обычно, лагерь был окружен возами на огромных колесах, и на этой стене стояла ночная стража с факелами и арбалетами; еще с полсотни всадников, разбившись на группы, патрулировали местность. Глеб слышал перекличку часовых, позванивание цепей, которыми были связаны повозки, шипение угасавших костров и плеск воды в ближнем ручейке. Этот вечер выдался спокойным – никто, кроме целителей, его не потревожил. Возможно, так велели травник и Легкая Рука – их слово в племени считалось таким же веским, как приказания вождей. Он подумал, что у керов есть старейшины, есть походные и военные предводители, есть лекари, следопыты, знатоки лошадей, кузнецы и другие умельцы, а вот шаманы и колдуны, по счастью, отсутствуют. Свободный народ! Свободный от суеверий, ибо никто не грозил ему гневом духов или богов.
С этой мыслью он залез в палатку. Тори уже зажгла масляный светильник и сидела, почти нагая, на кожаной подушке. Повязка перехватывала ее тело под грудью. Глеб осторожно снял тряпичные бинты, осмотрел и ощупал пальцами небольшой шрамик, потом надавил сильнее.
– Не больно? Нет ощущения, что внутри колет?
– Нет.
Тори смотрела на него, и в ее глазах отражался маленький огонек светильника. Или они сияли собственным светом?.. Глебу хотелось сказать, что она прекрасна – драгоценный дар, посланный судьбой или неведомыми существами, забросившими его в этот мир.
Но произнес он совсем другое:
– Повязка больше не нужна. Рана зарубцевалась.
Он отодвинулся на свою половину. В одной палатке они спали, но не вместе, так что сомнения травника выглядели вполне обоснованными. При таком раскладе нечего проверять, хоть сейчас, хоть через девять месяцев.
Но Тори не улеглась как обычно, а продолжала сидеть, поджав стройные ноги и не спуская с Глеба глаз. Ее бедра прикрывала короткая юбочка, плечи и грудь были обнажены – керы, дети природы, наготы не стеснялись. В теплом климате одежда служила скорее для украшения, чем для защиты от дождей и ветров. Другое дело, воинский доспех из прочной кожи с металлическими накладками – к нему полагались шлем, сапоги, наколенники и широкий пояс.
– Что? – спросил Глеб.
– Сядь поближе.
– Опасаюсь, милая. Ты ведь обещала всадить в меня стрелу.
– В шатре не держат арбалет. Сядь рядом.
Глеб придвинулся к девушке. Память подсказала: вот так же сидел он рядом с Мариной, смотрел в чудные ее глаза, вдыхал ее запах, любовался локоном, упавшим на плечо… Где это было, когда?.. В другом мире, в другой жизни…
Он коснулся плеча Тори, погладил завиток волос.
– Я – твой мужчина? Это в самом деле так?
– Мой наполовину, – прошептала она, и Глеб внезапно понял, что на ее глазах блестят слезы.
– Почему?
– Ты говорил, что я похожа на ту, что умерла на Земле…
– Голос Тори был глухим и тихим. – Говорил, что у меня такие же глаза и волосы… Говорил… И я знаю, знаю – ты смотришь на меня, а видишь ее! Ищешь ту, кого уже нет! – Она с силой стиснула руку Глеба. – Но я – не она! Я – Тер Сетори Нио Камна! Совсем другая женщина!
– Не надо ревновать к мертвым, – мягко вымолвил Глеб.
– Ты не понимаешь… – Шепот Тори на миг прервался. – Я почтительно склоняю голову перед нею… Она дарила тебя любовью, заботилась о тебе, она могла стать матерью твоих детей… Она мне как сестра, как дорогой и близкий родич… Я не говорю – забудь ее, Дон, не вспоминай! Я хочу другого – люби меня, а не отражение минувших дней!
Глеб обнял ее, прижался щекой к ее щеке, его губы скользнули по шее девушки, нашли ямку над ключицей. Он чувствовал, как напряглись и мгновенно расслабились ее плечи. Кожа Тори была такая нежная, такая бархатистая, и так сладко пахла! Иллюзия, подумал он, иллюзия… Она могла натянуть арбалет и бросить копье на пятьдесят шагов. Мышцы под нежной кожей были крепкими как сталь.
Его губы проложили дорогу к маленькой крепкой груди, Тори вздрогнула и откинула темноволосую головку. Дыхание девушки стало глубоким, прерывистым.
– Кого ты целуешь?.. – простонала она. – Что за ночь к тебе пришла, Дон?.. Моя? Или ее?..
– Твоя, только твоя, – шепнул Глеб. – Ночь Той, Что Ловит Облака Руками… Ты сомневаешься, счастье мое? Не надо, не надо… Прошлое осталось на Земле. Может быть, мы еще вернемся туда, ты и я, но это будет совсем другая жизнь. Связующий и степная всадница… Ничего похожего на то, что было…
Тори потянулась к светильнику, и огонек погас.
…Она уснула, положив ладошку на грудь Глеба, туда, где резкими толчками билось сердце. Он лежал рядом с девушкой, ее теплое дыхание щекотало шею, словно под темным сводом шатра вновь и вновь проносился невидимый ветер любви. Он вспоминал Ольгу и других своих женщин – не так их много было до Марины, но все же случалось, случалось… на войне как на войне… Вспоминал жену, ее руки, губы, тело, ее прикосновения и шепот, то интимное, тайное, что хранится в душе, о чем не говорят, но помнят до гробовой доски. Он был потрясен. Нет, Тер Сетори Нио Камна не походила на женщин Земли! Совсем не походила!
Может быть, размышлял Глеб, в далеком прошлом нашлись бы подобные ей, с таким накалом чувств и силой страсти, что ее любовь напоминала ураган. В прошлом, когда женщины не занимались политикой, не рисовали картин, не свершали открытий, не странствовали в опасные края, а слова «бизнес-леди» и в помине не было. Что оставалось тем, кто жаждал высокого, необычного?.. Любовь, только любовь… И они любили жадно, неистово, самозабвенно, чувствуя, что эрос – их защита и прибежище в мире мужчин…
Но и с эросом не так-то просто, думал Глеб. Всякий сумеет перемножить два и два, изобразить простую картинку, а вот гениальный математик или художник – великое чудо и редкость. Люди признают талант в науках и искусствах, понимают, что не каждому дано творить, изобретать, придумывать новое. А в любви? Любовь ведь тоже особый дар! Мимолетное наслаждение, доступное каждому – всего лишь дважды два, розовый фантик, которым природа украсила инстинкт продолжения рода. Любовь ли это?.. Конечно, но она не требует таланта. Такая любовь – жалкая мазня, и ей не сравниться с чудесным неповторимым полотном, с буйством фантазии и красок!
Внезапная мысль пронзила его: я – Связующий, Связующий!.. я точно мост между вселенской ноосферой и одаренным человеком… Он повернулся к девушке, вслушался в ее дыхание. Не это ли сейчас свершилось?.. Его странная способность позволила Тори раскрыть свой дар… Значит, где-то во Вселенной, в таинственном банке, питающем гениев, есть не только новые идеи, картины, музыка, стихи, там хранится нечто большее! Там – великие чувства, одушевляющие людей, то, что пробуждает в них стремление к истине, героизм, веру, доброту, любовь! Или все это уже заложено в человеке, и надо лишь напомнить о его предназначении?.. Послать краткий импульс, чтобы он пробудился от тяжелого сна и сказал: закончилась эпоха третьей стражи, и отныне я буду нести в мир любовь и свет…
«Хоть бы немного пожить в том далеком будущем! – подумал Глеб. – Хоть бы представить, что свершится на Земле и с кем мы встретимся среди звезд! Представить и рассказать об этом Тори…»
Его глаза закрылись. В эту ночь ему снились счастливые сны.
* * *В первые дни странствий, пока Глеб не освоился с языком, ему казалось, что керы бредут по степи случайными дорогами, лишь примерно ориентируясь по солнцу: утром оно светит в затылок, вечером – в лицо. Но как, в таком случае, они распознавали место своего рождения?.. Не было ли это чистой мифологией – тем более, что к нему возвращались через десятки лет, и никто не мог этого сделать дважды?
Здесь тоже таилась какая-то загадка. Племя путешествовало неторопливо, в день проходили километров двадцать, но все же, с учетом теплого климата и ровной местности, лет за шесть-семь, максимум – за десять, керы должны были обогнуть планету по экватору. Однако дитя появлялось на свет, затем, уже в сознательном возрасте, ребенок получал имя, и к этому месту керы возвращались только через половину века. Многовато для кругосветного странствия!
Едва овладев языком, Глеб принялся задавать вопросы походным вождям. Было их двое – Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, и Тот, Кто Смотрит на Звезды, оба видевшие место своего рождения, то есть в преклонных годах. Они считались хранителями дороги и Завета, а также судьями, если среди людей возникали споры. Обычно Смотрящий на Звезды ехал в первых рядах вместе с военными вождями, а Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, – в большом фургоне, в середине походного строя. Туда Глеб и отправился.
Фургон покрывали выделанные кожи быков и антилоп и был он так велик, что в нем помещалась кое-какая мебель: четыре длинных сундука, пара раскладных сидений и деревянный топчан с тюфяком, набитым сеном. Заднюю часть отгораживало полотнище из тяжелой ткани с яркими узорами, и рядом стояла высокая кованая подставка для светильников – древесный ствол из бронзы с пятью распростертыми ветвями. При виде такой роскоши Глеб обомлел – в палатках керов, кроме ложа из шкур, не имелось ровным счетом ничего. Вопросов сразу стало больше и, поприветствовав вождя, он бросил взгляд на пеструю завесу.
– Красивый рисунок и работа искусная… Кто это сделал? Умельцы керов?
Но Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, покачал седой головой.
– Нет, Ткачи.
– А бронзовую подставку?
– Кузнецы. В лесах и горах, в степи и на побережье живут разные племена, и когда мы проходим мимо, можно обменять коней, кожи и шкуры на их изделия. Каждое племя что-то умеет… А мы, сын мой, разводим быков и лошадей. – Старик помолчал, разглядывая Глеба – глаза у него, несмотря на возраст, были ярко-голубыми. Затем сухие губы старейшины тронула усмешка. – Я знаю, иннази очень любопытны, я встречался со многими из вашего народа… Ты говоришь как иннази, ты одет как иннази, но ты – особый человек, Тер Шадон Хаката.