— Мамочки, — провыла от ужаса.
В окошко постучали.
Сначала она подумала, что ей показалось.
Постучали еще раз. Испугалась, что охранники пытаются достать ее снаружи.
Когда постучали в третий раз, Настя приоткрыла занавески и разглядела какую-то высоченную старуху в старой каракулевой шубе с мертвой, почему-то улыбающейся лисьей головой, свисающей с плеча.
Старуха махала руками и улыбалась.
Господи, узнала Настя свою соседку по палате в психиатрической больнице. Это же старуха Загладина, с Альцгеймером. Что она здесь делает?
Между тем старуха продолжала призывно махать руками, заставляя Настю открыть окно. А в дверь застучали требовательно:
— Анастасия Ольговна! Откройте!
Навалившись всем телом на примерзшую ручку, она потащила окно вниз. Оно поддалось, и Настя жадно глотнула морозного воздуха.
— Вы? — убедилась она. — Каким ветром вас занесло?
— Собирайтесь! — зашептала старуха Загладина. — Вам не место здесь! Вам грозит смертельная опасность!
— Откройте!!! — настаивали из-за двери.
— Откуда вы знаете?
— Да скорее же, девочка! Берите самое необходимое! Они же дверь сломают!
Настя вновь почувствовала животный страх, особенно когда дверь попытались отпереть ключом. Он скрежетал так, будто нож скребет кость. И она схватила сумку, засовывая в нее что было под руками. Пару белья, косметичку, деньги, книжку-сейф с пластинкой, еще какие-то мелочи. Ударила каблуком по антикварному патефону, которым так и не удалось воспользоваться. Хрустнул по-стариковски. Она выбросила сумку в окно, а затем выбралась сама.
— Бежим! — скомандовала старуха Загладина.
И они побежали. Плутали между поездами, как будто их преследовали с собаками. Несмотря на страх, Настя улыбалась, наблюдая, как бежит старуха Загладина, переставляя свои конечности, будто лыжница на дистанции.
И как она не устает? — удивлялась девушка, тяжело дыша…
Дверь в ее купе взломали, обнаружив пустоту и холод. Доложили Ивану Диогеновичу.
— Блядь! — шипел он. — Блядь!.. Пластинку нашли?
— Ничего нет, — виновато ответил охранник Митя. — Пара туфель да патефон сломанный…
— Ах, какая блядь!.. Позовите Настю!
— Так она же сбежала! — не понял охранник.
— Вертигину! — разозлился человек-ксилофон. — Внучку помощника начальника станции!
— Ага!..
— Что «ага»? Немедленно!
Они выбежали на привокзальную площадь с обратной стороны. Постояли, подышали.
— Дальше что? — спросила Настя.
Старуха посмотрела направо, в темноту, откуда вдруг выехал знакомый антикварный автомобиль, вспыхнув фарами.
— Викентий! — поняла Настя, хотела было броситься в заснеженные кусты, но старуха взяла ее руку, как будто кандалами приковала. Да и куда бежать еще…
Автомобиль поравнялся с женщинами, передняя дверь открылась, и Настя увидела строгое лицо востроносого Викентия.
— Садитесь, Анастасия Ольговна! — хлопнул он ладонью по сиденью. — Пожалуйста!..
Полковник Крутоверхов стоял посреди филармонической сцены и смотрел, как в пластиковые мешки упаковывают семь трупов. Все трупы были мужеского пола, приблизительно одного возраста, до двадцати лет, и похожими на лицо как братья. Причем мертвецы были обнаружены совершенно голыми, со свернутыми шеями, что предположительно и послужило причиной их смерти.
— Да что здесь произошло? — уже целый час вопрошал полковник.
Ему докладывали, что отпечатков пальцев на сцене бесчисленное количество, а вот на трупах — ни единого. Чистенькие ребята, словно в баню сходили после смерти.
Завтра понаедет начальство, понимал полковник. Звездочку точно снимут… Еще банк областной ограбили какие-то пацаны!.. Миллион долларов взяли, напасть какая-то!
— Везите в морг! — скомандовал. А сам принялся ходить из одной кулисы в другую. Показывал экспертам на капли крови и велел все фиксировать, брать пробы.
Нашли глухого осветителя. Полковник краем уха слушал показания работника филармонии.
— И птицы на сцену обрушились толпой! — почти кричал осветитель. — Дятлы. Красноголовые. И начали они клевать артиста! — указал на пятна крови. — Его юшка. А потом и всех начали гонять по сцене. А я их самого главного чуть было не поймал. Но слишком здоровым оказался дятел, вырвался!
Сколько же сумасшедших нас окружает! — подумал Крутоверхов, махнул рукой: мол, отпустите старика. Решил плюнуть на все и ехать домой ужинать с женой и дочерьми. А завтра все будет как будет…
Его встретили ласково, как настоящего отца семейства, которого любили. Вкусно накормили и нацеловали досыта. А потом он лег спать. Почитал немного про космос и про планету Фаэтон: мол, была такая в Солнечной системе. А потом полковник, поцеловав жену, положил очки на тумбочку и выключил свет.
Ночью позвонили из морга и сообщили, что вместо трупов обнаружили семь тушек дятлов со свернутыми шеями.
— Что за шутки?!! — рассердился полковник.
— Никаких шуток! — удрученно уточнил капитан Зырин, главный в бригаде следователей. — Только дятлы.
Полковник проснулся окончательно и велел отыскать глухого осветителя:
— Везите его в морг. Я через пять минут выезжаю.
В городе Коврове морг был достаточно приличным. С недавних пор. С год назад в город приезжала группа колумбийских полицейских делиться опытом, после чего Богота прислала Коврову новое оборудование для морга и судмедэкспертизы. Город разорился на ремонт, покрасил стены, вмонтировав в них колумбийские холодильники, так что даже московские завидовали такому новейшему оборудованию. Правда, в городе после такого дружеского визита резко взлетел уровень наркотрафика и вследствие этого — потребление наркотических веществ. Так что оборудование для морга было подарено кстати. Холодильники никогда не пустовали, а хранили в них в основном тела наркоманов с передозом.
Крутоверхов спустился к холодильникам и, прищурившись от резкого света, велел:
— Показывайте!
Прозектор, не ожидавший, что ночь будет такой насыщенной событиями, был несколько пьян, но холодильники с четвертого по одиннадцатый открыл, поочередно выкатив из них носилки. Скинув с номера один простыню, прозектор засмеялся, ничуть не стесняясь руководства. Он показывал на тушку дятла с открытым клювом и даже похрюкивал от удовольствия.
— Что смешного? — поинтересовался полковник.
— И в следующем дятел! — радовался прозектор, сдергивая простыню с носилок номер два.
Открыли. Точно такая же тушка.
Осмотрев остальные холодильники, полковник Крутоверхов голосом, наполненным закаленной сталью, спросил:
— Где трупы?
Капитан Зырин — красный, мордатый — молчал.
— Я вас спрашиваю! — Крутоверхов посмотрел в глаза довольному прозектору.
— А я почем знаю! — ответил работник морга.
— Отвечать по уставу! — грозно скомандовал полковник.
— По какому? — удивился прозектор.
Действительно, подумал руководитель ковровского МВД. Человек он штатский, уставов не имеет.
— Вас как зовут? — сбавил обороты Крутоверхов.
— Гаврила.
Здесь капитан Зырин не выдержал и рявкнул со слюнями:
— Я тебе дам — горилла!!! — и, сжав кулак, помахал им перед лицом прозектора.
— Отставить! — приказал капитану полковник.
— Есть «отставить»!
— Существует такое русское имя — Гаврила, — пояснил полковник подчиненному. — Знаете такой стих: «служил Гаврила хлебопеком»?
— Никак нет! — потерялся капитан, зыркая глазищами рефлекторно.
И полковник продекламировал:
— «Служил Гаврила хлебопеком, Гаврила булку испекал, своим орлиным острым оком он бракоделов пресекал!»
— И почтальоном Гаврила служил, — добавил прозектор. — И бюрократом…
— Про бюрократа я не знал! — признался полковник.
Надо книжки почитать в библиотеке, решил капитан Зырин, почесав мощные тылы.
— Так куда же трупы делись? — еще раз поинтересовался полковник.
Доктор Гаврила развел руками.
— Но были, — уточнил.
— Посторонних на территорию морга пускали?
— Никого. Да никто и не просился.
— В одиночестве выпивали?
— Конечно…
Пошли смотреть камеры наблюдения. Крутили с момента заноса трупов, закладки их в холодильники до настоящего времени.
— Странно, — протер носовым платком лицо полковник.
Капитан утирался рукавом кителя.
— И я говорю, — ответил Гаврила-прозектор. — Иллюзия! Морг, знаете ли, странное место!
— Да?.. А почему?
— Здесь все по законам смерти.
— А вот заезжий человек-ксилофон говорит, что смерти нет!
— И я слышал. И прав он, быть может!
— На чем основываетесь?
— Было семь свежих человеческих трупов! — провел логическую связь Гаврила. — А стало семь птичьих тушек! Иллюзия! Иллюзия смерти!
— Здесь все по законам смерти.
— А вот заезжий человек-ксилофон говорит, что смерти нет!
— И я слышал. И прав он, быть может!
— На чем основываетесь?
— Было семь свежих человеческих трупов! — провел логическую связь Гаврила. — А стало семь птичьих тушек! Иллюзия! Иллюзия смерти!
— А как в протоколе написать? — задумался полковник.
— А так и напишите — иллюзия… А лучше вот как — сегодняшнего числа в городе Коврове было все спокойно…
— Это не Багдад… — И проговорил: — Прозектором служил Гаврила, Гаврила трупы разрезал!.. Зовите осветителя!
Раритетное авто вмиг домчало своих седоков до нужного адреса.
Яков Михайлович встречал гостей с распростертыми объятиями:
— Здравствуйте, дражайшая Анастасия Ольговна!
— Вы меня в плен взяли?
— Что вы! — отмахнулся психиатр, пыхнув сигарным дымом. — Скорее в союзники!.. А вы, Загладина, боялись, что не научитесь пользоваться мобильным телефоном! Справились же! — Яков Михайлович потрепал старуху по щеке и разрешил подкрепиться остатками котлет. Старуха села за стол и принялась есть с завидным аппетитом. — А вы, Настенька, пластиночку, надеюсь, захватили?
— Со мной, — призналась девушка. — Но если что, вы же знаете… — она показала на свой живот. — Нажму — и все!
— Знаю, знаю! — закивал Яков Михайлович. — Но мы теперь не враги. Все поменялось. Сейчас я вас беру под свою дружескую опеку!
— С чего я должна с вами дружить? — удивилась Настя.
— А потому что вас у Ивана Диогеновича убьют!
— Откуда вы знаете? — Настя вновь ощутила страх именно в том месте, где прятала пластинку.
— Потому что вы ему больше не нужны. У него новая Настя! Оригинальная, так сказать!
Она промолчала. Стояла красная, напряженная. Она вдруг вспомнила интернат для детей-сирот, в котором училась, и директоршу, пятидесятилетнюю тетку по имени Ольга. Злобная была и властная. Все ненавидели ее в едином порыве. И мальчики, и девочки. Одно время Насте казалось, что тетка хочет убить ее. Дрожала по ночам, когда та ночью открывала скрипящую дверь в девичью спальню и подкрадывалась на цыпочках почему-то к ее постели. Трогала волосы… А в седьмом классе она вдруг удочерила Настю и забрала к себе на квартиру жить. И там, на нейтральной территории, она стала Насте лучшей матерью на свете. Добрая и ласковая, директриса лишь на мгновение успела открыть перед девочкой радость семьи. Через восемь месяцев женщина скоропостижно скончалась. Настя вернулась заканчивать восьмой класс в интернат, а когда пришло время получать паспорт, она записала отчеством «Ольговна», в честь приемной мамы, долго уговаривала в загсе с коробкой конфет «Птичье молоко». А фамилию «Переменчивая» взяла из своего сна. В том же сне ей снился Иван. Он и говорил ей: «Ты такая все время меняющаяся!..» Во всяком случае, ей позже так казалось…
— И чего вы к нему прилипли? — не выдержал Викентий, задергав лицом.
Настя очнулась, облизнула губу и решительно произнесла:
— Он — Вера…
— Простите, — придвинулся ближе Яков Михайлович, — кто он?
— Вера, — повторила Настя.
— А это как?
— Я так понимаю — есть Господь… — девушка замялась, думая.
— Так! — поддержал психиатр. — Господь…
— А он — дорога к нему!
— Дорога к Господу? Что в этом нового?
— Он — новая дорога! Самая короткая! — Настя вдохновлялась: — Самая главная и единственная верная!
Ее усадили на старенький диван, откуда она увидела торчащие из соседней комнаты две пары ног. Мужские и женские. Дернулась:
— Мертвые?!!
— Перепились! А может, и мертвые!
— Вкусные у вас котлеты! — похвалила старуха Загладина.
— Значит, дорога? — задумался Яков Михайлович. — Единственная…
— В нем антиматерия, — призналась Настя и поняла, что предала его.
— Интересно!..
— Нагнал бабе пурги в мозги! — нервничал Викентий.
— Подожди! — велел отец. — Вы говорите — антиматерия?
— Да.
— Где же он ее взял?
— Возле Стрелковского пруда нашел. Мы живем недалеко от него. Это в Москве.
— Так просто взял и нашел? — давил Яков Михайлович.
— Он всегда что-то искал. Я просто не понимала что. Но чувствовала, это очень важно! Он искал и нашел!
— Пионер!.. И что он сделал с ней? С этой антиматерией?
— Проглотил.
— И?
— Дальше он стал Верой.
— Ясно. — Яков Михайлович заходил по комнате, подумал, а потом спросил у пространства: — А я тогда кто?
— Ты, отец, материя!
— Значит, — сделал вывод психиатр, — он — антиматерия, а я — материя?
— Выходит, так, — подтвердил Викентий.
— Отдайте пластинку, Анастасия Ольговна, — попросил Яков Михайлович. — Пожалуйста!
Она тотчас положила обе руки на живот, готовая сломать хрупкую вещь.
— Назад! — попросила.
— Обещаю не использовать ее в качестве любовного зелья!
— Обманете!
— Клянусь! — психиатр приложил к груди обе руки. — Для меня эта пластинка — как для Ивана Диогеновича антиматерия! Секс лишь побочный эффект!
— Будете ее есть? — Настя улыбнулась.
— Дайте, пожалуйста! — Он посмотрел на нее профессионально, сломил на мгновение волю и получил желаемый черный диск в свои руки. — Спасибо.
Она пришла в себя, рассмотрела Якова Михайловича с «Валенками» в руках и поняла, что стала совсем беззащитной и никому не нужной. Еще она увидела, как старуха Загладина доедает последнюю котлету.
— И что вы будете делать с пластинкой?
— Я залезу с ней в собственное ухо! — возвестил Яков Михайлович и помахал черным диском.
Жагин проснулся следующим утром совершенно выспавшимся. Голова не болела, и от одного этого стало весело. Он хорошо зевнул и пошел умываться, попутно крикнув Верочке, чтобы жарила яичницу, а сырники подавала холодными. Пока чистил зубы, импресарио, глядя в зеркало, понял, что голова увеличилась в объемах существенно. Но не болела! И это хорошо!
Позвал охранника. Тот, войдя в купе, непроизвольно отшатнулся.
— Что, большая? — хмыкнул Жагин.
— Большая, Андрей Васильевич!
— Да и хер с ней! Что нового без меня?
— Андрей Васильевич! — позвала Верочка. — Завтракать идите!
— Пошли, — позвал Жагин. — В столовой поговорим.
— Ой! — всплеснула руками Верочка. — Что с вами?
— Все в порядке…
— А то, может, какой компресс? У меня капустный лист есть.
Казалось, под Жагиным развалится стул. На предложение Верочки он не повернул головы, завернул на вилку всю яичницу с четырьмя солнцами и разом засунул в рот.
— Рассказывай, что нового?
— Анастасия Ольговна сбежала!
— С чего бы это она? — удивился Жагин, отправляя в огромный рот сырник за сырником.
— Застала Ивана Диогеновича с внучкой помощника начальника станции!
— Это новость!
— Девчонку тоже Настей зовут. Тоже училась на ксилофоне. Правда, слегка. Не в консерватории.
— У нас это называется — сменил коллектив! Что еще?
— Человек-ксилофон требует послезавтра концерт!
— Я обещал, значит, сделаем!
— Газеты местные от корки до корки забиты статьями об Иване Диогеновиче. Кто его Мессией новым считает, кто — Дэвидом Копперфильдом. А многие — шарлатаном!.. Даже в столичной прессе появились сообщения.
— А там что?
— Пишут, что вы с ума не сходили, отказавшись от первых звезд. Мол, у вас проект, который всколыхнет весь мир!
— Ну уж мир. Пока маленький городишко… И то могут в любой момент — под зад коленом! — Жагин заглотил пятнадцатый сырник, запив его тройным эспрессо. — Я к Ивану Диогеновичу. Смотри, чтобы на территории все было спокойно…
— Конечно, Андрей Васильевич! — ответствовал охранник. — Да, этот помощник начальника станции искал здесь внучку свою, я ему сказал, что не здесь она. Жаль его, старый совсем, за внучку переживает!..
Настя Вертигина спала возле головы человека-ксилофона, когда Жагин вошел.
— Я жду вас уже два часа! — сверкнул глазами Иван.
— У меня были дела.
— Обговорим концерт.
— Пока нечего обговаривать, — прервал Жагин. — Зал разрушен, денег нет!
— Вы обещали!
— Обещал. Сначала необходимо связаться с администрацией и получить разрешение на концерт. Затем нужно изыскать средства и привести филармонию в порядок!
Настенька проснулась. Она улыбнулась, полнехонькая счастьем, и поделилась:
— А мы с Иваном решили пожениться!
— Отлично! — отреагировал импресарио, чувствуя, как в голове, где-то глубоко, начинаются неприятные процессы, предвещающие скорую боль. — Поздравляю! Кстати, милая, вас всю ночь дедушка искал. Человек старый, на нервах, мало ли что произойти может!
— Ой!
С этим «ой» половинка счастья выпорхнула из ее души через вишневый рот. Она запросилась ненадолго домой, рассказать обо всем дедушке.