Более того, после нескольких недель учебы я почувствовал себя настолько уверенно, что принял приглашение Грейнджера на ланч в больнице.
Встретив меня в вестибюле, он тут же представил меня дежурной регистраторше.
– Это доктор Уильямс, мой друг из Лос-Анджелеса, а до его возвращения в Калифорнию и мой сосед.
Не знаю, с какой стати он знакомил меня с работницей регистратуры; наверно, Грейнджер счел, что оказывает мне этим любезность: она была очаровательной молодой особой.
Подобные представления во время турне по больнице повторялись то и дело. Мы посетили каждое отделение. Я познакомился с больничным администратором, старшим рентгенологом, главой физиотерапевтического отделения, старшей сестрой, интернами, другими докторами и десятками медсестер. Мы вместе поели в больничном кафетерии, и по количеству врачей и медсестер, составивших нам компанию за длинным общим столом, было очевидно, что доктор Грейнджер пользуется здесь популярностью и любовью персонала.
С той поры я зачастил в больницу, главным образом из-за Бренды Стронг – медсестры, с которой там познакомился и начал встречаться, но еще и потому, что больница располагала обширной библиотекой с новейшими книгами, журналами и медицинскими альманахами, затрагивавшими все аспекты педиатрии.
Я мог копаться в библиотеке сколько заблагорассудится и порой просиживал там часами, не вызывая ничьих подозрений. По правде говоря, я узнал, что частыми посещениями библиотеки заслужил у врачей больницы уважение, превосходящее простое профессиональное признание.
– Большинство докторов думают, что ты востер, раз стараешься быть в курсе даже во время отпуска, – поведала мне Бренда.
– Я думаю, что ты тоже востра.
Она была тридцатилетней брюнеткой, сочной и шикарной, весьма охочей до этого дела. Порой я гадал, что бы она подумала, если б узнала, что ее возлюбленный – восемнадцатилетний жулик. Впрочем, сам я перестал считать себя несовершеннолетним, за редкими исключениями. Глядя в зеркало, я видел зрелого мужчину лет двадцати пяти – тридцати, и именно таким себя и воспринимал. Меняя свой календарный возраст, я был просто мальчишкой с авантюрной жилкой, но за последние два года мои внутренние часы перевели стрелки вперед, подстроившись на нужный лад.
Опять же мне всегда нравились зрелые женщины. Среди больничных волонтеров было несколько соблазнительных санитарочек, все под двадцать, но меня ни разу не потянуло ни к одной из них. Я предпочитал искушенных, опытных женщин за двадцать и старше. Вроде Бренды.
После нескольких посещений больницы мои первоначальные треволнения развеялись, и я начал наслаждаться своей иллюзорной ролью медика, испытывая те же подставные удовольствия, то же раздувание эго, которые познал, будучи лжепилотом.
Стоило мне прогуляться по коридору одного из этажей больницы, как какая-нибудь миловидная медсестричка, улыбнувшись, говорила:
– Доброе утро, доктор Уильямс.
Или я встречал группу штатных интернов, и они, уважительно кивая, скандировали в унисон:
– Добрый день, доктор Уильямс!
Или встречал кого-нибудь из старших врачей, обменивавшегося со мной рукопожатием и говорившего:
– Рад снова видеть вас, доктор Уильямс.
И весь день-деньской выхаживал павой, чувствуя себя Гиппократом, хотя на деле был ипокритом. Даже начал носить на лацкане миниатюрный золотой кадуцей.
Загнать меня в угол никто и не пытался. У меня не было ни малейших проблем, но в один прекрасный день, когда я уже покидал больницу, направляясь на ланч в компании Грейнджера и Бренды, вдруг послышался оклик администратора Джона Колтера:
– Доктор Уильямс! Не уделите ли мне всего минутку, сэр? – и, не дожидаясь ответа, он направился прямиком в свой кабинет, располагавшийся неподалеку.
– Тьфу, дерьмо, – буркнул я, осознав, что произнес это вслух, когда проходивший мимо санитар ухмыльнулся.
Я хотел было дать деру, но подавил этот порыв. В голосе Колтера не прозвучало ни раздражения, ни сомнения. В требовании, пусть и несколько лаконичном, не сквозило и тени подозрения. И я направился за ним в кабинет.
– Доктор, присаживайтесь, пожалуйста, – указал Колтер на комфортабельное кресло для отдыха, усаживаясь за стол.
Я тотчас расслабился. Он по-прежнему именовал меня «доктором» и держался теперь чуть ли не заискивающе.
На самом деле Колтер казался смущенным.
– Доктор Уильямс, – кашлянув, начал он, – я хочу попросить вас об очень большом одолжении, – криво усмехнулся Колтер. – Я знаю, что мое предложение будет вам в тягость, но я в безвыходном положении, а вы, по-моему, человек, способный решить мою проблему. Вы мне поможете?
Я озадаченно уставился на него.
– Ну, я бы с радостью, если смогу, сэр, – настороженно произнес я.
Кивнув, Колтер заговорил более оживленно:
– Вот в чем моя проблема, доктор. В смену с полуночи до восьми дежурит ординатор, приглядывающий за семью интернами и примерно сорока сестрами. Сегодня днем его семью постигло несчастье: умерла его сестра в Калифорнии. Он отправляется туда и будет отсутствовать дней десять. Доктор, мне некем прикрыть эту смену. Нет никогошеньки. Если вы в курсе наших здешних дел, а по вашей деятельности я понимаю, что в курсе, то вы знаете, что в данный момент отчаянная нехватка врачей в Атланте. Мне не найти доктора на замену Джессапу, а сам занять его место не могу. Я хоть и доктор, но не медицины.
Интерна использовать я тоже не могу. Закон предписывает, чтобы обязанности старшего ординатора больницы подобного рода исполнял врач общей практики или специалист в одной из сфер медицины. Вы поспеваете за мной?
Я кивнул. Я поспевал за ним, но так же, как шакал поспевает за тигром – на изрядном отдалении.
– Ну вот, а доктор Грейнджер говорит, что вы тут не слишком обременены, – ринулся Колтер в атаку, – что проводите уйму времени в своих апартаментах, просто расслабляясь и забавляясь с девицами. – Он тут же вскинул ладонь: – Без обид, доктор. Я и сам вам завидую. – И тут же в его голосе зазвучали умоляющие нотки: – Доктор Уильямс, не могли бы вы прийти сюда и просто посидеть десять дней с полуночи до восьми? Вам не придется ничего делать, уверяю вас. Просто находиться здесь, чтобы я выполнил требования штата. Вы нужны мне, доктор. Мы хорошо вам заплатим, доктор. Черт, да в качестве бонуса я даже переведу сестру Стронг в эту смену на те десять дней. Говорю вам, доктор, я в безвыходном положении. Если вы мне откажете, то уж и не знаю, какого черта мне делать.
Это требование оглушило меня, и я поспешно открестился.
– Мистер Колтер, я бы с радостью вам помог, но согласиться никак не могу, – запротестовал я.
– О, и почему же? – не уступал Колтер.
– Ну, прежде всего, у меня нет лицензии на медицинскую практику в Джорджии, – начал я, но Колтер прервал меня, энергично тряхнув головой:
– Ну, вообще-то, вам ничего не надо будет делать. Я же не прошу, чтобы вы на самом деле лечили пациентов. Я только прошу вас разыграть из себя исполняющего обязанности. Что же до лицензии, то на самом деле она вам и не требуется. У вас есть калифорнийская лицензия, а калифорнийские стандарты столь же высоки, как и стандарты Джорджии, если не выше, и признаются нашей медицинской ассоциацией. Мне и нужно-то, доктор, всего лишь навсего представить вас комиссии из пяти врачей, лицензированных этим штатом и являющихся штатными работниками нашей больницы, для собеседования, а они уполномочены просить штат о временном медицинском сертификате, позволяющем вам практиковать в Джорджии. Доктор, я бы хотел провести это собеседование утром. Что вы скажете?
Любой из заданных мне завтра вопросов может разоблачить меня и показать, что я за «доктор», на самом деле – просто шарлатан. Но вызов раздразнил меня.
Рассудок повелевал мне отказаться: уж слишком много опасностей в моей ситуации. Любой из заданных мне завтра вопросов может разоблачить меня и показать, что я за «доктор», на самом деле – просто шарлатан. Но вызов раздразнил меня.
– Что ж, раз это не требует особых сложностей и не отнимет у меня много времени, я с радостью вам помогу, – согласился я. – А теперь поконкретнее: в чем именно будут заключаться мои обязанности? До сих пор я был сугубо кабинетным работником. Не считая визитов к пациентам, которые я совершал по тем или иным причинам, с больничными порядками я не знаком.
– Елки-палки! – рассмеялся Колтер, испытавший явное облегчение и радость. – Ваши обязанности? Да просто находиться здесь, доктор. Похаживать туда-сюда. Показывать свое присутствие. Играть в покер с интернами. Тискать сестер. Дьявол, Фрэнк, – перейдем на ты, потому что теперь ты мой друг, – да делай, что тебе вздумается. Просто будь здесь!
Назавтра утром, входя в конференц-зал, чтобы предстать перед пятью врачами, я терзался дурными предчувствиями. Я был знаком со всеми благодаря своим частым визитам в больницу, а возглавлял комиссию Грейнджер. Когда я вошел, он одарил меня заговорщицкой ухмылкой.
Назавтра утром, входя в конференц-зал, чтобы предстать перед пятью врачами, я терзался дурными предчувствиями. Я был знаком со всеми благодаря своим частым визитам в больницу, а возглавлял комиссию Грейнджер. Когда я вошел, он одарил меня заговорщицкой ухмылкой.
К великому моему восторгу, собеседование оказалось просто фарсом. Мне задавали только общие вопросы. Где я посещал медицинскую школу? Где проходил интернатуру? Мой возраст? Где я практиковал? Давно ли я стал практикующим педиатром? Ни один из врачей не задал мне вопроса на проверку моих предполагаемых медицинских познаний. После собеседования я вышел с письмом, назначавшим меня временно исполняющим обязанности старшего ординатора в штате больницы, а на следующий день Грейнджер принес мне другое письмо из медицинской коллегии штата, уполномочивавшее меня использовать свой калифорнийский медицинский диплом для практики в Джорджии в течение одного года.
Одна из моих любимых телевизионных программ – это «M*A*S*H»[23], комедийный сериал о вымышленном армейском медицинском подразделении на фронте Корейской войны. Я ни разу не посмотрел серию «MЭШ», не припомнив свою «медицинскую карьеру» в Смитерс. Думаю, несколько врачей в Джорджии сегодня тоже не могут посмотреть сериал, не припомнив о некоем старшем ординаторе.
Моя первая вахта задала тон всем последующим «дежурствам». С того самого мгновения, когда я уступил мольбам Колтера, я прекрасно сознавал, что есть лишь один способ осуществить мой монументальный блеф. Если я намерен объегорить семерых интернов, сорок медсестер и несколько десятков человек вспомогательного персонала, то должен создать впечатление, что я этакий фигляр от медицины.
Я решил принять образ безалаберного, бесшабашного, вечно подшучивающего паршивца, которому до лампочки, соблюдаются ли правила, вбитые в голову в медицинской школе, или нет. И начал свое представление в ту самую минуту, когда прибыл на дежурство в первый же вечер, а Бренда встретила меня в кабинете старшего ординатора. Оказывается, Колтер не шутил. Она улыбалась.
– Вот, доктор, ваш халат и ваш стетоскоп, – провозгласила она, вручая мне означенные атрибуты профессии.
– Эй, тебе вовсе незачем трубить в ночную смену, – заявил я, натягивая белое одеяние. – Когда Колтер сказал, что назначит тебя в эту смену, я думал, он шутит. Завтра я с ним потолкую.
– Он вовсе не назначал меня, – бросила она на меня озорной взгляд. – Я попросила старшую сестру перевести меня в эту смену на время – время твоего пребывания.
Тут же вставив наконечники стетоскопа в уши, я полез к ней под блузку, чтобы приложить его головку к левой груди.
– Я всегда знал, что сердце у вас на нужном месте, сестра Стронг, – сказал я. – И что там у нас первое на повестке дня сегодня вечером?
– Не это, – отвела она мою руку. – Я бы советовала тебе провести обход, проверить больных, прежде чем проверять постель.
Педиатрическое отделение занимало весь шестой этаж больницы. В него входили неонатальная палата с примерно дюжиной новорожденных и три крыла для детей, выздоравливающих после болезней, травм или хирургического вмешательства, а также для детей, поступивших для диагностики или лечения. В целом под мой надзор попало около двух десятков детей в возрасте от двух до двенадцати лет. К счастью, в техническом смысле они вовсе не находились на моем попечении, поскольку за каждым ребенком был закреплен собственный лечащий педиатр, прописывавший все лечение.
Моя роль сводилась исключительно к надзору и наблюдению, хотя предполагалось, что я врач, готовый принять руководство в случае любой чрезвычайной ситуации. Я уповал, что никаких чрезвычайных ситуаций не будет, но все же подготовил план на подобный случай. Первые ночи я посвятил обработке интернов, опекавших больных на самом деле. Все они хотели стать педиатрами, и шестой этаж являл собой превосходный испытательный полигон для них. После нескольких часов наблюдения я счел, что все они по компетентности и способностям ничуть не уступают некоторым штатным врачам. Впрочем, не мне судить; с равным успехом можно пригласить невежду подтверждать теорию относительности Эйнштейна.
Но еще до утра я почувствовал, что всем интернам до единого я в роли руководителя понравился, и они вряд ли станут бухтеть.
Первая вахта была ленивой, приятной и шла без происшествий часов до семи утра, когда со мной вдруг связалась дежурная сестра по шестому этажу.
– Доктор, не забудьте перед уходом с дежурства подписать мне карточки, – сказала она.
– Э-э, ага, ладно, подготовьте их для меня, – отозвался я.
Подойдя к столу дежурной, я поглядел на стопку собранных для меня карт. Там было по карте для каждого пациента, где указывались лекарства, которые им давали, время, фамилии медсестер и интернов, проводивших лечение, и инструкции лечащих врачей.
– Вот здесь, – подсказала медсестра, указав на пробел на карте напротив комментариев старшего ординатора.
Я обратил внимание, что другие врачи писали на латыни. Или на греческом. А может, это был их нормальный почерк. Во всяком случае, я не мог разобрать ни слова.
И черт меня подери, если я хотел, чтобы кто-нибудь разобрал хоть слово из написанного мной. Так что в каждом случае я начертал какие-то иероглифы через всю карту и расписался столь же неразборчиво.
– Держите, мисс Мерфи, – проговорил я, возвращая карты. – Заметьте, я поставил вам «отлично».
Она рассмеялась. Я частенько вызывал смех во время последующих дежурств своими остротами, легкомысленным с виду подходом к серьезным материям и дурацкими выходками. К примеру, рано утром ко мне обратился акушер по поводу одной из своих пациенток – роженицы на стадии потуг.
– Не хотите ли вымыть руки и поглядеть? – предложил он. – По-моему, будет тройня.
– Нет, но позабочусь, чтобы у вас было достаточно кипятка и уйма чистых тряпок, – поддел я его. Даже он счел это уморительным.
Но я понимал, что ступаю по тонкому льду, и около 2:30 утра в конце моей первой недели лед дал трещину.
– Доктор Уильямс! В палату «Скорой помощи», пожалуйста. Доктор Уильямс! В палату «Скорой помощи», пожалуйста.
До сих пор мне удавалось обходить палату «Скорой помощи» стороной, и наш уговор с Колтером не предусматривал, что мне придется иметь дело с экстренными ситуациями. В «Скорой» должен быть свой врач. Так я предполагал. Я ненавижу вид крови. Даже от капельки меня начинает мутить. Однажды я проходил мимо приемного покоя «Скорой», куда доставили жертву аварии. Мужчина был весь в крови и стонал, а я поспешил в ближайший туалет, где меня и стошнило.
А теперь в «Скорую» вызывали меня. Я понимал, что не смогу отговориться тем, что не слышал вызова – я как раз разговаривал с двумя медсестрами, когда громкоговоритель рявкнул это сообщение, но по пути мешкал, как только мог.
Сначала воспользовался туалетом. Потом лестницей вместо лифта. Я понимал, что моя медлительность может причинить вред тому, кто нуждался в медицинской помощи, но если бы я ринулся в приемный покой очертя голову, то мог бы причинить еще больше вреда. Придя, я бы не знал, что делать. Особенно если у пациента кровотечение.
К счастью, это оказалось не так. Поступил парнишка лет тринадцати. Приподнявшись на локтях, он с бледным лицом смотрел на троих интернов, сгрудившихся вокруг него. Как только я переступил порог, интерны поглядели на меня.
– Итак, что у нас здесь? – осведомился я.
– Похоже, простой перелом большой берцовой, дюймах в пяти ниже коленной чашечки, – сообщил старший интерн доктор Холлис Картер. – Мы как раз собирались сделать рентген. Если не обнаружится ничего более серьезного, я за то, чтобы наложить ему гипсовую повязку-сапожок и отправить домой.
Я поглядел на Карла Фарнсуорта и Сэма Байса – двух других интернов.
– Доктор Фарнсуорт?
– Поддерживаю, доктор, – кивнул тот. – Может, даже и перелома нет.
– Ваше мнение, доктор Байс?
– По-моему, ничего больше, – сказал он.
– Что ж, джентльмены, похоже, вы вполне обойдетесь без меня. Продолжайте, – изрек я и удалился.
Позже я узнал, что парнишка сломал кость голени, но в тот момент я мог бы запросто подумать, что ему нужны очки.
В последующие ночи у меня были и другие вызовы в приемный покой «Скорой», и всякий раз я позволял интернам сладить с ситуацией без моего вмешательства. Я входил, опрашивал их на предмет заболевания или травмы, а потом интересовался у первого, какое лечение он рекомендует. Выслушав, справлялся у одного или обоих оставшихся интернов, обычно присутствовавших здесь же. Если он или они поддерживали первого, я авторитетно кивал и говорил: «Хорошо, доктор. Приступайте».
Я влюбился в свою роль врача. Я наслаждался ею почти так же, как своей ипостасью пилота гражданской авиации.
Я не знал, насколько мой подход в подобных случаях устраивает интернов, но довольно скоро это выяснил. Они были в восторге.