Генерал всплеснул руками:
– Что ты говоришь? Там, наверное, есть что почитать.
– Так точно, – вытянулся в струнку Петр. – Я, разумеется, оставлю ее вам, однако поделюсь, какие предположения родились у меня после прочтения.
Свиридов подался вперед.
– Все, что касается Черных, я взял, естественно, из этих записок, – пояснил Огуренков. – Но ни одна строчка не заставила меня усомниться в его невиновности. Да, Советская власть пыталась отомстить Ярославу за неудачных родителей. Однако не успела сделать этого. И знаете почему? На каждом собрании классный руководитель дрался, как лев, за своего ученика, так и не позволив исключить его из комсомола. Кроме того, Вячеслав Петрович никогда, ни единым намеком не обидел парня и пресекал подобные попытки учеников и учителей. Короче, относительным спокойствием юноша обязан именно Котикову. За что же ему мстить?
– Мстить? – повторил Свиридов.
– Да, мстить. А как иначе назвать все случившееся? – поинтересовался Петр. – Я несколько раз перечитал так называемые хроники подпольной группы, и у меня голова пошла кругом. Просто не могу понять, кому понадобилось играть на нервах этих ребят и их руководителя. Вы обратили внимание? Провокатор бросал немцам, как собаке кость, информацию частями: что и в каком месте собираются предпринять подпольщики, а о месте, где они скрывались, умалчивал. А ведь одно его слово могло положить конец существованию группировки! Спрашивается, по какой причине он или она предпочитали этого не делать?
– И по какой же? – спросил Александр Афанасьевич.
Огуренков вытер потный лоб:
– Сам до сих пор не пойму. Бред какой-то. Единственное, в чем я уверен, – это определенно не Черных. Уж очень многим парень был обязан своему классному. А вот у Татьяны Павловны и у Короткова были причины ненавидеть Котикова.
Генерал захрустел узловатыми пальцами:
– У Татьяны? Ты… Ты… – он задыхался от волнения. – Этого не может быть! Она сама меня разыскала, чтобы…
Огуренков устал шагать по номеру и опустился на стул:
– Сейчас я расскажу вам все, что выяснил, а делать выводы будете сами, – проговорил он. – Сначала это покажется ребячеством. Итак, начну со Снежковой. В школьные годы она считалась самой красивой девочкой в классе. Не только одноклассники, но и парни постарше пытались добиться ее внимания.
В памяти Свиридова всплыла фраза его бывшей возлюбленной: «Если бы Пашка Лебедев не погиб, у меня была бы нормальная семья».
– Об этом она мне рассказывала, – перебил он эсбэушника. – Продолжай.
– Однажды Ирина Федоровна предложила старшеклассникам организовать конкурс «Весна», что-то вроде конкурса красоты в советское время. Кроме соответствующей одежды и прически, девушки должны были прочитать стихи о любви к великой и могучей державе, спеть песню на аналогичную тему, а потом блистать в разных номинациях. Как пишет Тамарченко, Снежкова, сразу вырвавшись вперед, оставила бы конкурсанток далеко позади, – он вздохнул, – в том-то и дело: оставила бы… Вячеслав Петрович, сидевший в жюри, изо всех сил тянул Инну Рожнову, выглядевшую гораздо скромнее, и добился своего. Она опередила Татьяну на полбалла.
Александр Афанасьевич фыркнул:
– И что с того?
– Вы, может быть, восприняли бы все именно так, – рассмеялся Огуренков, – А вот Татьяна Павловна отнеслась к этому по-другому. Она убежала сразу после оглашения результатов, не осталась на танцы, однако дома тоже не появилась. Представляете, пятнадцатилетняя девочка, отвязав рыбацкую лодку от пирса, направила ее в открытое море. Ей повезло. В тот день не было шторма, и рыбаки, найдя ее утром в трехстах метрах от берега, спокойно отбуксировали к причалу.
Генерал улыбался синими губами. Он знал боевой характер бывшей подруги.
– Но на этом дело не кончилось, – продолжал Петр. – Татьяна объявила голодовку и три дня не поднималась с дивана, пропуская занятия.
– А потом? – вставил Свиридов.
– Потом все нормализовалось. Снежкова смирилась с поражением, но, думаю, обиду носила в себе. Кстати, она могла попытаться подставить и Рожнову. Если бы не крик Котикова: «Инна тут ни при чем» – газета писала бы сейчас о ней.
Размышления Огуренкова явно не понравились генералу:
– Снежкова не такая. Она никогда не была мелочной.
– Вы считаете, Татьяна всегда откровенничала с вами? – ехидно поинтересовался эсбэушник.
Старик пожал плечами:
– Вообще-то я редко ошибался в людях.
– Есть еще Коротков, – добавил Петр. – Пять лет он входил в детскую волейбольную команду города, которой с огромными трудностями удалось занять призовое место в области и получить путевку в Москву. Владимир хорошо учился, но, видно, будущая слава вскружила ему голову. Он связался с дурной компанией, начал выпивать, устраивать драки, запорол контрольную по истории. Котиков вошел в его положение, и на первый раз все ограничилось предупреждением. Оказалось, на без пяти минут члена сборной СССР по волейболу уговоры не подействовали. Он был уверен: ничто не помешает поехать в столицу. Классный руководитель просто не посмеет лишить его этого права и, когда потребуется, выдаст отличные рекомендации. Только он просчитался. Вячеслав Петрович не дал ему хорошую характеристику, наоборот, запорол дело на корню. Можете представить, как буйствовал парень?
Свиридов поежился:
– Представляю. А дирекция?
Молодой человек усмехнулся:
– Он убедил и администрацию школы. Двоечникам и разгильдяям не место в сборной страны.
– Ирина Федоровна уверена: ее коллега поступил несправедливо, – проговорил Петр. – Нужно было дать юноше шанс… И, заметьте, неплохому юноше…. Он мог пересдать материал после поездки. Однако Котиков уперся. При нескольких свидетелях Владимир поклялся свести с ним счеты. Поездка в столицу была его заветной мечтой. Во-первых, он всегда хотел там побывать, но родители не имели средств повезти сына. Во-вторых, его лишили возможности выступить за свою команду на серьезных соревнованиях.
– Так-то так, – Александр Афанасьевич нервно потирал подбородок. – Да только и Снежкова, и Коротков люди адекватные. Кстати, парня что, отчислили из команды?
– Нет, что вы! – замахал руками Огуренков. – На следующий год он обязательно поехал бы. Однако следующим был 1941-й…
– Эти двое – очень ответственные люди, – добавил генерал. – Одно дело – ребячьи страсти, а другое – война. Уверен, пустые обиды были забыты ради общего дела.
– Но мы не можем списать со счетов эти факты…. – настаивал Петр.
– Таня сама попросила меня во всем разобраться, – не унимался генерал. – Она ведь знала, каких людей я вовлеку в расследование.
– Возможно, она не знала о существовании этих записей, – парировал Огуренков. – Возможно, женщина думала: свидетелей не осталось.
– Ладно, – нахмурился Александр Афанасьевич. Когда его боевую подругу в чем-либо обвиняли, это ему явно не нравилось. – Теперь перейдем к Прохоренко. Он что, один незапятнанный из всей четверки?
– Про таких говорят «никакой», – подтвердил Петр.
– Почему же в подозреваемые выбрали именно его? – поинтересовался генерал. – Просто ткнули пальцем в небо?
– Я досконально изучил показания Прохоренко, – заметил эсбэушник. – И кое-что мне не понравилось.
Старик встрепенулся:
– Что?
Молодой человек поудобнее уселся на стуле:
– Посудите сами. В тот роковой день четверо избежали ареста, а затем и гибели. Я уверен: Черных действительно побывал на месте стоянки партизанского отряда. Он подробно описал каждую деталь. Позже все подтвердилось. Откуда юноша мог знать, если сам не присутствовал? Из этого следует: Ярослав не лжет. Это первое. Второе. Родственница Татьяны подтвердила: девушка приходила к ней за продуктами. Какие мысли руководили ею, обсуждать не хочу, но показания правдивы. Третье. Владимир Коротков и Григорий Прохоренко отправились навстречу наступающим войскам Красной Армии. На опушке леса они разделились. Коротков встретил отряд под командованием Вавилова. Я отыскал оставшихся в живых бойцов. Один из них вспомнил: действительно, на подступах к Южноморску они наткнулись на встревоженного мальчишку, умолявшего быстрее войти в город. Юноша назвался Владимиром, и по описанию понятно: это Коротков. По словам же Прохоренко, он подвернул ногу, спрятался в кустах, надеясь, что боль утихнет и он снова продолжит путь, однако его подобрали бойцы отряда лейтенанта Санникова.
– Ну и… – генерал нетерпеливо пошевелил пальцами.
Огуренков достал из борсетки маленькую карту.
– Полюбуйтесь, – он ткнул карандашом в нарисованные черным маркером точки. – Здесь ребята расстались. Ярослав пошел на север и встретил Вавилова. Григорий же поковылял на юг, по его словам, прошел совсем немного и получил травму. Отсиживался парнишка вот здесь, – Петр указал на синюю отметину, – или вот здесь, – грифель прошелся по красному штриху. – Отряд лейтенанта Санникова находился в это время далеко от бедняги. Вот тут, – эсбэушник многозначительно посмотрел на бывшего начальника. – К нашему с вами счастью, Евгений Ульянович Санников здравствует и по сей день. На память пока не жалуется. Вы уже чувствуете, к чему я клоню, – он выдохнул, – никакого Гришу Прохоренко с больной ногой они не подбирали.
Александр Афанасьевич захрустел суставами:
– Звони этому прохвосту. Я вытяну из него правду.
Огуренков усмехнулся:
– А как же теория о том, что человек сам обратился за помощью?
Генерал зло рассмеялся:
– Ты видел этого журналишку? Много ли он, по-твоему, сможет сделать? Разве располагает такими возможностями, как мы с тобой? Ладно, звони ему. Не буду тебя отвлекать!
Огуренков достал записную книжку.
– Вот он, голубчик, – тонкие пальцы нажимали нужные цифры. На том конце провода взяли трубку.
– Мне нужен Григорий Иванович, – вежливо произнес Петр. Громкий женский голос что-то объяснил эсбэушнику.
– Понятно, извините, – Огуренков положил трубку. – Он в городе, товарищ генерал. Преступников всегда тянет на место преступления. Теперь его ищи-свищи…
– Я знаю, где он, – Свиридов потянулся к мобильному. – Татьяна? Ты в курсе, что приехал Григорий? Ах, так он у тебя? Пусть берет такси и немедленно мчится сюда. Лучше всего приезжайте вместе. Он пожилой человек и долго будет разыскивать меня. Если нет денег, я оплачу. – Положив телефон на стол, он устало произнес: – Они скоро будут.
Глава 16
Григорий Иванович Прохоренко за последние дни сильно сдал. Сказалось волнение, давал знать о себе возраст. Увидев его, неожиданно появившегося на пороге ее дома, Татьяна Павловна схватилась за косяк двери:
– Гриша?
Он улыбнулся:
– Узнала-таки?
– А почему я должна была не узнать? – женщина изобразила удивление. – Мы ведь виделись после войны.
Прохоренко протянул к ней дрожащие руки:
– Можно тебя обнять?
Она колебалась лишь секунду:
– Конечно!
Он сжал ее полные плечи:
– Ты действительно не веришь всей этой ерунде?
Снежкова указала ему на стул:
– Садись. Хочешь поесть?
Старик покачал головой:
– Ты не ответила.
Татьяна Павловна посмотрела ему в глаза:
– Скоро все выяснится, Гриша. Ты правильно сделал, что обратился в газету, но тот мальчик, Никита, молод и неопытен. В общем, я попросила помощи у Свиридова.
Она не сводила с него глаз: ей была важна его реакция.
– Спасибо, – Прохоренко по-стариковски причмокнул губами. – Я помню, ты рассказывала о своем бывшем и могущественном любовнике. Значит, он еще жив?
– Да, и дослужился до генерала, – пояснила Снежкова. – Поверь, раскрутить это дело ему ничего не стоит.
Григорий опустил голову:
– Дай-то бог. И ты ему все рассказала? Удалось что-нибудь выяснить?
Татьяна хотела ответить, но ей помешал телефонный звонок.
– Извини.
Что-то подсказало Григорию: звонит именно Свиридов. Он сжался, словно ожидая смертного приговора. Женщина разговаривала недолго.
– Ты очень устал? – спросила она, выйдя из комнаты.
Прохоренко вздрогнул:
– Что случилось?
Она пожала плечами:
– Не знаю. Александр в санатории. Это в двух часах езды отсюда. Он хочет нас видеть.
Григорий покорно встал:
– Я готов. Ты не представляешь, как для меня это важно. Даже если бы твой Свиридов находился на краю света, я бы помчался туда.
Снежкова сдержала радостный возглас. Григорий Прохоренко был для нее больше чем одноклассником: выполняя задания подпольной организации, они съели не один пуд соли. Женщине казалось: самое страшное и неприятное в жизни – подозревать близких. Возможно, сегодня Александр поможет Грише обрести покой и возвратить уважение тех, кто поверил грязной писанине.
Глава 17
Александр Афанасьевич дружески кивнул Татьяне, однако не пожал протянутую руку Прохоренко. «Недобрый знак», – подумала Снежкова. Ее словно окатили холодной водой: «Неужели все-таки Гриша?» Она растерянно взглянула на Петра Огуренкова, примостившегося на диване. Лицо эсбэушника ничего не выражало. Скрюченным пальцем с толстым суставом Свиридов указал гостям на кресла возле журнального столика.
– Я полагаю, перейдем сразу к делу, – объявил он. Женщина посмотрела на Григория. Тот был на удивление спокоен.
– Это лучше всего, – услышала она его бодрый голос. – Я полагаю, вы не вызвали бы нас просто так? У вас есть что сказать?
– А вы готовы говорить правду и только правду? – встрял Петр.
Прохоренко развел руками:
– Молодой человек, мне нечего скрывать. Если вы желаете услышать что-нибудь новое…
– Давайте не упражняться в остроумии, – перебил его генерал. – Да, мы желаем услышать новое, тем более у нас есть на это основания. Много лет вы утверждали: когда Котиков отправил вас на линию фронта, вы разделились с Черных и побрели в разные стороны. Так?
– Совершенно верно, – подтвердил Григорий Иванович. – Но почему вы…
– Потому что вы врете, – бросил Свиридов. – Странно, что после окончания войны вам поверили на слово. Никто не удосужился спросить об этом Санникова, в чей отряд вы якобы попали.
Коричневые, с вздутыми венами руки старого подпольщика задрожали:
– Так оно и было… – его лицо побагровело. Татьяне захотелось закричать, чтобы бывший возлюбленный перестал мучить Гришу. Казалось, еще немного – и его сердце не выдержит. Александр и Петр, наоборот, поражали олимпийским спокойствием:
– Так не было, – доброжелательно подсказал Огуренков. – У нас имеются показания Санникова, посланные факсом и заверенные его подписью. Вы поверите на слово или нам придется потревожить пожилого героя войны?
Прохоренко рванул ворот рубахи:
– Не надо. Я все расскажу.
Снежкова закрыла глаза. Ей нестерпимо захотелось убежать отсюда, вернуться домой и никогда не иметь отношения к расследованию. Генерал, заметив, как побледнела Татьяна, кивнул Огуренкову, и тот поднес женщине стакан воды. Она выпила залпом и бессильно привалилась к спинке кресла, простонав:
– Я больше не могу…
– Тебе плохо? – Свиридов попытался встать. – Давай я вызову врача…
– Ничего не надо, – выдохнула она – Не надо никакого расследования. Мы уезжаем… Я не верю…
– Подожди! – не поддержал ее Григорий. – Вы вправе знать то, что я утаил много лет назад. Действительно, я сказал тогда неправду.
Снежкова закусила губу.
– Где же ты был?
Он в волнении теребил платок:
– Я дошел до линии фронта, услышал канонаду и испугался… Да, да, да, испугался и повел себя как последний трус. Впервые над моей головой свистели пули. Вы не представляете, как страшно слышать этот звук первый раз в жизни. Я спрятался в кустах и сидел до тех пор, пока наши не вошли в пределы города.
– И сколько сидели в укрытии? – с насмешкой спросил Огуренков.
– Трое суток, – прошептал Григорий. – Поверьте, это правда. Я не имею никакого отношения к предательству Котикова. И трусость мне удалось преодолеть. Я же дошел до Кенигсберга.
Его голова упала на грудь. Послышались беззвучные рыдания.
– Успокойся, Гриша, – ласково проговорила Татьяна. – Мы верим тебе. Я знаю, ты не смог бы…
Свиридов и Огуренков переглянулись. Снежкова помогла Прохоренко подняться:
– Поехали, Гриша. Саша обещал найти настоящего предателя. И он сделает это, обещаю тебе.
Когда за ними захлопнулась дверь, Петр, достав большой носовой платок, вытер пот, обильно струившийся по лицу.
– Черт знает что такое, – недовольно проворчал он. – То просят помочь, то выбивают из рук доказательства. И как прикажете поступать?
Генерал махнул рукой:
– Оставь их, поверь моему чутью: это не Прохоренко. Конечно, одно другому не мешает, и наш герой мог соврать не единожды, однако это не он. Ну не обратился бы настоящий предатель в редакцию с просьбой о помощи. Поверь, опытные журналисты нарыли бы не меньше, чем мы.
Молодой человек нахмурился:
– Значит, продолжаем искать…
– Вот именно…
Глава 18 Никита
Верный намеченному плану, я, предварительно звякнув Валерии, завел «Фиат» и, обдав сторожа клубами пыли и дыма, выехал из дачного кооператива. Направлялся я по пути следования Коваленко. Небольшая чайхана в восточном стиле выросла передо мной через полчаса. Радушный краснолицый татарин в черной вылинявшей тюбетейке и таком же халате усадил меня за стол и принес пиалу с крепким чаем, сладости и тарелку с лепешками.
– Я уже рассказал следователю все, что знал, – ответил он на мой вопрос. – Вроде ничего не упустил и не вспомнил. А если бы вспомнил, – он порылся в кармане и извлек на свет засаленную визитку, – это телефон следователя, я бы обязательно позвонил.
– Иногда нужные детали всплывают в самый неожиданный момент, – заметил я.
Он захлопал черными ресницами:
– Ну посудите сами: журналист остановил машину, заказал плов, быстро поел, расплатился и убежал. Мы едва перекинулись парой слов. Он спросил, как подъехать к смотровой площадке, где позже нашли его машину, и я объяснил. Это все, клянусь Аллахом.
– Теперь объясните то же самое мне, – попросил я на прощанье. Татарин сделал это с удовольствием. Развернувшись на триста шестьдесят градусов, я задался вопросом: зачем вообще понадобилось Артему возвращаться назад? Это могло произойти только в одном случае: кто-то позвонил моему коллеге, назначив встречу. Кто-то, кто не хотел, чтобы Коваленко добрался до Киева.