– Да не против тебя… Другое дело, что тебя хотели или все еще хотят как-то использовать… Я тебе скажу одно. Все было бы относительно понятно и логично, если бы не подслушанный тобою разговор твоего бывшего мужа с Машей. А может, он тебе приснился?
– Нет! Я точно все это слышала. Я даже запомнила одну, самую, на мой взгляд, важную фразу наизусть: «Продолжай изображать из себя сумасшедшую и терпи. Должно пройти какое-то время, чтобы все утихло». Что должно утихнуть? Может, они боятся этого Валентина? Столько вопросов! Знаком ли был Григорий с покойным Персицем? Знает ли о смерти Вегеле? У меня голова идет кругом от всего этого. Я ничего не понимаю… А тут еще Маша вспомнила, где она живет. Не значит ли это, что она теперь уйдет?
– Уйдет – и уйдет. Тебе-то что за дело? С глаз долой, из сердца вон. Слышала?
– Слышала. Все… Больше не могу говорить… Маша выходит из ванной.
Пока она разговаривала, подгорели остатки курицы на сковороде. Маша, появившись в дверях кухни с махровым тюрбаном на голове, выглядела больной и усталой. Анна едва нашла в себе силы выдавить из себя нечто наподобие улыбки:
– Машенька, Гриша должен позвонить. Хочет, чтобы мы все втроем поужинали в ресторане. Ты согласна?
– Да, конечно. Вот только немного полежу, отдохну и приму лекарства. У меня что-то снова голова разболелась.
– Еще бы, столько впечатлений! Ложись, полежи…
В половине девятого позвонил Гриша, сказал, что ужин отменяется, у него дела. Анна с облегчением вздохнула и перекрестилась. Она так устала за сегодняшний день, что даже сама мысль о том, что ей предстоит приводить себя в порядок, одеваться и ехать в ресторан, чтобы терпеть рядом присутствие человека, которого она стала уже по-настоящему бояться, приводила ее в ужас. Теперь же, когда она поняла, что причин для волнения не осталось, она заглянула к Маше, чтобы в случае, если она не спит, пожелать ей спокойной ночи. И поймала себя на том, что продолжает все еще по инерции относиться к ней как к своей подопечной – слабой и внушающей жалость Машеньке. Но ведь не мог же ей присниться тот разговор между Григорием и Машей, который она подслушала.
Она приоткрыла дверь и сразу же услышала стон. Маша стонала и бредила во сне. Вертелась на постели, комкая простыни, как человек, изнывающий от жара, когда ломит все тело и хочется найти такое положение, при котором боль, терзающая кости и суставы, была бы минимальной. Она вполне отчетливо произносила целые предложения и умоляла оставить ее в покое, не бить. «Не трогайте лицо… За что вы бьете меня? Мой живот… Вы – звери, я ненавижу вас, мой муж найдет вас… Больно! Больно!..»
Маша корчилась, как если бы кто-то невидимый наносил ей удары по лицу, животу, груди. Она отбивалась, стонала, захлебываясь в беззвучных рыданиях. Анна бросилась к ней, чтобы разбудить, растолкать, вырвать из кошмарного сна и успокоить. Когда она повернула к себе Машу, лицо ее подопечной было мокрым от слез.
– Машенька, это всего лишь сон. Нехороший сон, но все-таки сон. Успокойся… – Она обняла ее, положила ее голову к себе на колени и стала гладить рукой по ее лицу, по щекам, глазам, чувствуя, что еще немного, и она разрыдается сама. – Расскажи, что ты видела во сне. Кого? Ты узнала кого-нибудь?
– Они были в масках. Вместо глаз – пустые глазницы… У людей не может быть таких бездушных глаз. Это не люди, а звери. Они били меня. Мне было очень холодно и больно. Один ударил меня ногой прямо в живот. Там же был ребенок, мой ребенок… Девочка. Я должна была родить девочку…
Маша, так до конца и не вынырнув из сонных глубин, вновь провалилась туда, но только теперь ее сон был более спокойным. Анна поняла это по ровному дыханию. Она уложила ее, подоткнула одеяло и на цыпочках вышла из спальни. Ну не может она так лгать и так играть. Так играть невозможно. Она на самом деле натерпелась… Но при чем здесь Григорий?
Когда в прихожей раздался короткий и резкий звонок, она вздрогнула. Кто на этот раз? Григорий? Михаил? Максим? Но это была соседка Ирина. В своем розовом халатике и домашних туфлях, отороченных лебяжьим пухом.
– Привет, мать. У тебя не найдется сигареты?
– Найдется. Заходи.
Анна даже обрадовалась приходу соседки. Ее появление внесло в этот вечер какую-то упорядоченность, привычные картинки уютного одинокого прошлого с визитами Миши и вздрагиванием от каждого звонка. Ирина ассоциировалась у Анны именно с этим, более-менее спокойным и в то же время неспокойным, периодом ее жизни. Спокойным по причине стойкого состояния одиночества, а неспокойным в приятном, выжидательном характере ее отношений с непостоянным и как бы ускользающим и вечно державшим ее в напряжении Михаилом. Она уже давно вывела для себя формулу любви к мужчине и вынашивала ее, как дитя, холила и лелеяла, когда эта формула подтверждалась по ходу жизни, по ходу отношений с мужчинами. Вот взять Гришу, к примеру. Он всегда был рядом, как тень, как часть ее существа, и она уже давно привыкла к этому состоянию покоя и надежности. И даже его частые отлучки, когда он отправлялся играть с друзьями в преферанс, никогда не вызывали в ней ревности и того потока неприятных сцен, которые рисовались ей в отношении ее жадного до наслаждений любовника. Это его она представляла себе в объятиях ярких и порочных женщин, занимающихся самым изощренным сексом. Но никак не Григория. И даже если в реальной жизни Миша ей не изменял, она страдала от ею же выдуманной измены и сознания того, что она в какой-то мере мазохистка. Это и были реальные чувства, реальное желание находиться в постели с мужчиной, который никогда не будет принадлежать тебе полностью. И это разжигало страсть, распаляло воображение и заставляло бешено колотиться сердце в предвкушении встречи с любовником. Это Ирине она доверяла какие-то свои тайны и страдания, хотя позже, когда соседка уходила, Анна всякий раз жалела, что так раскисла, так раскрылась перед ней, выставив напоказ какие-то постыдные мысли и желания. Ей тогда и в голову не могло прийти, что Ирина, смекнув, что Григорий забыт и теперь свободен, захочет заполучить его себе если не в мужья, то хотя бы в любовники. Как и сама Ирина не могла догадаться, что тем самым она вызовет ревность в сердце Анны, которая пожелает если не вернуть себе мужа, то хотя бы заполучить его себе в качестве близкого, интимного друга. По сути, того же любовника, но уже с более глубокими отношениями.
Анна поняла, что Ирина сейчас начнет говорить о Грише. Что ж, пусть. Сегодня эта тема для меня особенно актуальна. Кто знает, вдруг она расскажет мне о нем нечто интересное, что поможет мне понять, какие же отношения связывают его с Машей.
– У тебя кофе не найдется? – Ирина расположилась на стуле за кухонным столом с сигареткой в руке. – Уснуть все равно не смогу. Целый день продрыхла.
– Ты мне хочешь что-то рассказать?
– Вообще-то я пришла к тебе прощения просить. Вела себя с тобой как последняя свинья. Про зависть говорила. Разве это не глупо? И разве ты виновата в том, что тебя так мужики любят?
– Ну вот, ты снова про них, про мужиков…
– Разве не знаешь: у кого что болит, тот о том и говорит. Одиноко мне, понимаешь? Страшно одиноко. Даже поговорить не с кем.
– Так устройся на работу. Будет и с кем поговорить, да и деньги не помешают.
– Скажешь тоже. Ты-то вот не работаешь, а у тебя и деньги есть, и любовники. А я чем хуже?
– Ир, хватит об этом. Ты мне лучше скажи, наврала про «клетчатого» или нет? Ведь это получается, что у меня дома был кто-то посторонний, у которого есть ключи от моей квартиры. Скажи, что придумала все это, скажи!
– Да ничего я не придумывала! Ты что?! Приходил к тебе мужик в клетчатом пиджаке. А что, у тебя что-то пропало?
– Да нет… Хуже. Появилось. Очень странный предмет. Настолько странный, что я даже не могу сказать тебе, что это такое. Язык не поворачивается. И этот предмет в принципе не мог оказаться в моем доме. Только очень жестокий человек мог мне его подсунуть. Чтобы унизить, испугать, заставить сомневаться в собственном психическом здоровье.
– Резиновый член, что ли? – рассмеялась Ирина.
– Дура ты, Ирка. И ты еще удивляешься, почему мужчины от тебя шарахаются. Да ты когда-нибудь бываешь серьезной? Ты можешь жить с мужчиной, не изменяя ему? Ты что-нибудь умеешь, кроме… сама знаешь, о чем я…
– Мужчин интересует только постель, можешь мне поверить. И если ты хочешь знать, у меня мужчин было побольше твоего. Просто я тебе ничего не рассказывала. Но разница между твоими мужчинами и моими – огромная. Ко мне приходят на ночь. Получат свое, съедят мой ужин, выпьют мою водку и утром уходят, забыв попрощаться. А тебя мужчины содержат. Чувствуешь разницу? А если содержат, значит, дорожат тобой, значит, любят. Гриша вон цветы носит, я видела… Да он тебе всегда цветы носил. А мне хорошо, если колбасы принесут или пачку сигарет. Чувствуешь разницу?
Пышная шапка кофе поднялась, Анна сняла турку с огня. Разлила кофе по крохотным чашечкам, поставила перед Ириной вазочку с печеньем.
Пышная шапка кофе поднялась, Анна сняла турку с огня. Разлила кофе по крохотным чашечкам, поставила перед Ириной вазочку с печеньем.
– Пей. Вот сахар. Хочешь молока?
– Аня, у Гриши есть женщина.
Ну вот. Наконец-то сказала то, с чем пришла.
– Женщина? Ну и что? Вот если бы ты сказала, что у него есть мужчина, я бы удивилась.
– Да брось. Я же вижу, как ты побледнела. Это неприятно, я понимаю тебя. Но она у него есть. Я видела их вместе у него в машине. Она ничего бабенка, смазливая, одевается шикарно. Одни только очки, черные, стоят не меньше семи-восьми тысяч. Стильная дама, роскошная. Ноги длинные, талия осиная, грудь…
– Где это ты сумела разглядеть ее грудь?
– Она была здесь. Звонила в мою дверь, спрашивала, где ты и не видела ли я Гришу…
– Дама в сером костюме. Она приходила и ко мне…
– Значит, она была не один раз. Потому что если бы ты была дома, она не стала бы звонить соседям, то есть мне.
– И когда ты ее видела?
– Сегодня. В первой половине дня.
– Ты думаешь, это его любовница?
– Нет, сестра! Ты меня за кого принимаешь?
– Но разве любовницы ходят к женам? Разве это естественное поведение?
– Когда женщина любит, она творит бог знает что. Но у них страсть…
Анна вспомнила, с каким напором та женщина требовала, чтобы ей выдали Винклера. Как же ей важно было встретиться с ним.
– Говоришь, что видела их вместе в машине? Когда?
– Да пару дней тому назад. Никогда не поверю, чтобы с такой женщиной у твоего Гриши были просто деловые отношения. Это было бы противоестественно.
Анна подумала, что, возможно, Григорий ищет ей замену. Что, решившись покинуть страну и изначально остановив свой выбор на своей бывшей жене, он, не до конца уверенный в том, что она согласится поехать с ним, пытается подстраховаться и с этой целью встречается с другой женщиной. Поэтому это не может быть страстью. Иначе зачем ему было предлагать Анне поехать вместе с ним? Зачем было тратиться на подарки и цветы, когда у него уже есть кандидатура в жены? Но, с другой стороны… Это у него может не быть страсти по отношению к той женщине, а у нее-то может. Что, если она влюблена в него, преследует, домогается его? Но тогда какую роль в его жизни может играть Маша? А что, если та женщина в сером и Маша знакомы? И что им обеим надо от моего мужа?
Она решила перевести разговор в другое русло:
– Скажи, Ирина, ты спала с моим Гришей? Я не стану устраивать истерик и обещаю тебе, что это никак не отразится на наших отношениях… Просто я хочу знать, что он за человек. Гриша в браке – один, вне брака – другой. Вот я и хочу выяснить, какой он вообще.
– Да мне и признаваться не в чем. Плевать он хотел на меня, твой Григорий. Он по тебе сохнет.
– С чего ты взяла?
– Ань, да брось! Иначе зачем бы ему приходить сюда? С какой стати? К тому же он наверняка знал, что у тебя кто-то есть.
– Он хочет, чтобы я поехала с ним в Израиль, вот и охмуряет. – Она все-таки не выдержала и сказала то, что не хотела говорить. – Теперь понятно?
– В Израиль? И ты поедешь?
– Я еще думаю.
– Да чего там думать?! Неужели ты упустишь свой шанс? Да ты с Гришей нигде не пропадешь. Будешь жить с ним как у Христа за пазухой, помяни мое слово. А как освоишься, заведешь и там любовничка. Молодого, горячего, денежного. Ты же красивая баба…
– А как же эта женщина?
– Значит, все пустое. Если он предложил именно тебе поехать с ним, значит, у него с той бабой ничего нет. Только бизнес. Деньги. Единственно, что настораживает, это то, что он хочет уехать в то время, как у него здесь дела пошли в гору. Чем он будет там заниматься, не рассказывал?
– Нет. Мы не говорили об этом. Но я знаю, что он не пропадет. Он многое умеет, кроме того, у него там друзья и, кажется, родственники.
– Тем более поезжай.
Анна вздохнула. Как же ей хотелось поделиться с соседкой всем тем, что произошло с ней в последнее время. Рассказать о Маше, о которой та даже не догадывалась. Анна едва подавила в себе желание заговорить об отношениях Маши и Григория.
– Я устала и хочу спать… Если хочешь, приходи завтра, поболтаем…
И она вежливо проводила соседку до двери.
– Спокойной ночи, Ира.
– Спокойной ночи, Аня. Если ты уедешь, с кем я буду по ночам кофе пить?
Ирина неожиданно поцеловала ее и ушла. Анна подумала о том, что ее только что поцеловали на прощанье. Как потенциальную эмигрантку. Смешно.
Глава 13 Старопименовский
Утром Маша засобиралась «домой». Анна твердо решила сопровождать ее, но перед тем, как им отправиться на Маяковку, она хотела все же предупредить о своих планах Матайтиса. Он сам позвонил ей. И, даже не поздоровавшись, принялся докладывать ей о своем утреннем визите в роддом. Она была удивлена его оперативностью и тем количеством информации, которое ему удалось собрать к этому утреннему часу.
– Сестра Аниса действительно работала в этом родильном доме. И она уволилась как раз в тот день, когда ты подобрала свою роженицу на дороге. Не думаю, что это простое совпадение. Аниса явно причастна к тому, что произошло с Машей. И не только она одна. Еще и заведующая отделением – некая Клеопатра Ивановна Передреева. В день увольнения Анисы в отделении был банкет по поводу ухода Клеопатры на пенсию, представляешь? Поэтому если и было что-то криминальное во время родов Маши, то ни одна душа в этом родильном отделении не была заинтересована в скандале. И все замяли.
– В каком скандале? Я не понимаю, о чем ты? Ты выяснил, кто рожал в те дни? Список рожениц, находящихся в то время в отделении, в особенности тех, кто родил девочек?
– Да. Я переписал всех рожениц. Длинный список. Но из них всего три совсем молодые женщины – от восемнадцати до двадцати трех. Я думаю, что Маше где-то лет девятнадцать-двадцать. И у всех троих – девочки. Причем, если судить по документам, каждая из них отлежала свое положенное время, от пяти до семи дней.
– Это могли просто написать.
– Я тоже так подумал.
– Ты узнал адрес Анисы?
– Да, я все записал. И телефоны, все. Теперь, когда Клеопатры нет, а на ее месте работает другая заведующая, ей, как ты понимаешь, до лампочки, что было в этом отделении до ее прихода. Она уже никакой ответственности не несет. Она-то и дала мне списки. Я спросил ее, у кого из этих трех женщин были разрывы… У всех, представляешь? Она сказала, что у всех троих роды были сложные. Но все это лишь исходя из документации.
– Понятно. И что теперь собираешься делать?
– Искать Анису. Вечером, если у тебя будет желание, мы смогли бы навестить рожениц.
– Максим, ты обратил внимание на адреса этих трех женщин? Кто из них живет на Маяковке?
– Знаешь, одна из них живет в Крылатском, другая – возле Ботанического сада, кажется, на Сельскохозяйственной улице, а вот третья на улице Медведева. Я понятия не имею, где она находится. Между прочим, в журнале регистрации слово «Медведева» зачеркнуто, сверху стоят какие-то каракули, которые невозможно прочесть.
– Странно. А как зовут девушек?
– Таня, Наташа и Дина.
Анна посмотрела на дверь гостиной – ей показалось, что Маша находится в передней и может услышать ее голос. Она заговорила тише.
– Мы сейчас едем с ней, как она говорит, «домой». Но даже если предположить, что она вспомнила, где находится ее квартира, то как мы попадем туда?
– Вот черт! – воскликнул на другом конце провода Матайтис. – Как же я не догадался опросить обслуживающий персонал на предмет оставленных вещей?! Ведь могло же такое случиться, что Маша оставила там свои вещи на хранение? У них же наверняка имеется что-то вроде камеры хранения?
– Надо найти людей, которые отвечают за эту камеру. И расспросить их лучше на нейтральной территории, не в больнице. Даже приплатить можно, если потребуется, чтобы только выяснить, забрала ли Маша с собой вещи или нет. Но все-таки самую ценную информацию, на мой взгляд, мы сможем получить от самих рожениц. Уж они-то наверняка все знают и помнят. Кто навещал каждую из них, кто что о себе рассказывал. И кто приезжал за роженицей тоже. Так что вечером я непременно поеду с тобой, и мы поговорим с этими женщинами. Они лежали в одной палате?
– Нет, в разных. И поступили в родильное отделение тоже в разные дни. Друг за дружкой. А ты будь предельно осторожной. Тебе же самое главное – это узнать, увидеть, где жила Маша. Потом можно будет навестить ту же консьержку, задать ей вопросы. А при Маше этого лучше не делать, чтобы не травмировать. Что касается ключей… Подождем вечера… И звони мне, если что. Я не стану отключать свой мобильник. Договорились?
– Да… Почему ты ничего не скажешь мне о том, что я забыла отдать в проявку фотографии Маши? Ведь с ними тебе было бы куда легче разговаривать с людьми в роддоме.
– Сегодня проявим. Перед тем, как отправиться к свидетелям. Хватит о делах… Хочу сказать тебе, что я всю ночь не мог уснуть. Все думал о нас с тобой. Гриша к тебе приезжал? Вы были в ресторане?