– Красивый рисунок и работа искусная… Кто это сделал? Умельцы керов?
Но Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, покачал седой головой.
– Нет, Ткачи.
– А бронзовую подставку?
– Кузнецы. В лесах и горах, в степи и на побережье живут разные племена, и когда мы проходим мимо, можно обменять коней, кожи и шкуры на их изделия. Каждое племя что-то умеет… А мы, сын мой, разводим быков и лошадей. – Старик помолчал, разглядывая Глеба – глаза у него, несмотря на возраст, были ярко-голубыми. Затем сухие губы старейшины тронула усмешка. – Я знаю, иннази очень любопытны, я встречался со многими из вашего народа… Ты говоришь как иннази, ты одет как иннази, но ты – особый человек, Тер Шадон Хаката.
– Почему?
– Ты лечишь людей, – стал перечислять походный вождь. – Тебя выбрала дочь нашего племени. Ты явился верхом на чудесном коне, и я надеюсь, что наши кобылицы принесут теперь жеребят-хаахов. И ты не с острова! Зачем боги послали тебя в степь, а не туда, где живут другие иннази? Наверное, чтобы твой путь пересекся с нашим.
– Я не знаю, кто отправил меня в этот мир, доброжелатели или недруги, – признался Глеб. – Это непростой вопрос, и я не буду говорить о вещах, которых сам не понимаю. Лучше расскажи мне о дороге керов и о том, почему вы стали вечными странниками.
– Кто-то должен идти по Кольцу, встречаться с другими людьми, торговать, приносить вести от племен, что живут далеко и никогда не встретятся друг с другом. Нам это нравится, Тер Шадон Хаката, это придает смысл нашей жизни. Что до нашего пути… – Старец поднялся и отдернул завесу. – Вот он! Ты можешь сам его рассмотреть, ибо вы, иннази, привычны к таким рисункам.
За узорчатым полотнищем находился стол, а на нем – огромное кольцо из светлой бронзы, метра полтора в диаметре. Его обод был довольно широким, и, приглядевшись, Глеб различил, что кольцо собрано из тонких пластин со множеством разноцветных камешков, вставленных, казалось, в полном беспорядке. Пластины покрывала искусная чеканка – карта гигантского материка, обнимавшего планету по экватору. Тут и там змеились едва заметные ниточки рек, вставали крохотные выпуклости горных хребтов, а за краями континента на юге и севере бронза была зеленоватой – вероятно, так обозначались океаны. Все подробности даже в лупу не разглядишь, подумал Глеб, но старец коснулся обода ладонью с длинными чуткими пальцами, и он понял, как читают эту карту.
– Кольцо! – молвил походный вождь, прикрыв глаза. Его пальцы неторопливо скользили от камешка к камешку, поглаживая, ощупывая, замирая на миг и снова двигаясь дальше. – Здесь переправа через реку с горькими водами и стоянка в сорок дней… горькая вода лечит ломоту в костях… здесь мы пройдем рядом с холмами шокатов, а тут, в предгорьях, встретимся с Кузнецами… большая стоянка, очень большая, почти целый год… здесь дорога ляжет вдоль соленого озера, там поселения Рыбаков и племени Тростниковых Зарослей, у них мы вымениваем соль… здесь поедем около леса, где живут Охотники на Птиц… дальше начнутся поля Людей Зерна и Ткачей, и вот камешек, у которого тоже будет долгая стоянка…
– Понятно, – сказал Глеб. – Вы не торопитесь, идете от камня к камню и делаете долгие остановки. Но кто обозначил дорогу этими камнями? И кто сделал кольцо, на котором лежит твоя рука?
– Одни камни поставили предки, а в других местах они стоят от века, – ответил вождь. – Кольцо сделали Кузнецы в давние, очень давние времена. Сделали для нашего народа, со слов старейшин керов. Большая работа… От тех, что уже умерли, я знаю, что Кузнецы трудились целый год, и все это время Люди Кольца, его Сыновья и Дочери, провели рядом с их поселками в предгорьях. Там у нас будет большая стоянка.
– Чтобы внести поправки в карту? – Глеб бросил взгляд на стол с кольцом.
– Нет, сын мой. Мы обменяем излишек скота на оружие и другие изделия Кузнецов, и мы принесем им металл из Пещер. Кузнецы умеют его обрабатывать, но не умеют делать, а из такого металла получаются лучшие ножи, клинки и луки для арбалетов. Мы пойдем за ним в Пещеры.
– В Пещеры… – повторил Глеб. – Там живет племя, добывающее этот металл?
Но Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, покачал головой.
– Там никто не живет и нет шатров, подобных нашим, или домов со стенами и крышей, какие возводят Кузнецы, Ткачи и другие племена. Это… – старец с задумчивым видом поднял глаза к потолку, – это трудно описать, как всякую вещь, для которой не хватает слов. Гора… огромная гора, а в ней – ходы, пробитые в камне, большие пещеры с высокими сводами и другие, поменьше, но тоже просторные, как два или три моих шатра… Металл лежит прямо на поверхности, такими… – вождь развел руки, – такими длинными лентами, которые тянутся неведомо куда. Странное место!
– Почему же Кузнецы сами туда не ходят?
– Боятся ловушек. Я сказал, странное место… Это так, странное, но еще и опасное.
– Хотелось бы взглянуть, – сказал Глеб.
Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, усмехнулся.
– Ты любопытен, как все иннази… Хочешь, иди, скоро мы будем рядом с горами и отправимся в Пещеры. Иди, но помни: ты – лекарь, и должен вернуться живым.
– Это так важно?
– Да. – Улыбка исчезла с губ вождя, его лицо посуровело. – Боюсь, шокаты снова вступят с нами в бой… Будет много раненых.
Глеб кивнул и, сказав слова прощания, покинул фургон.
Утром, при солнечном свете, он уселся в повозке и долго рассматривал оружие Тори – клинок, которым рубил шокатов, кинжалы и арбалет. Кинжалы были стальными, как и потерянный Глебом топор – вероятно, тоже изделие Кузнецов. Клинок, подобный секире на длинной рукояти, выглядел куда интереснее – полоса серебристого металла не толще хирургического скальпеля, удивительно легкая и прочная. Из более узких пластинок был собран маленький лук арбалета – его взводили с помощью рычага, а стрела, как Глеб уже знал, летела на добрых четыре сотни метров. Повозка, плавно покачиваясь, катилась в зеленом степном океане, Тори правила лошадьми, рядом неторопливо перебирали ногами верховые кони, вороной и серый, а он все глядел на клинок, проводил пальцем по его поверхности и старался припомнить, видел ли что-то подобное на Земле. Инструменты в операционной?.. Их делали из особой стали, лучшей, какая имелась у страдающего недугами человечества, но этот металл был на нее не похож. Кто изготовил такое чудо в варварском мире?.. И для чего?.. Вряд ли для арбалетов и клинков странствующих по степи племен…
* * *Тот, Кто Ведает Травы, и Тот, Кто с Легкой Рукой, прислали помощников, трех парней и девицу. Все они были совсем юными, лет шестнадцати-семнадцати, но обучались лекарскому искусству уже многие годы, с той поры, как получили имя. Светловолосая сероглазая девушка, как обещал травник, и правда была хороша, смотрела на Глеба восторженным взглядом, но Тори быстро навела порядок, приставив ее к чистке котлов. Парней, смуглых, с темными глазами, звали Тот, Кто Танцует, Тот, Кто Родился в Воде, и Тот, Кто Вырезал Свирель; они очень надеялись, что со временем получат другие, более почетные имена. Но пока Глеб учил их основам анатомии, показывал, как дренировать и зашивать раны, как останавливать кровотечение и складывать сломанные кости, фиксируя их лубком. Были у них и другие обязанности: править повозкой, пасти лошадей, расставлять и собирать шатер, таскать воду и хворост для костра. Но охотиться Тори их не заставляла. Теперь почти каждый день она сама отправлялась в степь, добывая то косулю, то антилопу, то молодого бычка, а однажды привезла пару больших безухих кроликов. Для Глеба все это были учебные пособия – дичь не разделывали, а препарировали, и только затем она попадала в котел.
Тори изменилась. Ее походка, прежде стремительная, летящая, стала более плавной, в лице читались спокойствие и уверенность; временами, когда ее взгляд падал на Глеба, темные глаза вспыхивали, как две звезды. Постепенно он узнавал другую Тори, не грозную воительницу-амазонку, а юную женщину, что предавалась любви с неистовством и страстью. Она была скрытной и не выказывала своих чувств на людях; если Глеб пытался ее обнять, делала строгое лицо, поджимала губы и тихо шептала: «Потом, потом… ночью… подожди…» Он терпеливо ждал. Наступала ночь, Тори сбрасывала одежду, а с ней – дневную суровость; в его объятиях снова была нежная возлюбленная, с телом щедрым и гибким, как речной тростник. Утомившись от ласк, они шептались в темноте; ей хотелось знать о жизни Глеба, о мире, который он покинул, о людях, городах и странах их общей родины, пребывавшей где-то в безмерной дали. Может быть, она готовится, думал Глеб, готовится, чтобы уйти со мной на остров, а если выпадет судьба, то и на другой конец Галактики. Он уже знал, что не расстанется с ней никогда, не покинет по собственной воле, и временами размышлял, чем Тори может заниматься на Земле. Разводить коней в Камарге?.. Неплохая мысль! Он бы мог купить там ранчо, если Внешняя Ветвь расщедрится…
Тем временем керы неторопливо двигались вперед и вперед, иногда останавливаясь на дневки у кромлехов. Выглядели эти мегалиты по-разному – то приметная скала, то камень, поставленный торчком на вершине холма, то пирамидка, сложенная из необработанных глыб. У каждого такого ориентира Тот, Кто Смотрит на Звезды, изучал ночные небеса, расположение лун и созвездий, ибо поход керов свершался в определенном порядке, и длительность стоянок зависела от того, не слишком ли они спешат или, наоборот, отстают сравнительно с прошлым странствием по Кольцу. Выяснить это помогали луны и звезды, а также начало и конец периода дождей; на экваториальном континенте не было привычной Глебу смены сезонов.
Походный строй племени обычно растягивался на три-четыре километра: шестнадцать тысяч человек, сотни и сотни телег и фургонов ползли по степи длинной змеей, пересекая мелкие ручьи и речки, огибая холмы, заросли тростника и пальмовые рощи. По бокам основной колонны пастухи гнали быков и лошадей, за ними цепочкой двигались всадники сторожевых отрядов. Сотня воинов ехала в авангарде, еще столько же замыкали колонну. Люди ели и пили в седле или в возке, женщины кормили младенцев, охотники поодиночке или целыми отрядами отъезжали подальше в степь, к непуганой дичи. За племенем оставалась широкая полоса примятой и объеденной скотом травы, и это казалось Глебу словно бы дорогой, проложенной копытами и колесами. Иллюзия, всего лишь иллюзия! Травы поднимались, отрастали, и след керов исчезал в степном просторе.
Стан разбивали рано, едва солнце шло на закат. Места для этих лагерей выбирались походными вождями и старейшинами, помнившими, где была ночевка в прошлый раз, полвека назад – непременно у реки или озера, рядом с рощами, где брали топливо и плоды. Здесь вырастал на время городок из шатров, окруженный телегами, стада шли на водопой и за ночь подъедали траву в радиусе километра. Опустошение, чистое опустошение! – думал Глеб, когда с рассветом племя покидало лагерь. Но потом вспоминалось ему, что этот континент вдвое или даже втрое больше всех материков Земли, а людей здесь меньше в тысячи раз – возможно, миллион или около того. Не скоро шокаты, керы, Кузнецы и другие племена станут народами и примутся, нарушая Завет, делить плодородные земли, устанавливать границы и воевать из-за нефти и газа! Пожалуй, три-четыре тысячелетия пройдет – конечно, если не вмешаются переселенцы с острова… Подумав о них, Глеб всякий раз задирал голову кверху и осматривал небеса – вдруг обнаружится там самолет или иное летательное средство. Но в небе только плыли облака да сияло золотисто-розоватое светило.
На одной из стоянок, когда еще не стемнело, заявился Тот, Кто Ведает Травы. Глеб объяснял ученикам строение поджелудочной железы. Тема сложная; прежде, чем добраться до глюкагона, гастрина, инсулина и прочих гормонов, выделяемых железой, надо было рассказать про обмен веществ в организме, про белки, жиры и углеводы, про поглощение глюкозы клетками, да и о самих клетках тоже. Глеб чертил схемы углем на деревянных дощечках и, мешая русский с английским и языком керов, старался растолковать все эти вещи подоступнее. К его удивлению, Та, Кто Смотрит в Озеро, ухватывала суть быстрее парней – у нее, кроме ловких рук и красоты, был аналитический склад ума. Она уже не чистила котлы – это возложили на Того, Кто Родился в Воде, – а помогала Тори запрягать коней в повозку и седлать верховых скакунов. Это считалось большим повышением.
Рыжеволосый травник кивнул Глебу, уселся рядом с учениками и стал слушать. Этот лекарь имел славу чудака – видимо, по той причине, что относился к своим обязанностям с изрядным юмором. Роженицам он советовал вспомнить сладкий миг зачатия и расставить ноги пошире, малышей щекотал, и коль дитя плакало, прописывал один бальзам, а если смеялось – другой, раненых в схватке утешал, заявляя, что врагу, мол, хуже – лежит он бездыханным и поедают его степные твари. Но целитель он был отменный, из тех, кого не только уважают, но и любят.
Тот, Кто Танцует, задумчиво уставился на свою ладонь и сообщил:
– Не вижу эти клетки, наставник. Не вижу, хотя зрение у меня хорошее.
Та, Кто Смотрит в Озеро, стукнула его ладошкой по лбу.
– Ты тупой, как черенок ножа! Было ведь сказано, что клетки очень маленькие, и их не разглядеть без… – она сморщилась, вспоминая, – без ми-кро-ско-па. Учитель, мы можем его сделать?
– Боюсь, что нет. – Глеб покачал головой. – Но у иннази на острове, наверное, есть такой прибор. Я спрошу, когда кто-то из них прилетит. – И он добавил с улыбкой: – Лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.
Тот, Кто Вырезал Свирель, произнес:
– Я думаю, не обязательно видеть глазами, ведь есть другие признаки. Срез ветви с дерева сочится влагой… Откуда она взялась в прочной древесине, если не из клеток? Верно, учитель? Ты говорил, что в клетках вода – вот она и выступает в виде сока. Так?
– Хвалю твою догадливость! – Глеб похлопал парня по плечу. – Мы не можем своими глазами увидеть очень малое или обозреть полностью что-то очень огромное – скажем, планету. Нам чудится, что мы идем по плоской равнине, но всем известно, что мир круглый. Так и с клетками – мы не разглядим их без прибора, но они существуют, и из них слагается все живое, от дерева и цветка до человека.
Травник внезапно ударил рукой по колену.
– Ребенок растет в чреве матери… Можем ли мы объяснить это чудо? Мужчина изливает свое семя, и что-то происходит. Это что-то очень, очень крохотное, его нельзя увидеть, даже ощутить… Возможно, одна-единственная клетка, о которой ты говоришь? Потом к ней приходят другие клетки, и чем их больше, тем яснее женщина чувствует свое дитя.
– Примерно так, – согласился Глеб. – Дня через три-четыре мы рассмотрим этот вопрос. Приходи.
– Приду, – сказал Тот, Кто Ведает Травы, и добавил после паузы: – Ты хороший учитель. И хоть я давно уже не юноша, но умею слушать и понимать новое.
Раздался мягкий топот копыт. Появилась Тори на сером скакуне, сбросила на землю тушку косули и, покинув седло, оглядела собравшихся.
– Почему не горит огонь? Где хворост? Где котел с водой? Где соль и приправы? Где кувшин с медовым напитком? Почему гость сидит без чаши в руке? Почему…
Глеб поднялся, обнял ее и поцеловал в губы. Странно, но в этот раз она не отстранилась и не шепнула: «Потом, потом…» Даже наоборот, прижалась щекой к его щеке и позволила поцеловать еще раз, в шею.
– О! – воскликнул травник, поднимаясь. – Что я вижу! У нее и правда есть мужчина!
Тори с вызовом уставилась на рыжего лекаря.
– А ты сомневаешься? Может, сядешь ночью у нашей палатки и послушаешь? И Того, Кто с Легкой Рукой, приводи!
– Ничего нового мы не узнаем. Все женщины кричат одинаково, сначала в радости любви, а потом в муках, когда радость просится наружу. Желаю тебе, Тер Шадон Хаката, чтобы это свершилось, и поскорее! Первое дитя, рожденное в племени от иннази!
– Мы стараемся, – отозвался Глеб.
– Ты похорошела. – Травник окинул взглядом стройную фигурку Тори. – Ну, ты всегда была красивой, только с норовом… – Он повернулся к Глебу. – Представляешь, когда я помогал ей вылезти из материнского чрева, она укусила меня за палец! И у нее уже были зубы! Так что старайся, но будь осторожен.
Тот, Кто Ведает Травы, сделал прощальный жест и удалился, петляя среди палаток и возов. Ученики сидели с раскрытыми ртами.
Потом Та, Кто Смотрит в Озеро, тряхнула светлой гривой и пискнула:
– Ой! У нас будет маленький! И мы с учителем примем роды!
Тори окатила ее суровым взглядом.
– Не лезь в дела старших, жеребенок! Забыла, как чистят котлы? Так и напомнить недолго!
…Ночью, когда они уединились в своем шатре, Глеб спросил:
– Правда ли, что ты, едва родившись, цапнула лекаря за палец?
Тори хихикнула.
– Разве я помню? И мать не помнит, и старшие сестры. А отец и лекарь говорят, что так и было. Но те зубы выпали в детстве, и выросли новые. Очень хорошие!
И она осторожно укусила Глеба за ухо.
* * *Холмы и лес с огромными деревьями, где ночевали Глеб и Тори, Люди Кольца обошли стороной. Маршрут был проложен их предками так, чтобы держаться подальше от становищ других племен – конечно, кроме тех, с которыми керы дружили, торговали и обменивались новостями. Шокаты никак не могли считаться друзьями или торговыми партнерами, и керы двигались южнее, в трех дневных переходах от стана Людей Холмов, разведанного Тори. На этой дороге высился кромлех, большая остроконечная скала Лошадиное Ухо, но походные вожди решили, что дневки там не будет. Несомненно, Тот, Кто Держит Ладонь на Кольце, и Тот, Кто Смотрит на Звезды, желали пройти мимо шокатов поскорее и без кровопролития.
Но так не получилось.
На половине пути к Лошадиному Уху примчался гонец от военного вождя, ехавшего со своими всадниками в авангарде. Тот, Кто Крепче Быка сообщал, что у кромлеха стоят шокаты, числом около восьмисот, все на конях и в боевом убранстве. Колонна остановилась, вожди начали выкликать имена воинов, мужчины натягивали панцири, хватали оружие, седлали скакунов. Не прошло и четверти часа, как в степь потянулись отряды, и было в них не меньше двух тысяч; еще столько же окружили цепью караван и стада. Керы были многочисленным народом, сильным и храбрым, но знал ли об этом противник? Последний раз Люди Кольца и Люди Холмов сошлись в битве полвека назад – достаточный срок, чтобы шокаты забыли о поражении.