А завтра все сначала.
После завтрака у нас традиционный променад – на трехколесном велосипедике по единственной деревенской дороге. И я заранее знаю, каким он будет… Едва завидев нас, шести-семилетние соседские детишки с оглушительным улюлюканьем побегут навстречу. Даша радостно поднимет к небу маленькую ручку в знак приветствия, а ребятня будет прыгать вокруг нее, сюсюкать и обнимать, ведь для них она – живая кукла. Потом мы заедем на чей-нибудь участок для «общения по интересам». Интересы у нас с Дашей разные. Но свои мне каждый раз приходится задвигать куда-то очень далеко.
В общем, вместо того, чтобы безмятежно листать журнальчик под сенью крепкого деревца, мы будем бегать по нескошенной траве за котом, падать и вставать, плакать и смеяться, рассматривать чужие игрушки, пытаться играть с более взрослыми девочками… И все это вместе. Не разлучаясь ни на секунду. Не отдаляясь ни на шаг.
– Мама, мама! Кись-кись! – Даша снова обращается ко мне. Ведь знает – мама рядом.
Я, действительно, стою рядом. Привязанная невидимой, но очень толстой веревкой. Как козочка к колышку. Могу делать все, что угодно – но только на длину веревки. Так что при всем своем желании я не в силах разделить Дашин восторг. Ее глаза сияют, в моих – слезы безнадежности. Ее мир – безграничен и удивителен. Мой – узок и выщипан по кругу.
Я смотрю на свое щекастое сокровище и совершенно не чувствую себя счастливой. А ведь у меня есть практически все, что нужно обычной женщине для счастья: прочный статус замужней дамы, замечательная дочка, интересная работа, где меня, кстати, давно заждались из декрета. У меня есть даже куда вывезти ребенка на лето – в эту девственную подмосковную глушь.
Но я ничему не радуюсь.
Я, как вулкан, извергаю раздражение.
Меня раздражает белесый кот, к которому Даша тянет ручки. Ведь на нем наверняка пирует веселая блохастая компания. Раздражает солнце, из-за которого за неимением темных очков приходится вечно щуриться и на живать себе мимические морщины. А я и без морщин кажусь себе Бабой-Ягой в молодости. Раздражает монотонный дачный мирок, сгребший меня в свои клешни. Зажало так, что не вырваться!
Я живу на лоне природы, но мне не хватает воздуха. Жизни не хватает! Общения, эмоций, кокетства…
Я задыхаюсь. Я устала. И даже знаю, от чего. Я устала от этой толстой веревки, которой намертво примотана к Даше. И мне стыдно признаться в этом даже самой себе.
Мы все время вместе. Как мама и мамонтенок, уцепившийся за ее хвост. Мое внимание, мое участие в Дашиной жизни требуется ежесекундно. Мой «хвост» всегда чувствует дыхание и «хобот» родного детеныша. И уже стонет от бесконечных дерганий. Поэтому, вместо того, чтобы открывать мамонтенку огромный и удивительный мир, он хочет одного – вырваться и убежать в далекую пещеру.
Почему-то еще два-три месяца назад подобных страданий не было. То, что я все свои силы, и душевные, и физические, отдаю ребенку, казалось абсолютно естественным и само собой разумеющимся. Что же произошло? Что изменилось? Почему сейчас меня так тяготит сконцентрированное на дочке существование?..
Еще меня сжирает зависть. К тем мамам, которые находят утешение от забот о ребенке в заботах о ребенке. Которым ничего другого больше не нужно.
Мне же нужно… Очень много чего нужно – общества, впечатлений, разнообразия. «Неодинаковой» жизни. Я стремлюсь к ней всей душой и… стыжусь своих низменных, совсем не материнских порывов.
Я живу совсем не так, как хотелось бы. Но гораздо хуже мне оттого, что в моем мозгу занозой сидит аксиома: настоящая мать не может испытывать ничего подобного. Настоящая мать, как лошадь в шорах, ничего не видит вокруг, кроме своего маленького человечка и, как водолаз-фанатик, погружена в собственное материнство.
…К нашей шумной тусовке на дачном участке присоединяется Клавдия Васильевна, бабушка пятилетней Анечки и ее брата Вани. Ваня – вот он, егоза, путается под ногами вместе с остальной малышней. А Анечки нет.
– Где же внучка ваша? – удивляюсь я.
– Дома… Рисует…
Ответом я поражена. Нет – убита наповал. Рисует? Одна? И не ходит хвостиком за бабулей? И не просит почитать/поиграть/покопать песочек? И за ней не надо постоянно следить? Пятилетнего ребенка что, можно вот так просто предоставить самому себе и заняться своими делами?
Не верю! Для меня это космос. Манящий, но недосягаемый.
Теперь я завидую Клавдии Васильевне. И в ее лице всем тем, кого не душит толстая веревка-привязь.
Мне грустно. Все по тем же причинам. Я – ужасная мать. Мечтающая лишь о том, чтобы ее ребенок побыстрее вырос…
Так во мне родилось и окрепло глубокое чувство вины перед собственной дочерью. О том, как оно изъедало меня изнутри, словно проказа, и как я выдавливала его из себя по капле, расскажу чуть позже.
…Ровно через три года после тех дачных страданий, я вновь оказалась в похожей ситуации. Наш второй малыш – мальчик Гриша – тоже дорос до года и трех. И мне пришлось до мельчайших подробностей вспомнить период в своей жизни под названием «мы с Тамарой ходим парой».
Сплошное дежавю… Июль. Жара. Ослепляющий небосклон. Я с сыном на даче. Уже на новой нашей даче со всеми удобствами, но без печки. И совсем рядом с Москвой. Даша с нашим папой улетели к морю. А мы с малолетним Гришкой, которому совсем неполезно южное солнце, остались «на хозяйстве». На грядках с земляникой и огурцами.
Снова жизнь глаза в глаза. Практически без общения, впечатлений и оживляющего разнообразия. Снова «режим» и повторяющиеся изо дня в день ритуалы. Снова ощущение, что заперта я, горемыка, в подмосковной глуши, а жизнь таки «проходит мимо».
На самом же деле, ощущение это было насквозь ложное. Потому как стоит наша дача вовсе не в глуши. И переезд на лоно природы никаких особых изменений в мою жизнь замотанной мамы не внес.
Но! В Москве я могла неделями не выезжать за пределы нашего двора и все равно чувствовать себя частью огромного города, в котором бурлит та самая «жизнь». А на даче.... На даче казалось, что я на краю вселенной, в самом далеком ее уголке, куда не долетает даже самый захудалый звездолет. А тем временем в мире столько всего происходит, столько всего, но без меня!..
Впрочем, за три года я заметно поумнела и уже совсем по-другому – более спокойно и позитивно – стала относиться к замкнутому дачному мирку за высоким забором и к своему образу мамы для мамонтенка. Меня почти не раздражали дергание за «хвост», хождение гуськом след в след, ковыряние в песочнице и невозможность вырваться за пределы круга во круг колышка. Я понимала: потом, через много лет, когда мой сын отдалится от меня и будет жить своей жизнью, я сильно пожалею о том, что не ценила время, когда он ходил за мной по пятам и так сильно во мне нуждался.
Дайте отпуск от… ребенка
«Что-то мне сегодня так тоскливо… Сын весь день ноет, плачет, лезет на руки и цепляется за одежду. А у меня нет сил. Я устала. Муж пришел с работы и готовит ужин, ребенок сидит в стульчике с тарелкой картошки, а я зависла над компьютером и пытаюсь найти хоть какое-то дело, которое позволит мне не чувствовать себя неряхой, плохой хозяйкой, отвратительной женой и матерью. Но что-то плохо получается…
А еще я хочу выйти на работу. Очень хочу… Но не могу этого себе позволить: буду потом себя ненавидеть. Уже в который раз ищу в Интернете няню и не могу позволить себе ее найти. Конфликт интересов, конфликт личностей: матери во мне и меня в матери.
Каждый день просыпаюсь и думаю «надо!». И иногда даже получается сделать вид, что «не надо, а я так хочу». Но на самом деле я уже давно ни чего не хочу: ни убираться, ни стирать, ни кормить сына, ни гулять с ним…
Дайте мне отпуск от ухода за ребенком, а?»
Это запись в дневнике моей Интернет-подруги Алексы. Она была сделана в момент нечеловеческой усталости и душевной смуты. Это крик души человека, изможденного каждодневной рутиной и круглосуточным «сидением» с ребенком. Желанным ребенком, самым любимым на свете. Алекса – замечательная мама. Я читаю ее записи каждый день и каждый день вижу, как трогательно она заботится о своем мальчике. Но даже у самых замечательных мам случаются срывы.
Как все-таки неоднозначно устроена жизнь. И человек, и его сознание. Когда материнство превращается в топкое болото, ты в нем вязнешь, медленно погружаясь на дно. Хочется выпрыгнуть, глотнуть свежего воздуха. Но порой – вот парадокс – чем больше возможности выбраться, чем больше воздуха, тем меньше и меньше желание снова нырять в родную топь.
Вот другая публичная Интернет-запись (по понятным соображениям я не называю имя ее автора):
«С самого рождения ребенка все мои бытовые заботы взяли на себя моя мама и няня. Сейчас дочери почти полтора года. Летом жили с ней на даче, там же и няня с нами. Она с девочкой утром гуляла, а я спала. Со сном у нас всегда было плохо, ребенок будит меня ночью каждые 2 часа, а подъем в последнее время как-то плавно сместился к 5 утра.
Вернулись с дачи – мама стала забирать девочку на выходные к себе, еще два дня в неделю с ней занимается няня, тоже у мамы дома. Я соответственно сплю и делаю свои дела.
Так вот, чем больше помощи, тем меньше я хочу заниматься с ребенком. Раньше ждала выходных, как манны небесной, теперь еще сильнее жду этих дней на буднях. И каждый раз, когда ребенок со мной, мечтаю только о том, чтобы этот день побыстрее закончился. Заниматься с ребенком не хочу, хочу только спать. А по утрам вообще хочу умереть.
В те дни, когда девочку забирают, ощущаю подобие счастья, а когда она приходит обратно вечером, наступает «маленькая смерть». Мужа, кажется, так же ломает, только он хотя бы спит и на работу ходит.
Что делать, как справиться с этим настроением? Сейчас хочу только, что бы ребенок оставил меня в покое, но понимаю, что ЭТО теперь навсегда и покоя уже не будет. Как быть?»
Что бы вы посоветовали? И как бы отнеслись к подобным откровениям? Ужаснулись? Посочувствовали?
Для многих поведение автора и ее чувства покажутся дикостью. Но также есть и будет немало тех, кому описанная ситуация очень близка и понятна.
Я не буду давать оценок. А просто скажу: «В жизни бывает всякое, но очень часто случается именно так – чем меньше у тебя дел, тем сильнее лень. Чем чаще бездействуешь, тем больше ты недоволен жизнью. И чем меньше занимаешься ребенком, тем меньше хочется это делать. Организм, сознание – все отвыкает. Детский мир перестает быть привычным и родным, потребности и желания малыша – легко угадываемыми, а поведение – понятным»....Я поняла это не сразу. Если бы знала заранее – не было бы того мучительного периода, когда я, изнывая от однообразия и страдая, что «жизнь проходит мимо», хотела убежать от своего «мамонтенка». И угрызений совести тоже не было бы. И чувства горечи. И сожалений. Увы.
Грани чувства вины
Думаю, нет на свете матери, которая бы не ощущала себя виноватой перед собственным ребенком. За какие-то свои ошибки, промахи, просчеты. И даже если не все в этом признаются вслух, уверена – свой скелет в шкафу есть у каждой. То, что гложет ее долгие годы, что заставляет корчиться в душевных муках и сожалеть. О сказанном или несказанном. О сделанном или несделанном.
...Вина – коварное чувство. Стихийное, неуправляемое и очень-очень горькое. Оно накатывает как огромная неумолимая волна, от которой не спрятаться, не скрыться. Оно поглощает тебя целиком, сжирает и топит. И вот ты уже без воздуха, без надежды, с тяжеленным камнем в душе.
Я прошла через это. В мучениях и самокопании я провела долгих три года. И то, что уместится здесь на нескольких страницах, терзало меня каждый день и каждую ночь.
Все началось еще тогда, на старой даче, с легких уколов совести. «Ну как же можно думать о чем-то другом, кроме своей крохи, – взывал мой материнский разум к моим же материнским чувствам. – Как можно тяготиться этим расстоянием вытянутой руки? Как можно сожалеть о прикованности к ребенку, когда нас связывает вовсе не цепь. А ниточка. Самая ценная, самая дорогая. Ее нельзя порвать и разрезать!»
Но как я ни пыталась «приструнить» себя, все равно душа рвалась «на свободу», и даже тело, казалось, все затекло от гнетущего однообразного существования «при Даше».
Я и не заметила, как неглубокая царапина от уколов совести переросла в незаживающую рану. И эта рана становилась все глубже. Она ширилась за счет новых «ошибок», которые я совершала.
Вот, не сдержалась, накричала.
Шлепнула в запале.
Не смогла подавить раздражение.
Надо бы пойти гулять, а мне лень…
Нужно поиграть с ребенком, а меня манит газетка…
И так каждый день. Долгих три года.
Я раскаивалась, божилась и клялась, что ничего из этого больше ни за что не повторится, и… вновь наступала на те же грабли. И мое чувство вины перед дочерью, как бриллиант, сияло всеми гранями.
На четвертый год Дашиной жизни, когда в нашей семье уже появился маленький Григорий, я окончательно себя извела. Каждый несдержанный окрик или – о, ужас! – шлепок отдавался в душе ударом тупого копья. Но я уже привыкла к этой постоянной ноющей боли. Я с ней жила.
Впрочем, что там шлепок? Он был редок и омыт слезами раскаяния. Не на нем, великом и ужасном, держалось мое чувство вины. Не он был вечной причиной моих душевных мук.
Самым главным своим преступлением я по-прежнему считала неугасимое стремление хоть ненадолго отвлечься от детского мира. Вырваться из него и пожить своей – личной – жизнью. Без дамоклова меча в виде ненавистных прогулок и других ритуалов по расписанию. Без уничтожающего все живое слова «надо».
Меня убивало собственное нежелание посвящать детям ВСЕ свое время. Я считала, что должна принадлежать им. Вся, без остатка. Но что-то внутри меня отчаянно этому сопротивлялось. Хотелось хоть капельку личного «я» оставить себе, любимой, и заняться чем-то, что никоим образом не связано с моей ипостасью мамы. Из-за этого самой себе я казалась настоящей ведьмой, достойной костра инквизиции.
Что там говорить, страдала я невероятно, ругала себя за эгоизм, за «неправильные» порывы и «неподобающие» поступки. В итоге, мой мазохизм расцвел пышным цветом. А подпитывали его два образа «идеального родителя» , которые постоянно стояли у меня перед глазами. Они развивали во мне хронический комплекс неполноценности, заставляя чувствовать себя еще более никчемной.
Первый образ был очень даже живым. Из плоти и крови. С руками, ногами, головой, горячим сердцем и холодным разумом. И воплощал его мой собственный муж…
Для моего мужа заниматься детьми – это не труд, а удовольствие. Не обязанность, а радость. Не усилие, а желание. Никто не стоит над ним со скалкой – «Поиграй с Гришей, почитай Даше!» Его самого тянет возиться с ними, дурачиться, гулять, рассказывать сказки, придумывать истории.
Я ни разу не видела, чтобы он повел себя по отношению к нашим детям «неправильно» – например, шлепнул, несправедливо наказал, не выполнил обещание, сказал: «Уйди, не мешай, я устал». И что-то я не замечала, чтобы его глодало чувство вины. Потому что он не делал и не де лает ничего, за что ему было бы стыдно. Он не испытывал и не испытывает эмоций, которых хотел бы избежать.
Конечно, у нас с мужем были абсолютно разные «весовые категории». И его удовольствие от общения с детьми, и моя жажда «личной жизни» объяснялись просто: нашим чадам мы отдавали разные куски своей жизни. Муж – от силы два часа в будний день, я – почти все часы и минуты. Но кто будет смотреть на это несоответствие, когда в глаза бросается совсем другое: его непреходящее наслаждение от выполнения родительских обязанностей и мое вечно преходящее.
В общем, на его фоне совершенного воплощения отцовства, стремящегося каждую свободную минуту посвятить детям, я со своим рвением «на свободу» смотрелась, мягко говоря, бледновато. И от этого мне становилось еще горше. Тем более что я прекрасно знала, какой должна быть уже упоминавшаяся здесь НАСТОЯЩАЯ мать. Этот второй – виртуальный – образ идеального родителя во всех подробностях нарисовался в моей голове и, как привидение, не давал спокойно спать целых три года.
«Настоящая мать»
О, про нее я знаю все. Настоящая мать – это светоч безусловной родительской любви, самопожертвования и полного погружения в горшки, песочницы и развивающие занятия. Она совершенно искренне считает, что кричать на детей – преступление, шлепать по попе – кощунство, говорить «Иди сам поиграй» – святотатство. И, естественно, никогда не позволяет себе ничего из перечисленного.
Настоящая мать не допускает даже мысли о том, чтобы до окончания декретного отпуска вверить свое сокровище няне или бабушке, а самой отправиться на штурм профессиональных высот. Она глубоко убеждена, что должна неразлучно провести с собственным ребенком как можно больше времени, дать ему максимум тепла и ласки при постоянном физическом и духовном контакте. Воспитать Человека – главная цель ее жизни. А если получится подарить человечеству нового гения, то это вообще идеал.
Настоящая мать – это конь-огонь. Она бодра, весела, излучает позитив и все на свете успевает. Степени ее самоконтроля позавидовал бы даже Джеймс Бонд.