На карте были явственно обозначены горные цепи, идущие вдоль побережий, глубоко вдававшиеся в берег обширные заливы, россыпь островов вокруг. Поверхность материка густо покрывали маленькие треугольники из дымчатого кварца, с подписями рядом.
Несомненно, то были города.
Несколько треугольников было разбросано по «азиатским» просторам, по одному - там, где в его мире были Канада и Гренландия.
Костюк постарался как можно точнее запомнить их расположение, но тут же усмехнулся про себя. Зачем? Ведь сюда все равно придут люди.
И вновь потянулась бесконечная паутина переходов, тоннелей, крипт; анфилады залов и хранилищ. Там и тут стены были покрыты барельефами или рядами символов - то идеально начертанных, то грубо выбитых в неподатливом камне неумелой рукой.
Двигались путники в глубоком молчании, нарушаемом только звуком их шагов.
Очень редко Алексей отваживался задать вопрос, на который следовал немногословный ответ. Еще реже Найярони начинал разговор первым.
Они спускались все ниже по исполинской, многоярусной спирали.
Разведчик попытался хотя бы приблизительно определить размеры подземелий. Выходило, что он увидел ничтожнейшую часть.
«Тут работы десятку Академий на сотни лет», - мелькнула мысль у капитана.
Подумал о давно умерших людях, чьи руки построили все это, о тех, чьи мысли и чувства, вся жизнь принадлежали храму. В течение многих, непредставимо многих поколений.
Увидел он и обещанные сокровища - целые горы золотых самородков; алмазы, изумруды, рубины в каменных горшках.
Не удержавшись, Алексей наполнил ими карманы, чувствуя себя при этом довольно глупо. Но, в конце концов, ему предстоит еще обратный путь. Мало ли что, а деньги всегда сгодятся в дороге.
Его провожатый как будто вовсе и не стремился показать своему спутнику как можно больше. Он равнодушно проходил мимо кладовых, наполненных шедеврами, подобных которым по красоте Костюк не видел ни в одном музее Земли, или книгами. И, бывало, подолгу задерживался в каком-нибудь тупике, где не было ничего, кроме нескольких надписей или полустершихся изображений, содержание которых Алексей не мог даже понять толком.
В одном из таких мест стену украшала весьма странная картина, написанная на вмурованной в стену плите чем-то вроде расплавленного стекла.
Она одновременно напоминала земную абстрактную живопись, замысловатые индейские орнаменты и арабески. Переплетения извилистых линий и многогранников, какие-то изломанные геометрические фигуры, переходящие друг в друга под немыслимыми углами…
Все это производило впечатление полной бессмыслицы, но одновременно явно подчинялось некоему, пусть и непонятному закону.
Прихотливый узор властно пленял его своей завораживающей и одновременно математически-стройной красотой.
Алексею вдруг показалось, что картина расплывается, отодвигаясь куда-то вглубь картины, что непонятный рисунок продолжается во все стороны там, за гранью изображения. В какой-то момент узор обрел объем и глубину. Все это одновременно и притягивало, и вызывало в душе некое смутное беспокойство.
Найярони тронул его за плечо:
- Пойдем, на нее не надо слишком долго смотреть.
- Что это такое? - спросил Костюк, не без труда отрывая взгляд.
- Это… очень странная вещь. Неведомо, откуда она взялась, но известно, что она старше, чем этот храм. О ней говорили как о большой загадке уже тогда… В храме есть не только то, что создано народом хранителей мудрости, - добавил он. - Там можно встретить много того, перед чем бессильны оказались лучшие умы северян. Даже для них были свои тайны… Вот про это говорили, что будто бы через него можно выйти… - он оборвал фразу, только махнув рукой.
…И вновь груды вещей - на каменных столах, в нишах, прямо на полу…
Зеркала из полированного обсидиана и платины, агатовые и малахитовые статуэтки фантастических созданий, игры, похожие одновременно на шахматы и китайскую головоломку, с сотнями разноцветных клеток и фигурок.
Странные, действительно, странные приборы и механизмы - кажущиеся нелепыми нагромождения дисков, передач деталей сложной вычурной формы.
Попадались и предметы вообще не похожие ни на что. Возможно, они были предназначены для колдовского искусства?
Проходило время, и на Алексея все сильнее наваливалась усталость, начинало клонить ко сну. Колени его подгибались, долгий путь через подземелья давал о себе знать.
Желудок сводило спазмами голода - с утра он ничего не ел, кроме нескольких сухарей, очень хотелось пить.
Найярони, тоже было сникший, вдруг неожиданно приободрился. Его движения стали увереннее, шаг тверже, словно он приблизился к некоей конечной цели своего пути.
Несколько раз свернув, они оказались в широкой галерее.
Опустившись очень длинным наклонным коридором, где вперемешку лежали предметы, добытые, как пояснил толмач, обитателями долины за тысячелетия во время вылазок в мир - каменные и бронзовые топоры, почерневшие серебряные браслеты и ожерелья, ржавые сабли и костяные луки - путешественники через узкий проход вступили в огромный зал.
Он был настолько велик, что свет фонаря, хотя Алексей и повернул переключатель на полную мощность, не достигал ни сводов его, ни противоположной стены.
Разведчик невольно вздрогнул, ему на мгновение почудилось, что он стоит на берегу океана бесконечной темной пустоты. Преодолев секундную слабость, он прошел за Найярони туда, где неподалеку от входа стоял высокий - в два человеческих роста - четырехугольный камень.
На его зеркально отполированной поверхности не было ни узоров, ни письмен, ничего.
Капитан хотел спросить старика, зачем они здесь, но не успел…
Сильнейший удар обрушился на его голову, и окружающий мир исчез в ослепительно-алой вспышке.
…Алексей очнулся…
Не сразу вспомнил, где он и что с ним случилось.
Когда сознание прояснилось окончательно, молодой человек обнаружил, что стоит крепко привязанным к тому самому камню, который вроде бы только что рассматривал.
Вся его одежда, варварски разрезанная, и сапоги валялись у его ног. Рассыпанные по полу драгоценные камни бессмысленно искрились в свете стоявшего на камнях фонаря.
- Э-эй! - заорал Костюк, рванувшись изо всех сил.
Тщетно: густо оплетавшие его тело ремни были затянуты на совесть.
Страшная догадка молнией пронзила мозг: Найярони спятил и хочет принести его в жертву каким-то древним демонам забытого всеми народа.
Именно за этим заманил его старый безумец в эту проклятую долину, как наверняка заманивал до него обещаниями богатства и славы еще многих и многих.
Толмач, неслышно появившийся из темноты как призрак, стоял прямо напротив него. Он был совершенно голый, как и Костюк, и старческой своей худобой жутко напоминал ожившую мумию. Обеими руками он сжимал длинный каменный нож.
И тут впервые за долгие дни одиночного рейда по Аргуэрлайлу самообладание изменило Алексею, и он в бессильной ярости разразился потоком самой гнусной матерной брани, какую только смог вспомнить, на всех языках, какие знал.
- Разве перед смертью воину не приличествует сохранять достоинство?
Костюк вновь выругался.
- Что ты смотришь, чужак?! - истерически каркнул старик. - Я вижу - тебе страшно.
Алексею и в самом деле было страшно. Далеко не каждый день тебя привязывают к жертвенному алтарю в качестве закуски местных небожителей.
- Ты не думал, тоан, когда шел высматривать и вынюхивать наши тайны, что умрешь вот так? Я не знаю, - продолжил Найярони уже незлобиво, - как твой мир выглядит, хотя кое-какие слухи до этих краев уже дошли…
Еще одна кровавая полоса украсила грудь капитана. Как видно, старцу доставляло удовольствие наносить жертве увечья.
- Ну что же, явились еще одни желающие стать хозяевами этого мира. Следом за Айви и Гоуранами, за Олле - первой империей людей, Т» олланом, за теми безумными магами, что доламывали руины прежнего мира, за слугами Шеонакаллу-проклятого - теперь еще и вы.
Найярони рассмеялся.
- Может быть, у вас и получится - ибо вас много, вы настырны, сильны, владеете страшным оружием… Правда, вы глупы. Но мудрость ушла из этого мира очень давно, а в вашем, наверное, ее и не водилось, иначе бы вы не вторглись в чужой дом, а сперва бы поразмыслили: а вдруг у него есть сторожа? И подумали бы, что будет, если окажется, что вы этих сторожей разбудили?!
Снова ткнул острием ножа в солнечное сплетение Костюка, словно нащупывая слабое место.
- Подумай об этом, чужак, пока жив… Я бы, может, и не притащил бы тебя сюда, поскольку и так живу слишком долго. Но мне хочется пожить еще и посмотреть, как вы сожрете этот нечестивый мир, выросший, как плесень, на обломках прежнего величия и мудрости, а потом лопнете, обожравшись!
- Подумай об этом, чужак, пока жив… Я бы, может, и не притащил бы тебя сюда, поскольку и так живу слишком долго. Но мне хочется пожить еще и посмотреть, как вы сожрете этот нечестивый мир, выросший, как плесень, на обломках прежнего величия и мудрости, а потом лопнете, обожравшись!
Он вновь невыразимо мерзко хихикнул.
- Да, ведь я тебе не сказал, мне на самом деле двести пятьдесят лет. Потому как мой народ хранил и этот секрет: как, выпивая чужую жизнь, продлевать свою… Ни один чародей столько не проживет, потому что они всего лишь недоучки!
Алексей промолчал.
- Приготовься…
Голос старца зазвучал торжественно и громко:
- О, неведомые темные владыки, хранители и боги народа сгинувшей земли! Вручаю вам душу чужака из чужого мира, доселе не становившуюся вашей добычей! Возьмите её и даруйте мне…
Дальше последовал набор жутко звучавших корявых слов, какие, казалось, не может выдать человеческая гортань.
Лицо старика окаменело, веки опустились. Он медленно поднял обеими руками нож до уровня груди Алексея и двинулся вперед.
Пора, решил разведчик.
Изо всех сил, сведя вместе пальцы и до боли вывихнув суставы, он рванулся, как учил его старый кореец Пак в разведшколе. У него никогда не получался как следует трюк с освобождением конечностей от пут, но на этот раз прием вполне удался, хотя и наполовину - освободилась лишь одна рука и одна нога. Но и этого оказалось достаточно
Его правая рука перехватила костлявое запястье старца и вывернула кисть. Обсидиановый клинок упал на камень пола.
Затем, не давая Найярони опомниться (кто знает, что там еще за магия у того в запасе), капитан рванул его на себя, в то время как колено его левой ноги вмялось в солнечное сплетение Хранителя.
Еще через секунду он вцепился старцу в седые редкие волосы и резко рванул вниз, прикладывая лицом о колено. Потом еще раз. Но, похоже, в этом уже не было необходимости - тело дряхлого убийцы обмякло в руках Алексея.
Отшвырнув Найярони, Костюк, тяжело дыша, несколько минут приходил в себя. Гудела голова, ломило виски, перед глазами плясали зеленые и лиловатые тени, так что временами чудилось, будто за гранью светового круга, очерченного магическим фонарем, гуляют какие-то жуткие тени.
Наконец, переведя дух, капитан нашел взглядом обсидиановый нож, удачно упавший на распоротую куртку.
После нескольких попыток он подцепил куртку пальцами ноги, уже начавшей застывать на каменном полу, и пододвинул поближе. Еще какое-то время ушло на то чтобы перехватить клинок за обмотанную ветхой кожей рукоять - опять же пальцами ноги, и при этом ухитрившись не обрезаться о блестящие грани. Наконец, с третьей попытки, он подбросил нож в воздух и перехватил за лезвие, все-таки обрезавшись, но чудом не выронив.
Всё это время Алексей не забывал приглядывать за лежащим ниц Найярони, но абориген не подавал признаков жизни.
Освободившись от ремней, разведчик на всякий случай еще раз проверил тело толмача. Тот был, несомненно, мертв. Похоже, старик умер даже не от ударов, а от потрясения, когда уже обреченная жертва вырвалась на волю.
После этого Костюк подобрал одежду, горестно вздохнул над превосходными яловыми сапогами на резиновой подошве - где он теперь возьмет такие?
Затем проверил небрежно отброшенный пояс - тот тоже был варварски рассечен, хотя проще было бы расстегнуть бронзовую пряжку, чем резать камнем толстую воловью шкуру. Его содержимым колдун не заинтересовался, так что нож - земной, отличной легированной стали, компас в деревянной коробочке и карта были целы.
Кое-как натянув порезанные куртку и рубаху и перетянув их кушаком, Алексей оказался перед выбором: идти по холодному подземелью с голым задом, или содрать ветхие вонючие штаны с трупа.
Выбрав второе, он натянул отрепье на себя, едва влез в разрезанные сапоги, перевязав их клочьями одежды, и, собрав оставшееся барахло, двинулся прочь.
Медленно поднимался по исполинской спирали, через огромное кладбище памяти вымершего невесть когда народа, чье название Найярони забыл ему сказать. (И правда, зачем оно будущему трупу?)
Вот и верхние помещения, и две цепочки следов на пыльном полу.
У входа Алексей постоял с минуту, чтобы глаза привыкли к яркому солнечному свету.
И вот недра мрачной пирамиды остались позади.
Первое, что увидел капитан, была верхушка башни на лесистом склоне.
Горько усмехнулся - идти через пещерный лабиринт было бы откровенным самоубийством.
Он еще раз бросил взгляд в сторону брошенного поселка и гуляющих на лужке овец.
В любом случае, сидеть тут и ждать, что когда-нибудь, лет этак через сорок, его, возможно, кто-то найдет и может быть даже не прирежет никчемного свихнувшегося старца, разведчик не собирался.
Костюк задумчиво глядел на клыкастые отроги в синем небе.
Выхода нет, придется выбираться по скалам. Найярони что-то говорил насчет неприступности этих скал.
Ну что ж, аборигены, конечно, являлись наследниками великой древней цивилизации, но никто из них не был знаком с азами альпинизма, никто не учился у самого Хергиани. И никто тем более не поднимался на гималайские восьмитысячники, как он.
Но сначала следовало поесть и отдохнуть.
* * *
Земли Конгрегации. В тысяче двухстах километрах к северо-востоку от Октябрьска
Утренние сумерки окрасили ночь, значит, вскоре солнце заполыхает как кузнечный горн, так что не спасут даже тёмные очки.
Тихомиров ощутил глухое раздражение.
Они приближались к исходному рубежу развертывания - еще сутки, и они выйдут на него, после чего начнут ждать противника. Противника вполне нормального и так сказать «безусловного» - только вчера из Гахны воздушный курьер доставил письмо Конгрегации - те, наконец-то, соизволили ответить.
В изысканной вежливых и безупречно начертанный словах (простой тушью из чернильных орешков на простом куске ткани) сообщалось, что пришельцы должны покинуть этот мир все до одного, и больше тут не появляться, ибо мир этот им не принадлежит.
В этой простоте было что-то, что напрочь отбивало желание слать новые письма и посольства и пытаться договориться - такая уверенность в своей правоте, которая невольно порождала сомнения в правоте собственной.
И вот это было самое худшее - потому как сомнения, по докладам особых отделов, нет-нет, да и высказывались и у солдатских костров и в офицерских палатках: под водочку и без неё.
Генерал позавидовал черной завистью умникам-философам, которые сумели обезопасить себя от различных колебаний надёжной каменной стеной под названием «Поиск смысла бытия».
Его смысл бытия сводился к одному - надо победить.
…Создания в распадке чуяли раздражение, исходящее от людей там, впереди.
Людям надоело это проклятое степное солнце, надоели ночные марши, когда хочется заснуть прямо на ходу. Сейчас у них было время трапезы - и наскоро сваренные порции не лезли в горло.
Создания этого не постигали, но ощущали тех, кто там, в степи - живущее, жующее живое мясо, не понимающее того, что являются всего лишь кормом для таких, как стерегущие их в ночи, потому что такова была воля Тех, кто повелевал нетварями.
Сейчас Те растянули над ними полог своей непонятной Силы, чтобы люди раньше времени не почуяли неладного - потому что самая хитрая уловка любого уважающего себя Зверя - убедить всех, что его нет. Попросту не существует.
И это удалось - даже когда, повинуясь неслышной команде, монстры ринулись в атаку, их заметили не сразу…
Макеев не сразу понял, что случилось.
Просто из неприметного овражка, растекаясь в разные стороны и разворачиваясь вдоль колонны, хлынула колышущаяся живая масса.
Перед головными машинами словно беззвучные взрывы подняли землю, и навстречу, прямо по дикой степи, устремился комок жвал и щупальцев.
Майор растерянно оглядывал атакующих, среди которых не мелькало ни единого человеческого лица - лишь оскаленные морды.
Приближенные окулярами бинокля, выхваченные из общей массы, неслись существа, сошедшие со страниц недавно распространенного в войсках спецсправочника.
Таргасы - то ли кенгуру в костяной броне, то ли мохноногие исполинские кузнечики - мощные и быстрые создания, способные прыгнуть с места на полсотни шагов.
Здоровенные белые дикобразы - растракосы, мечущие ядовитые шипы на десятки метров.
Магады - с копьевидными клешнями и серповидными острыми навершиями гребнистого хвоста. В боях они обычно применялись против кавалерии, так как хорошо умели сбрасывать всадников с коней и подсекать скакунам ноги.
Бронированные и тяжелые антакоры - выведенные для борьбы с панцирной пехотой.
То тут, то там мелькали мохнатые четверорукие хтарны - ими обслуживались осадные машины. Было очень много и амбалообразных серых гулларов, принадлежавших к тем немногим подвидам нетварей, которые могли размножаться.