Наша кассирша-нонконформист.
Наш вечный бунтарь.
Наша несчастная дуреха не отрываясь смотрит на свою левую руку. Потом поле ее зрения резко сужается, тело становится холодным и невесомым, и она падает на бетонный пол.
* * *Когда девчонки нашли ее, то чуть не высадили дверь кабинки. Но Моррис вовремя пришла в себя.
В комнате отдыха супервайзер Карен сказала:
– Ничего страшного, дорогая. У нас, у девушек, такое бывает.
Моррис отправили домой, но она поехала в больницу.
Из-за гемофилии кровотечение никак не останавливалось.
Врачи сделали УЗИ и дали ей какие-то таблетки. Они постоянно спрашивали, откуда в стенке влагалища взялась круглая рана полдюйма глубиной. Лежа на больничной койке, наша кассирша-нонконформист, наша несчастная дуреха упорно притворялась, что ничего не знает, как будто у нее открылся какой-то бесовский стигмат. Даже когда рана воспалилась. Даже когда понадобилось несколько операций. Даже когда врачи объявили, что она вряд ли сможет иметь детей.
Чтобы ее порадовать, Колин заплатил пятьсот фунтов за билеты на конференцию по вопросам окружающей среды в Сиэтле. Пятьсот фунтов – не такая уж большая цена, когда у твоей падчерицы, быть может, никогда не будет детей.
Маргарита призналась, что все придумала. Никакой игры не существует. Она просто пошутила. Хотела разыграть младшую сестру. И теперь всей душой раскаивается.
Перед дверью в кабинет растерянный и убитый горем мужчина спрашивает:
– Кэролайн, как ты?
Наш юный Маркс с прической в стиле эмо, наш Ганди местного пошиба, красящий губы черной помадой, наша Моррис давно умерла, но мне суждено носить ее шрамы до конца своих дней. Учеба в университете, работа в Оксфордском комитете помощи голодающим, брак с любимым мужчиной… Моррис осталась в прошлом, но не ее тело.
Поход в больницу. Консультация по планированию семьи.
Врач подробно объясняет про менструальный цикл и овуляцию, и вдруг я выпаливаю: все бесполезно. Этому телу никогда не родить. Несчастный случай много-много лет назад – большего сказать не могу.
Сидя на холодной пластмассовой скамейке, растерянный, убитый горем мужчина, мой муж, спрашивает снова:
– Как ты, Кэролайн?
Он по-прежнему держит меня за левую руку, а мне по-прежнему мерещится, что она залита клубничным соком. Я вспоминаю специальную акцию «три по цене двух». Вся эта история продолжает прокручиваться у меня в голове. Снова и снова. Я вижу себя молодой. Такое чувство, будто это я и одновременно не я. Мне страшно, что, рассказав правду, я снова окажусь на полке, снова окажусь на рынке одиночества.
Он встает на ноги, обнимает меня, целует в губы. Прижимает к себе.
Может, моя сестра согласится стать суррогатной матерью. Может, стоит подумать об усыновлении.
Не знать, с чего история началась и кто рассказчик, – что может быть хуже? Только одно: не знать, что произойдет в последней главе и кем рассказчик станет к концу.
– Я люблю тебя, – говорю я.
– Я тоже тебя люблю, – отвечает муж.
Неважно, девочка в голубом или мальчик в розовом: в любом случае имя «Моррис» даже не рассматривается.
Аманда Гауин Потерпи немного, детка[19]
Откуда он шел, не имело значения, направлялся он только домой, так что самое важное ждало его между – между двумя домами. Он плелся, упрямо сунув руки в карманы, ничего не искал, мельком взглянул направо – и увидел. По воздуху без всякой связи с происходящим проплыла туфелька, розовая, как микстура от изжоги. Он крутанулся на каблуке и сделал паузу, которая так и не решила, стать ли ей паузой.
Однако туфелькой дело не кончилось. Появилась вторая. А когда глаза привыкли к темноте, из обувки, как Чеширский кот из улыбки, выросла девушка. Вся в черном, она постояла с поджатой ногой, словно аист, тряхнула копной осветленных волос, вдела в туфельку ступню и с довольным видом впечатала ее в мостовую. Потом посмотрела вниз и направилась в переулок, повелительно цокая каблуками.
Звук шагов вернулся эхом. Решай – да или нет? Ее изломанное отражение протянулось по мокрым камням почти к самым его ногам, и тогда он подумал: да, – убедился, что улица пуста, и как неопытный хищник нырнул в переулок вслед за округлой попкой; пусть приведет, куда приведет.
Оказалось – недалеко, к боковому входу в унылую забегаловку с лампочкой, до того яркой, что вывеску не разглядеть.
Дверь захлопнулась, эхо привычно метнулось между домами. Шаг, другой, и он взялся за ручку, которую только что держала девушка. Глубоко вдохнул, блокируя логику, дернул дверь и вошел.
Обычная забегаловка, всё, как обычно, – кроме девушки. Она сидела за барной стойкой на красном вращающемся стуле – маленькая и бледная, с копной дивных волос и незажженной сигаретой в зубах, – крутила головой и подставляла его взгляду то правый, то левый профиль.
Он медленно снял куртку, чтобы выиграть время и убедиться: она никого не ждет, ни с кем не встречается, – а потом тихо сел на соседний стул.
– Милые туфельки.
Она обернулась, вскинула бровь, выдернула изо рта сигарету.
– Спасибо. Я сняла их с трупа в переулке. – Улыбки не последовало, но он засмеялся. Девушка покачала головой: – Мой голос – мое проклятье. Никто не принимает тебя всерьез, если ты мяучишь фальцетом, как Минни Маус или Миа Фэрроу. Слишком много «м», правда? – Она обхлопала себя по бокам, достала откуда-то коробок, зажгла сигарету и не глядя бросила спичку через плечо.
Незнакомка была чудо как хороша! Миндалевидные, густо подведенные глаза – что за цвет? карий? – копна волос и яркие туфельки, а еще перчатки из бледной кожи, вроде тех, что надевали в тридцатые годы дамы, садясь за руль. Каково это, когда твой член ласкает рука в лайковой перчатке?
– Зато всегда есть отговорка на случай, если придется сказать что-то ужасное, – заметил он.
Незнакомка внимательно слушала, но ни секунды не сидела спокойно. Взгляд бродил – по нему и мимо него; она осмотрела каждый угол, не пропустив ни единого слова.
– А если мне это не нужно? Вдруг я захочу кому-то сказать, что собираюсь его убить, – так, чтобы мне поверили?
Их взгляды встретились. Она увидела его замешательство и широко улыбнулась.
– Поступки громче слов, – улыбнулся он в ответ.
Девушка рассмеялась.
– Кстати, как называется эта дыра? «Лось», «Олень» или что-нибудь такое же рогатое? Мы будто попали на съемочную площадку, – перешла она на доверительный шепот. – Слишком все правильно. Не просто бармен, а стандартный Бармен, протирающий стаканы. Позади, в углу – Первый и Второй бильярдисты. В кабинке – кто бы это мог быть… Алкоголик и Пьянчужка?
– Думаю, в титрах их назвали бы Завсегдатаями.
– Какой добренький! – Она повернулась к нему. – Нет, правда, просвети меня. Это дядя Ларри и тетя Шейла? Что ты здесь делаешь, зашел поиграть в бильярд?
Он пожал плечами.
– Просто следил за тобой.
Наконец-то она замерла. Зрачки на долю секунды стянулись в две точки, затем снова расслабились. Острый маленький подбородок уткнулся в ладонь.
– Как интересно, – почти промурлыкала незнакомка изменившимся голосом. – А я как раз выныривала из темноты.
Теперь она его изучала: серая футболка, джинсы, черные ботинки – прикид скинхедов и серийных убийц, – взъерошенные каштановые волосы, при себе ничего опасного. Наконец, отнеся его к категории безобидных или, во всяком случае, легко управляемых, она провела по губе пальцем и крикнула:
– Бармен, протирающий стаканы! Два виски с колой!
* * *Только после пятой порции на двоих она перестала озираться каждые семь секунд, а он – прикидывать степень ее опьянения и расстояние до уборной. Тогда-то и стало ясно: происходит что-то еще. Их взгляды встретились, и скрытые мотивы звучно отступили на задний план. Он заказал текилу и поднял стопку:
– За украденное время.
Незнакомка выпила залпом и прошептала:
– Да, в самую точку. Кстати, который час? Есть тут лаймы?
Она крутанулась на стуле.
– Дейв, у тебя есть лаймы?
На стене висели старые часы – куда же без них. Гнутые стрелки под мутным стеклом приближались к полуночи.
Говоря всем видом – «мы с ней на короткой ноге с тех пор, как она сложила из салфетки младенца Иисуса, а я чуть под стол не упал от смеха и угостил всех выпивкой», – бармен шлепнул на стойку два лайма и тупой нож, после чего сдержанно удалился.
Девушка с улыбкой повернулась.
– Видишь? Я из тех, кому незнакомец доверит нож и не спохватится.
Она смачно разрезала лайм. Одна половинка скатилась со стойки.
– Тебе есть куда пойти?
– А тебе? Хотя что я спрашиваю – я сразу понял, что есть. Так что давай еще по стопке, и забудем пока.
– А тебе? Хотя что я спрашиваю – я сразу понял, что есть. Так что давай еще по стопке, и забудем пока.
Они забыли – попытались забыть – и со стонами и гримасами впились в лайм.
– Здесь есть музыка? – спросил он. – Пианола, шарманка, хоть что-то?
Она склонила голову набок:
– У тебя за спиной.
Беглый взгляд – так всегда бывает, подумал он, когда двое пьют вместе; ускоренное сближение выносит все остальное за пределы восприятия. За плечом и правда стоял музыкальный автомат.
– Он, кажется, целиком из пыли. Может, с Дейвом посоветоваться? Мы ведь не хотим беспокоить местных, а им последний час было хорошо в тишине.
С Дейвом посоветовались, и девушка процокала на розовых каблучках к автомату. Она протерла перчаткой грязное стекло, посомневалась немного, нажала две кнопки и вернулась на место. Стопки к этому времени снова наполнились.
– Походка у тебя не пьяная.
– А ты слишком редко для парня ходишь отлить.
– Боюсь, пока буду ходить, ты исчезнешь.
– Я могу.
– Я знаю.
Он с улыбкой покачал головой, услышав голос Дэвида Алана Коу.
– Это я втираюсь в доверие к местным. Усыплю их бдительность, а потом будем слушать Мадонну, и никто нас не тронет. – Девушка тряхнула волосами, наблюдая, как он достает из ее пачки две сигареты. Он ждал, что она подастся вперед – так и случилось. Не сводя с него взгляда, она аккуратно взяла сигарету в рот. – Ты очень грязный тип.
– Могу то же самое сказать о тебе.
Вдруг она положила руки ему на грудь, перешла к плечам, деловито и тщательно ощупала тело, в пять секунд нашла зажигалку в заднем кармане джинсов, с довольной ухмылкой взглянула в его потрясенное лицо и закурила.
– Нежная, как полицейский при обыске.
Она опять засмеялась, опрокинула стопку и мельком – он едва заметил – бросила взгляд на часы.
– Должна идти?
– Я никому ничего не должна, – огрызнулась она и забарабанила пальцами по стойке. Он нахмурился. – Что еще?
– Твой фальцет пропал, Минни Маус.
– Как и моток изоленты из твоего кармана. Что за игру ты ведешь? – В уголках ее губ и глаз появились морщинки. – Слушай, здесь, внутри – всего лишь кино. Мы оба знаем, это не настоящее. – Она ткнула пальцем в сторону двери. – Там будет и Минни Маус, и смирительные рубашки, и трупы, и ДНК, и реальность. Через два часа, даже меньше, на съемочной площадке погаснут огни, и нам обоим придет пора возвращаться. – Она увидела в его лице понимание и довольно кивнула.
– ДНК… – прошептал он, думая о карманах, которые обчищал, когда впервые нашел этот переулок. – И ты его любишь?
– Ну вот, ты говоришь, как в сценарии. Может быть. Иногда. Мы работаем вместе – и это как-то работает. Я чудовище, он тоже. У меня небогатый выбор – все равно что быть в секте. Мормон ищет компанию другого мормона.
– Одного или многих.
Она улыбнулась и сделала глубокую затяжку.
– Иногда, когда края смазаны, можно принять это за любовь. Если бы я смотрела со стороны, то поверила бы.
Не сводя с нее глаз, он опустил голову на руки.
– Я когда-то жил в доме с высокими окнами. Через улицу стояла антикварная лавка с рождественской сценкой в витрине – она там была круглый год. Комнатка вроде гостиной: елка с крошечными игрушками и гирляндой, картонный камин, кресла и фонари, даже маленькие вагончики, перевязанные бантами. В квартире у меня была теснота и вонь, но я тогда не мог переехать. Просыпался среди ночи, проходил мимо окна, краем глаза видел витрину и останавливался. Тогда – всего на минуту – наступало Рождество, теплое и пушистое, каким оно никогда по-настоящему не бывает. Прекрасное и фальшивое, и все-таки оно почти оправдывало все остальное дерьмо.
– Все так, именно так. – Ее лицо было пустым и прекрасным, потрясение стерло с него все чувства. Она вздохнула. – Я выскочила перекусить, а вместо этого напилась и почти влюбилась в баре, где снимали «Эльдорадо» и «Вздерни их повыше».
«Граница» Мадонны, странная и саундтрековая, подошла к концу, и незнакомка заторопила его, пытаясь отсрочить тишину:
– Скорей, поставь что-нибудь. Выбери сам.
Она схватила со стойки шариковую ручку и зачеркала что-то на салфетке.
Он пробежался по списку в поисках песни, которая заставила бы ее улыбнуться.
Потому что все, о чем они говорили, было и не было правдой. Он нажал кнопку со стертым номером, подошел к девушке и положил руку ей на затылок, зарылся пальцами в волосы, приник к губам в безнадежной попытке оттянуть неизбежный финал. За спиной Бобби Дарин романтично и радостно запел о резне.
Их рты были мокрыми и сошлись идеально.
– Ты чувствуешь – тела между нами? – прошептала она, и он вдохнул ее слова.
– Все равно, идем со мной.
– Что? Забыл, какой это фильм? Ужасы, а не «Алиса в Стране чудес». А может, и нет. Это сон, сон о погоне. Он меня не отпустит. Я больше ни за кого не выйду замуж. – Она тщательно скомкала салфетку.
– Замуж? Ты замужем? – Он понял, что пьян и не вполне владеет ситуацией: куда-то пропала куртка, и все – Дейв, Клиент и Клиентка – смотрели на них, расшумевшихся.
– Я вообще не выйду замуж, – прошипела девушка, схватила нож и воткнула его в средний палец левой руки. Нож торчал из столешницы, сок лайма стекал по лезвию на перчатку.
Тишина – полная и ни к чему не ведущая тишина.
Бобби под звон фанфар допел свою песню. Дейв подошел к стойке, накрыл рукой пригвожденную ладонь и вытащил нож.
– Раз вы начали дурака валять, я вам больше не наливаю. – Он предостерегающе махнул ножом и, недовольный, удалился.
У незнакомки отвисла челюсть.
– Неужели я настолько симпатичная?
– Что ж, это объясняет перчатки. А обратно его могут пришить?
– Он носит его в кармане. – Девушка стянула липкую перчатку с руки. Пустота между пальцами не казалась особенно неестественной, поэтому он туда не таращился. Щербатые ногти были покрашены в тон туфелек.
– Думаю купить что-нибудь по дороге домой, как считаешь? Цветы, например, как бы загладить вину. Откладывать больше нельзя.
– Начинаю верить, что ты сняла эти туфли с трупа.
– А я сразу поняла, что изолента у тебя в куртке – для развлечений.
– Ты не можешь вот так закончить.
– Не я, а ты. Почему было не напиться и не влюбиться, как все нормальные люди? – Девушка сунула сигареты в карман и осторожно попробовала встать на ноги.
Он слишком сильно сжал ее запястье. Она опустила глаза.
– Что, серьезно? Хочешь начать все сначала? Первые намерения и все такое?
– Если по-другому никак.
Она подняла брови, на губах заиграла улыбка.
– Тогда дай мне двадцать футов форы.
– Десять. – Он притянул ее к себе и вновь попытался поцеловать.
Она улыбнулась, отпрянула и исчезла за дверью – розовые каблучки, светлые волосы.
Он начал приходить в себя, задышал глубже, увидел куртку на другом конце бара. Можно допить текилу – это даст ей хороший шанс.
На стойке осталась скомканная салфетка, перепачканная в чернилах и соке лайма.
Когда он ее развернул, кино пошло вспять.
«Мэкки-Нож, как и было задумано. Мы можем пожениться завтра. Обстоятельства против нас. Селия тебя любит.
Мистер Икс».
– Черт…
Возможно, еще не все потеряно. Возможно, возможно. Он сунул салфетку в карман, подхватил куртку, кинул на стойку пару купюр и бросился к двери.
Шаг, другой, он открыл рот, хотел позвать ее по имени, дать понять, что уже знает.
И увидел звезды: сначала от боли, а потом, упав на спину, – настоящие, россыпь на длинной полоске неба между домами.
* * *Оказалось, изолента больно врезается в кожу. Знай он об этом раньше, подошел бы к собственным завоеваниям более творчески.
Эту первую мысль, посетившую его, когда он очнулся и начал выкручивать руки за спиной, прервали голоса.
– По-моему, милый подарок, правда. Только уж очень побитый.
– Я немного увлеклась. Если бы знала, что тебе не понравится, то с такси и морочиться бы не стала.
– Нет-нет, мне нравится. Ты все принимаешь в штыки.
– Кто бы говорил.
Женский голос принадлежал ей, но опять стал похож на писк невинной мышки.
Он приоткрыл глаз.
– О, мисс Лорелей Ли, почему вы не говорите обычным голосом?
– Заткнись! Я победила. Ты хотел играть – мы сыграли. – Она поднялась из кресла с высокой спинкой и подошла: с суровым лицом, но неуверенным взглядом.
– Если это твой настоящий тембр, то пьяной ты мне нравишься больше. Одно возражение: это не моя изолента.
Сдержав улыбку, она мягко ответила:
– Решила добавить пикантный штрих. Обычно мне хватает старых добрых наручников.
– Звучит куда заманчивей.
В этот раз она широко улыбнулась, и он успел осмотреться. Почти целый моток ушел на то, чтобы прикрутить его к офисному креслу, – подход дилетантский, но эффективный. Обстановка была славная, даже очень. Буржуазно, современно, всюду стекло и стерильная чистота. Единственное, что было здесь чужеродного, – это девушка. Она дико смотрелась на белом ковре: розовые туфельки, черные порванные чулки, волосы взбиты в узел на затылке.