– Наверное, нуждаешься?
Я кивнула:
– Каждую копейку считаю.
– Заработать хочешь?
– Еще бы!
Анна Константиновна спокойно вынула из сумочки элегантный кожаный кошелек весьма необычного цвета – морской волны, достала оттуда две купюры и протянула мне.
– Бери, здесь тысяча рублей.
– За что?!
– Не стесняйся, – ободрила кадровичка, – мы хорошим людям всегда приплачиваем, а тебя мне жаль. Сама когда-то в одиночку ребенка поднимала, понимаю, каково матери-одиночке приходится.
– Но ведь не просто так вы мне такие деньжищи отваливаете, – изобразила я испуг.
– Абсолютно без всякого повода, – сообщила кадровичка, – из чистого сострадания. Если будешь хорошо работать, каждый месяц будешь столько дополнительно получать.
– Вот счастье-то! – воскликнула я, не понимая, куда она гнет.
– Конечно, счастье, – подтвердила Анна Константиновна, – кругом безработица, НИИ словно мух прихлопывают. Денег нет, вот и гробят науку. Знаешь, сколько народа на улицу выкинули? И каких специалистов: докторов наук, профессуру! А ты устроилась в такое замечательное место, да еще с постоянным окладом. Разве не удача?
– Просто необыкновенная! – с жаром воскликнула я.
– Вот и молодец, что понимаешь это, – вздохнула Анна Константиновна. – Между прочим, принимала тебя на работу я, могу и уволить, коли лениться начнешь.
– Никогда в жизни!
– Да уж, – побарабанила пальцами Анна Константиновна по какой-то папке с бумагами, – вижу, ты человек положительный, но не все у нас так рассуждают. Например, начальник твой, Орест Львович. Обязанностями своими пренебрегает, когда хочет, с работы уходит, да еще лабораторный материал губит. Вечно у него все гниет и пропадает. А поймать его не могу! Знаю ведь, что лентяй. Скажи, он вчера уходил?
– Ага, – с видом кретинки кивнула я.
– Когда?
– Ну, не помню точно, где-то в районе пяти.
– Вернулся во сколько?
– Перед самым концом рабочего дня.
– Контейнеры в лабораторию приносили?
– Да.
– С чем?
– Анализы какие-то, пробирки.
– Все!
– Не-а.
– А что еще? Вспоминай, голубушка!
– Зародыш собаки был, в банке.
Анна Константиновна уставилась в окно, видно было, что она пытается справиться с волнением. Наконец ей это удалось.
– Вот что, Дашенька, – сладко улыбнулась она, – ты мне помоги, а уж я в долгу не останусь.
– Ради вас на все готова, – с жаром воскликнула я, – вы мне такие громадные деньги заплатили! По снегу босая побегу!
Лицо кадровички расслабилось, из него ушли последние остатки настороженности.
– Значит, так, – принялась она разъяснять мою задачу, – следи в оба за Орестом Львовичем. Записывай, куда пошел, во сколько удалился, когда вернулся. Кто входил в лабораторию, кому он звонил. И еще: будут вносить контейнеры, обязательно полюбопытствуй, что в них.
– Мне запретили открывать те, которые с синей крышкой.
– Слушайся только меня, отвори да загляни.
– Ага, там ядовитое вещество…
– Нет, душенька, не бойся. Коли выполнять хорошо будешь, еще деньжат прибавлю. А теперь ступай, заболтались мы.
Я послушно потрусила к двери.
– Да, вот еще, – притормозила меня Анна Константиновна, – во время рабочего дня ко мне не бегай. У нас в коридорах людей, как правило, нет, все по своим комнатам сидят, но отчего-то мигом становится известно, кто к кому и зачем ходил.
– Как же тогда?
– Я тут почти всегда позже всех засиживаюсь. Народ в семь часов толпой убежит, а ты в начале восьмого беги ко мне с отчетом, – велела кадровичка.
Я поднялась в лабораторию, получила очередную порцию каких-то эмалированных лотков, стеклянных штучек и стаканчиков, натянула принесенные из дома резиновые перчатки да принялась за работу.
Дело плохо. Анна Константиновна решила собрать компромат на Ореста Львовича. Отказаться от роли стукачки не представлялось возможным. Кадровичка мигом уволит меня и возьмет на это место другую, более понятливую и сговорчивую. Я же хотела попроситься на работу в другую лабораторию, но теперь сделать это невозможно. Анна Константиновна ждет, что лаборантка в благодарность за полученные деньги начнет самозабвенно стучать. Но я-то устраивалась сюда в надежде узнать побольше о руководстве института и неком Якове, а получается, что стою почти в одиночестве у мойки. Ну нельзя же считать удачей присутствие Ореста Львовича. За два часа мужик не сказал мне ни слова, кроме коротких приказов, типа:
– Вымой это!
Окончательно приуныв, я случайно разбила пробирку.
– Эй, поосторожней, – обозлился Орест, – у нас итак проблема с инвентарем.
– Извините, – пробормотала я и стала собирать осколки.
Может, переколотить тут все то, что сделано из стекла? Начальству надоест косорукая сотрудница, и оно постарается перевести меня в другое место.
– Дарья, поди сюда, – неожиданно велел Орест.
Я кинулась на зов.
– Ступай в роддом, – приказал начальник, – да по улице не бегай, тут проход есть, через первый этаж. Найдешь двенадцатый кабинет, в нем Олег Игоревич работает. Он тебе кое-что передаст. Принесешь сюда, ясно?
Я кивнула и пошла к двери.
– Эй, постой!
Я покорно притормозила.
– На, держи.
Старательно изображая улыбку, заведующий протягивал мне пятьсот рублей.
– Мне? За что?
Орест Львович начал кашлять, потом достал носовой платок, шумно высморкался и заявил:
– Даже не представляешь, как тебе повезло. Попала в самую лучшую лабораторию. У нас тут все ваньку валяют, получают гроши, а мы с Региной одновременно с научными исследованиями ведем и практические. Ты станешь нам помогать и за это будешь получать дополнительно пятьсот рублей.
– В месяц? – глупо улыбаясь, спросила я.
Орест окинул взглядом мой жуткий бордовый прикид, добытый в секонд-хенде, чересчур ярко накрашенное лицо и волосы, из которых я утром, сидя у роддома в «Пежо», при помощи геля старательно сделала сальные пряди.
– Дурочка, в неделю.
– Не может быть, – охнула я, хватая бумажку, – за что же такие деньжищи?
– Ерунда, – махнул рукой Орест, – справишься. Тут до тебя одна работала, так без проблем у нее все получалось. Жаль бабу – спилась. Деньги, они, знаешь ли, портят человека. Но ты не похожа на алкоголичку. Или ошибаюсь?
– Как можно, – испуганно замахала я руками, – мне дитёв на ноги ставить, мальчика и девочку, а мужик помер. Каждую копеечку считаю. Да я вам за доброту всю комнату языком вымою.
– Это слишком, – усмехнулся Орест, – достаточно тряпки. А язык ты, милочка, лучше держи за зубами. Никому о том, что у нас происходит, не рассказывай.
– Тут дело такое, деликатное, – замялась я, – прямо не знаю, с чего начать.
– Говори.
– Мне утром Анна Константиновна велела за вами следить и ей докладывать обо всем. А главное, заглядывать во все контейнеры, которые сюда приносят.
– Так, – протянул Орест, – ясненько. Она меня отсюда выпереть хочет, к трудовой дисциплине придраться желает. Соберет компромат и доложит начальству.
– Она мне денег дала, целых тысячу рублей, сказала, что каждый месяц платить станет. Может, мне их вернуть, – прикинулась я окончательной кретинкой, – честно говоря, ябедничать-то неохота, лучше уж у вас подзаработаю.
– Ни в коем случае, – подскочил Орест, – даже и не заикайся ей о том, что мне рассказала. Сделаем так: ты каждый вечер станешь к ней ходить, а говорить будешь то, что я велю, лады?
– Хорошо, – прогундосила я.
– Ай умница, – обрадовался Орест и вытащил еще пятьсот рублей, – на, держи.
– Это чего? Вы мне уже дали, – идиотничала я изо всех сил.
– Очень уж ты хороший работник, – сообщил начальник, – вот я и решил увеличить твой оклад. Станешь получать тысячу в неделю за честность.
Я принялась кланяться и благодарить.
– Ладно, ладно, – усмехнулся Орест, выпихивая придурковатую лаборантку за дверь. – Ступай живо в двенадцатый кабинет к Олегу Игоревичу.
Оказавшись около нужной двери, я постучала, но ответа не последовало. Сидевшая возле входа тетка с нездоровым, каким-то отечно-синим лицом буркнула:
– Тут, между прочим, очередь.
– Мне на секундочку.
– Мне тоже, – не сдавала позиций бабища.
– Но я являюсь сотрудницей, прислали из лаборатории за анализами.
– Плевать мне, кем ты являешься, – неожиданно вызверилась тетка, – торчу тут черт знает сколько времени! Подождешь, не английская королева.
– Ладно, ладно, – забубнила я, – успокойтесь, пропущу вас вперед.
– Ах ты сучара! – неожиданно завопила бабища. – Она меня пропустит! Видали фрю?!
Я вздохнула, но промолчала. А моя собеседница уже вошла в раж и не могла остановиться.
– Ишь ты, жопа рогатая! – продолжала она извергать оскорбления.
Я постаралась вжаться в стул. У меня слишком богатое воображение, поэтому мигом представила себе филейную часть с рогами. К горлу начал подбираться смех. Очевидно, сидеть с таким сооружением неудобно, правда, во всем плохом есть и кое-что хорошее. На рога можно вешать сумку, еще удобно предложить зацепиться за них детям. В свое время, несясь домой с работы с набитыми кошелками, я мечтала о хвосте. Просто замечательно иметь придаток, каким обладают многие животные. Им было бы можно держаться в транспорте за поручни…
– Она еще смеется, западловка, – вошла в штопор бабища.
Дверь соседнего с двенадцатым кабинетом распахнулась, вышла молоденькая медсестра, пухленькая, розовощекая и страшно серьезная.
– Ракитина, – строго произнесла она, – чего вы опять хулиганите, а?
– Вот она без очереди прет, – сбавила тон грубиянка.
Медсестра взглянула на меня.
– Разрешите представиться, – быстро сказала я и встала, – Даша, новая лаборантка Ореста Львовича из НИИ тонких исследований. Меня начальство к Олегу Игоревичу за материалами послало.
Девчонка расплылась в улыбке.
– Анюта, очень приятно.
Мы не успели продолжить разговор, потому что из двенадцатого кабинета выскользнула заплаканная женщина. Грубиянка метнулась вперед и, толкнув меня плечом, вскочила в комнату. Я покачнулась и чуть не упала.
– Вот безобразница, – с чувством произнесла Анюта, – откровенно противная бабища. Представляешь, она сюда как на работу является.
– Больная женщина, – пожала я плечами, – неполадки по дамской части сильно влияют на характер.
– Ха, – фыркнула Анюта, – кабы недужная какая, еще можно понять! Эта же здоровенная, словно конь. Чтоб у тебя такие неполадки были, как у нее. Поверь мне, у этой стервы внутренности из железа.
– Чего же по врачам таскается? – удивилась я.
Анюта поджала хорошенькие пухлые губки.
– Аборты делает! Я тут уже два года работаю – сразу после училища пришла – так эта Люба Ракитина бесперебойно ходит. Я один раз ее спросила: «Чего же ты не предохраняешься?» Люба немедленно ответила: «А зачем? Беременность омолаживает».
– По-моему, она сумасшедшая, – вздохнула я.
– Похоже на то, – согласилась Анюта, – опять за направлением на чистку явилась, дрянь. Другие вон лежат, мучаются, чтобы хоть одного сохранить, а эта плодющая как крольчиха.
Тут дверь распахнулась, вышла Люба с бумажкой в руке. Я втиснулась в кабинет, получила из рук врача небольшой переносной холодильничек и пошла назад.
– Осторожно, пожалуйста, – напутствовал меня приветливо улыбающийся доктор, – не уроните.
В переходе между роддомом и НИИ я попыталась откинуть крышку рефрижератора, но потерпела неудачу: он был заперт на крохотный ярко-желтый замочек.
Орест Львович сдержанно похвалил меня за ловкое выполнение задания и распорядился:
– Так, теперь поработаешь на раскладке.
– Где? – не поняла я.
Орест Львович улыбнулся, достал из холодильника довольно большую стеклянную банку с притертой пробкой и велел:
– Бери шпатель.
– Что?
– Ты же раньше в лаборатории вроде трудилась, – посуровел Орест.
– Не в медицинской, – быстро нашлась я, – в механической, при институте автомобильной промышленности, там станки всяческие стояли.
Лицо Туманова разгладилось.
– А, понятно. Шпатель – это такая лопаточка. Будешь зачерпывать ею крем и раскладывать вот в эти баночки.
Не успела я задать вопрос, как Орест распахнул шкафчик и вынул несколько пластмассовых «бочоночков». На каждом была наклеена этикетка: «Маркус. Ночной питательный крем с липосомами».
– Ой, – невольно вырвалось у меня.
– Что теперь? – удивился начальник.
– Нет, просто у меня дома такой же, у метро покупаю, дорогой очень, целых восемьдесят рублей. Значит, это вы его делаете?
Орест Львович вздохнул. Глупость новой лаборантки явно стала его раздражать.
– Посуди сама, – резко сказал он, – разве мы с Региной способны сделать тонну крема? Если он, как ты утверждаешь, продается у метро, значит, дело поставлено на промышленную основу.
– Но вот баночки… Написано же – «Маркус».
– Даша, – со вздохом пустился в объяснение Орест, – сама знаешь, какие копейки сейчас платят людям науки, вот и выживаем, как можем. В лаборатории Нелли Артюхиной приспособились изготовлять краску для волос, Андрей Шерстнев с коллегами какие-то штуки для врачей мастерят. Точно не знаю, что именно. А мы с Региной крем варим. Естественно, никто этого нам не разрешал, но и не запрещал. Наш директор, царство ему небесное, умный человек был и понимал, что жить-то людям надо. Как на оклад в тысячу триста кормить семью, а? Между прочим, я – доктор наук, ясно? Бери шпатель и начинай. А банки эти Регина приносит, у нее муж на косметической фабрике работает, вот она для нас упаковку там и берет. Имей в виду, крем наш очень дорогой, но всем не подходит, только определенным людям. Даже не думай украсть хоть малую толику. Он не для обычного пользования.
– А для чего?
– Лечебный, продаем косметологам. Действуй, да соскреби со стен банки все, усекла?
Я старательно принялась раскладывать бело-желтую, пахнущую лекарством массу по баночкам. Кое-что прояснилось. Орест Львович делает крем, значит, жена Рыкова Сабина покупает его тут. Интересно, так ли он хорош, как говорят?
Улучив момент, когда начальство на секунду отлучилось, я быстро намазала шею. Маслянистая субстанция мигом впиталась в кожу, и через пару минут я почувствовала легкое жжение и пощипывание. Надеюсь, что не получу аллергической реакции.
Без десяти семь Орест велел мне:
– Отнесешь мой портфель в машину и ступай к Анне Константиновне.
– Говорить-то чего? – поинтересовалась я, сгибаясь под тяжестью кейса.
Чего он туда натолкал? Совершенно неподъемный баул.
– Скажешь, Орест Львович сидел весь день над пробирками, – усмехнулся Туманов, – контейнер приносили два раза. Чего там, ты не поняла. Какие-то колбочки, пробирочки… В общем, ничего особенного. Стой, вот моя машина.
Он щелкнул брелком сигнализации. Вызывающе роскошный серебристый «глазастый» «Мерседес» коротко гуднул и мигнул фарами. Орест Львович запихал пакеты, которые нес сам, в багажник, сунул портфель на заднее сиденье и резко стартовал. Я поглядела ему вслед, вспоминая недавно оброненную начальником фразу: «Трудно на тысячу триста рублей кормить семью».
Ох, похоже, что милейший Орест Львович лукавит. Судя по автомобилю, он тратит тысячу триста на бензин, причем в неделю. Жена и детки Туманова, должно быть, успешно побираются у метро.
Глава 15
Кое-как, нога за ногу, я побрела назад в институт. День прошел абсолютно бездарно. Ничего не узнала. Нет, все-таки получила информацию, причем крайне разностороннюю. Значит, так! Анна Константиновна за что-то настолько ненавидит Ореста Львовича, что готова приплачивать из своего кармана лаборантке, чтобы получать компромат на мужика. Орест Львович, в свою очередь, терпеть не может кадровичку и хочет подложить ей свинью. Еще Анна Константиновна радовалась до неприличия, узнав о смерти директора. Впрочем, это я выяснила еще вчера. Сегодня-то что еще узнала?
Я со вздохом вошла в холл. Орест Львович варит в рабочее время крем и торгует им. Это все. Нет, еще стало известно, что некая баба, Люба Ракитина, без конца делает аборты. Пожалуй, это самое удивительное. Вот уж не предполагала, что бывают такие особы. Неужели ей не жаль себя? Ну и что? Каким образом все это приближает к разгадке пропажи яйца? Абсолютно зря потраченный день! Внезапно мной овладела мрачная решимость. Нет, так просто не сдамся. Сейчас зайду к Анне Константиновне и расскажу ей про крем. Представляю, как обрадуется тетка. Я же воспользуюсь ее хорошим настроением и узнаю, кто такой Яков и где он тут служит, еще расспрошу про Владимира Сергеевича, которого она, судя по всему, тоже терпеть не могла. А вечером дозвонюсь до этой Жанны.
Полная планов, я поскреблась в дверь. Нет ответа. Пришлось без разрешения заглянуть внутрь. Кабинет был пуст. Неужели ушла? Вот странно: часы показывают десять минут восьмого, кадровичка должна быть здесь. Нет, она явно на работе, потому что рядом с перекидным календарем лежит мобильный телефон и стоит добротная, хотя и устаревшей модели, кожаная сумка. Я перевела глаза вниз и увидела… лакированный ботиночек, торчавший из-за боковой стенки стола. Сердце нехорошо сжалось. Чувствуя легкое головокружение, я обошла стол и увидела Анну Константиновну. Женщина лежала скрючившись, она напоминала увиденный мною вчера эмбрион собаки, только во много раз крупнее и одетый. Один рукав блузки был высоко закатан, рядом валялся резиновый жгут и шприц, похоже, пустой.
Боясь упасть в обморок, я уставилась на стол. Около телефона лежал листок желтоватой бумаги с отпечатанным на нем машинописным текстом:
«Уважаемый Леонид Георгиевич! Понимаю всю неправильность моего поступка, но после смерти Ирочки мне было очень тяжело, а после кончины брата жизнь и вовсе потеряла всякий смысл. Извините, что решилась на подобный шаг в стенах института. Положите меня в могилу к брату. В моей смерти прошу никого не винить». Внизу виднелась факсимильная подпись: Анна Круглова. Я выглянула из кабинета, убедилась, что в коридоре никого нет, и порысила к «Пежо». Там вытащила из «бардачка» телефон, набрала номер и, услыхав тихое «слушаю», грозно спросила: