Кузьмич (обеспокоен и сердит). Тяни, Проня! Сказано было, что они к одиннадцати утра прибудут, а я с тобой и до двенадцати не управлюсь.
Проня (мирно). Махина какая этот ковер — ахнешь! Архиереям да разве что царям стелили такие богатства при старом мире.
Кузьмич (нервничает, упрашивает). Торопись же ты, Прошка, милый. Я весь в мыле, а он тары-бары разводит. Цари… архиереи… Ты их видал?
Проня (рад). Ну еще бы. Я в детстве был мальчик набожный, дрессированный, на клиросе воспевал: «Подай, господи, тебе, господи».
Кузьмич. Я говорю, царей видал?
Проня. Царей не приходилось. Сожалею. Никогда теперь не увидишь. Ну, смотри, Кузьмич, ровно-гладко идет, мое почтение!
Кузьмич. Наше счастье — управились, и еще время есть. (Огляделся.) А ведь важно это придумал Дермидонт Сухожилов. Он знает…
Проня. Что он знает! Ничего он не знает. Старый Дурак.
Кузьмич. Вот оно и пригодилось… «дурак»… Как же! Эти дураки заводское дело в России на ноги поставили. Одно слово — мастера.
Проня (в ужасе). Замолкни, Кузьмич, клянусь богом, он… Сам! Бородка… в кепке. Ленин! Вижу. Спешит сюда.
Кузьмич (огорчен до слез). И никто не встречает… а мы дорогу убирали, радовались. Все волнение — зря!
Входит Дятлов.
Дятлов (в изумлении и гневе). Кто придумал? Кто научил? Кто допер до этого безобразия?
Кузьмич с Проней мнутся.
Дятлов. Вы ковер стелили?
Проня. Мы.
Дятлов. Для кого вы его стелили?
Проня. Мы не знаем… Мы чернорабочие.
Дятлов. Где Ипполит?
Проня. Какой Ипполит?
Дятлов. Ипполит — Инженер Сестрорецкий… Найдите.
Проня (рад). Сестрорецкий… ну как же, знаем… при входе он. Минутой. (Убегает.)
Дятлов. Чего стоишь? Убирай!
Кузьмич (хитровато). Э-э, не-ет. Один с ним не управишься.
Дятлов. А я на что?! Помогу. Давай-ка.
Кузьмич. Не советовал бы…
Дятлов. Почему это?
Кузьмич. Боюсь, все равно увидит. Что ковер стелили — один раз дураки. А что при нем же убирать будем — дураки дважды. Давай, как желаешь.
Входит Ипполит, за ним — Проня.
Дятлов. Ипполит, ты понимаешь, какая петрушка?
Ипполит (несколько отсутствующе). Глупо, но факт.
Дятлов (рассердился. Проне). Ты, смышленый, ну-ка скажи, кто этот ковер вам удружил?
Проня (Кузьмичу). Где же мы его взяли? Кажется, у Сухожилова. Ну да, у Сухожилова.
Дятлов. А кто такой Сухожилов?
Ипполит. Мой лучший мастер. (Зовет.) Дермидонт!
Входит Сухожилов.
Дятлов. Ты, мастер, ковер стелил?
Сухожилов (оценивши ситуацию). Не я…
Ипполит. Не он.
Сухожилов. Был в цеху разговор, что надо бы… в знак любви и уважения. А вообще, кто же приказал… никто.
Дятлов (досада). Откуда он взялся, этот ковер, черт его возьми!
Сухожилов. От старого режима остался.
Дятлов. Сам ты от старого режима остался. Это мне ясно как день…
Проня (Кузьмичу). Остер… бритва.
Кузьмич. Чекист… видно.
Дятлов (продолжает). Я вашего брата знаю… с таких вот (показал) за шкаликами вам бегал.
Сухожилов. Бегал не мне. На всех не распространяй.
Ипполит. Чушь… но факт остается фактом.
Дятлов. Калякаем… давно бы убрали. Давайте-ка.
Вдали раздаются крики «ура». Кузьмич и Проня убегают, уходит Сухожилов, снимая картуз.
(В смятении.) Идет…
Ипполит. С кем он, а?
Дятлов. Мария Ильинична Ульянова. Младшая сестра. Ответственный секретарь газеты «Правда».
Ипполит. Ах вот оно что… «Правда» про наш завод восторженно писала. Ты читал?
Дятлов (не слышит). Идет… по ковру идет.
Входят Ленин, Мария Ильинична, множество рабочих.
Ленин (смеясь так, что говорит с паузами). Маша, ты видишь… думали или нет царские жандармы, когда вели тебя в тюрьму… что ты с этой помпезностью… по ковру!
Мария Ильинична (так же весело). Володя, но это очень нелепо.
Ленин. Конечно, нелепо. Ужасно нелепо и архиглупо. И все же это — мы! Русь-матушка! Что с нас взять! (Удивленно и с удовольствием.) Дятлов, вы? Здравствуйте, батенька, куда исчезли, почему не показываетесь? Неужели это ваша затея? Смотрите, плохо вам будет. Вот Мария Ильинична возьмет и пропечатает вас в «Правде» с басней Демьяна Бедного, и оскандалитесь во всероссийском масштабе.
Дятлов. Владимир Ильич, как можно, чтобы я… Сам хочу найти виновника.
Ленин. Виновника?.. Да вот они — виновники! По-моему, никто не возражал, значит, все виновники. А кто придумал — любопытно. (Легко.) Кто же?
Молчание.
Впрочем, не стоит выяснять. Ковер этот надо отдать в детский дом. Дети с удовольствием на нем будут кувыркаться.
Сухожилов (истово). Я ковер выстелил.
Ленин. Так, простите, я и подумал.
Мария Ильинична (Сухожилову). Зачем же вы это?..
Сухожилов. Владимир Ильич — не из простых смертных. Он вождь всего трудового мира. Выше его — кто? Никто.
Ленин. Кто? Калинин!
Сухожилов (изумлен). Неужели?
Ленин. Вот видите, не знали… Опять ошибка.
Голос из цеха. Мастер! Сухожилов! Дермидонт Евдокимович!
Ипполит. Владимир Ильич! Мастер должен подойти к мартену.
Сухожилов уходит.
Ленин. Пожалуйста, пожалуйста. (Всматривается в Ипполита). Погодите-ка… (Лукавство.) Я что-то вспоминаю. Что же вы молчите, Федор?
Дятлов. Неловко приставать с сентиментальными воспоминаниями.
Ленин. Чудак. Октябрь, по-вашему, сентиментальное воспоминание?
Дятлов. Октябрь есть Октябрь, но мало ли кого вы встречали в Октябре.
Ленин (Ипполиту). Я вас помню с Дятловым… Вижу, как будто бы вчера встречал.
Ипполит. Да, с Дятловым… у входа в Смольный на ступеньках.
Ленин (Марии Ильиничне). Удивительная штука, товарища я помню, а случай позабыл… А был какой-то важный случай.
Мария Ильинична. Давно было, Володя.
Ленин. Как же давно? Пять лет назад. Я помню вещи более старинные… Но тут… Жаль, жаль. (Ипполиту.) Так вы Ипполит Сестрорецкий? Здравствуйте, батенька! Ну-с, а теперь о вас газеты пишут. Вы делаете сталь, не уступающую рурской.
Ипполит (непосредственно). Увы, это факт.
Мария Ильинична. И это вас так печалит?
Ипполит. Не это… Ездят, мешают.
Дятлов. Ипполит!
Ленин (не теряя прекрасного настроения). Но для нас же специально вы красное сукно постелили.
Рабочий в картузе набок. А у рабочего класса и клеенки нету дома на стол постелить.
Ленин. Я не думаю, что они купили ковер на народные деньги.
Дятлов. Он, этот проклятый ковер, сохранился здесь от старого режима!
Рабочий с бородкой. Старый режим гоним в окно, а он лезет к нам в двери. Так-то, товарищи.
Ленин. А зачем же вы после такого важного замечания уходите за спины товарищей?
Замкнутый рабочий. Они всегда так… эти меньшевички.
Рабочий с бородкой. Примыкал… отдалился… теперь беспартийный.
Дятлов. Много вас, таких беспартийных?
Ленин. Вот видите, товарищи, как нелепость может обернуться контрреволюцией. Я в беспартийность не верю, тем более в меньшевистскую, и понимаю вашу реплику в том смысле, что вот-де большевики отступают, устроили нэп и катятся к старому режиму. А мы, меньшевики и эсеры, всегда сие утверждали, и нечего нас за это карать. Но мы большевики. И на это будем говорить меньшевикам и эсерам: пожалуйте к ответу…
Замкнутый рабочий. Товарищ Ленин, не сочтите за труд обрисовать нам мировой вопрос.
Ленин. Но меня «Правда» попросила приехать к вам не для того, чтобы поднимать мировые вопросы, а посмотреть, как у вас делается сталь. И я, видите ли, по этой причине проникся огромным удовольствием, ибо вся наша надежда, все наше будущее, вся наша жизнь — в пролетариате, в котором никогда нельзя обмануться. Вот и у нас есть хоть капля стали не хуже немецкой. Значит, ни в какие окна к нам старый режим не заберется. А ковры что? Ковры — это тряпки.
Ипполит. Наши мастера ждут вас, Владимир Ильич, а то металл можно переварить.
Ленин. С удовольствием… пойдемте. Маша, ты не пойдешь?
Мария Ильинична. Нет, я видела, я с Дятловым хочу поговорить.
Все, кроме Марии Ильиничны и Дятлова, уходят.
Дятлов. Сядем, Мария Ильинична… Мне сдается, что вы очень устали…
Мария Ильинична. Нет, Дятлов, я не устала… другое. Почему вы перестали бывать у Ильича?
Дятлов. Не те времена, дорогая Мария Ильинична. Дятлов когда-то приехал в Питер с мандатом от своей ячейки охранять вождя социалистической революции… Я тогда и впрямь думал, что без моей железной руки великому вождю Ленину никак невозможно… Романические были времена и святые.
Мария Ильинична. Да, конечно, романические. А вы это слово понимаете в смысле романов?
Дятлов. С ошибками выражаюсь по-прежнему. Поправляйте, не обижусь. Я на вас ни за что не обижусь.
Мария Ильинична. Нет, почему же… Можно сказать и романические. Но то, что вы перестали у нас бывать, очень нехорошо.
Дятлов. Шутка сказать — «у вас». Зайдешь в эти кремлевские коридоры, побродишь и повернешь обратно. То Совнарком заседает, то на приеме самые видные личности… Да что толковать? Государство… руль…
Мария Ильинична. Вы мне позвоните в «Правду», я сама с Владимиром Ильичем сговорюсь. Любит он вас.
Дятлов. Волнует это… не выразишь, как волнует.
Мария Ильинична (перебивая). Вы до сих пор в группе Дзержинского?
Дятлов. Да. Феликс Эдмундович послал меня сюда организовать безопасность. Теперь там у нас дела мало. На какую работу пошлют, не знаю. А Владимир Ильич какой веселый приехал, на редкость! При другом настроении он бы нас за ковер отхлестал.
Мария Ильинична. Он болен.
Дятлов. Как? Кто? Что вы сказали?
Мария Ильинична. Володя болен… очень опасно. Не придает значения, да по-настоящему и не знает. Вы молчите, Федор, это у нас держится в секрете.
Дятлов. Поверить страшно. Не могу. Нет.
Мария Ильинична. Страшно… и все-таки болен… Про Володю всегда говорили, что он великий человек, а что, собственно, такое — великий? Просто это очень трудная вещь. Нэп… как вы думаете — легко? Совершить поворот? Вести в отступление… не в наступление, а в отступление… не дрогнуть? Видите, ничуть не изменился, даже еще воинственнее стал, непримиримее. И все это когда-то возникает в мозгу, обдумывается, превращается в политику… Мы, близкие люди, знаем когда. Всегда. Во время самой кипучей работы… на прогулке… дома… Именно как молния у него возникает мысль. И он бегает по комнате, и руки где-то спрятались, и весь, как в юности, четкий, радостный, лукавый… смеется. Но это нелегко.
Дятлов (горячо). Надо позвать светил науки.
Мария Ильинична. Светила ничего не смогут сделать, если организм сам не справится. Но будет об этом, может быть, Владимир Ильич всех нас переживет.
Дятлов. Кажется, идут.
Мария Ильинична. А жизнь как, товарищ Федор, женились, одиноки?
Дятлов. Одинок… теперь совсем. Отца мы погребли в первую революцию. Матушка ушла недавно… проводил на Ваганьково[38].
Мария Ильинична. Одиночество — вещь неприятная. Вам, Дятлов, еще не поздно полюбить. Вы не любили?
Дятлов. Любил… и сейчас люблю одну достойную девушку, но ей и невдомек, что это так.
Мария Ильинична. Старая история. Неравенство какое-нибудь есть?
Дятлов. Есть. В культуре. Она — врач, умница… а я, ежели меня в корне взять, приват-доцент слесарного ремесла. Не звонко.
Мария Ильинична. Но вы сказали, что она умница.
Дятлов. Очень.
Мария Ильинична. Для умницы вы должны составить партию.
Дятлов. Не очень.
Мария Ильинична. Но почему же?
Дятлов. Эх… это сказка горькая… Идут, идут!
Входят Ленин и остальные.
Ленин (светится). Вы, милые други, очень много потеряли, что не пошли с нами. Какая глыбища этот мастер! Нам бы проводить наши заседания с такой организацией. Я на него смотрел и все время думал: вот что нам надо снизу доверху.
Входит Сухожилов.
Сухожилов. Владимир Ильич, не почтите за обиду и унижение ответить на один мой вопрос.
Ленин. Не почту. Говорите.
Сухожилов. Как вы узнали, что я должен был для вас ковер постелить?
Ленин. Вы же сказали, что я вождь трудового мира. А какой же я вождь, если не могу понять такой простой вещи?
Сухожилов. Вы отшучиваетесь, а я могу задуматься…
Ленин. Но это же так просто. Вы человек старого покроя, и старый покрой вам настоятельно повелевает придерживаться старины. А сейчас многие люди старого покроя честно думают, что у нас пошел возврат к старому. А меньшевики и эсеры помогают так думать.
Сухожилов. Удивительно!
Ленин. Что именно?
Сухожилов. Удивительно не то, что вы жизнь верно подмечаете. Мне удивительно то, что все свои заметки вы на политику поворачиваете.
Ленин. Вы мне сказали лестную вещь, потому что я политик до мозга костей. А вот так организовать дело, как у вас, я, к сожалению, не могу. А хотелось бы.
Сухожилов. Может быть… я не видел. Но ведь смотря что делаешь. Сталь варить и Прошка будет — вон он ухмыляется, — а государством управлять Прошка не будет.
Ленин. Будет.
Сухожилов. Не будет!
Ленин. Обязательно будет!
Сухожилов. Вы тоже говорили, что каждая кухарка будет управлять государством… что-то не получается.
Ленин. Верно. Теперь не получается — потом получится. Обязательно получится, когда каждая кухарка получит такой уровень развития, какой и не снится людям нашего поколения.
Сухожилов. Тогда, Владимир Ильич, и кухарок не будет.
Ленин (очень доволен). Вот об этом я и говорил!.. Только просто и коротко, чтобы люди знали, к чему им стремиться. А Прошка будет… (Проне). Будете?
Проня (радостно). Не.
Ленин. Неужели «не»?
Проня. Ей-богу, не.
Ленин. Зачем же вы меня подводите?
Кузьмич. Это он так… миндальничает! Будет, будет.
Проня. Не… Неохота. Растратишься, а потом в Бутырку[39] полезай. Я к деньгам охочий.
Ленин. Как он меня подвел! Не хочет управлять государством. (Рассмеялся.) Бутырки боится… а?! Вот бы сюда буржуазного сочинителя. Он такое бы написал, что прощай навеки Советская власть и мировая революция. А мы все-таки будем верить и в Прошку и в мировую революцию.
Затемнение
Сцена четвертаяТам же и в то же время. Но теперь действие перенеслось на площадку красного уголка. Рабочие разошлись. Ленин, Мария Ильинична, Дятлов, Ипполит.
Ленин. Да, друзья, вы многое потеряли… Я уж о мастере говорил… А Прошка… очень ловкий! Я ведь верю в нашего российского Прошку в тысячу раз больше, чем он сам верит в себя. Придет время, оно не за горами, когда Прошка осознает свое мировое значение, свое удивительное достоинство, когда он уж не станет называть себя рабской кличкой Прошки… О нет, я не предаюсь мечте, взятой с неба. Я уже теперь в невероятной бездне противоречий вижу людей завтрашнего дня… людей, которыми можно гордиться перед всем миром. Вот почему я бесконечно верю в Прошку. И без этой веры не было бы Октября и человечеству не светили бы бессмертные огни Смольного. Давно в партии, товарищ Ипполит?
Ипполит. Я молодой коммунист… вступил в шестнадцатом году.
Ленин. Да, не старый. Но как это дорого! Инженер, специалист и в то же время член партии. Дятлов, бросайте Чека, начинайте учиться. У нас совсем нет коммунистических инженеров, техников, врачей. Мы все безумные политики, а чтобы сталь варить, делать турбины, паровозы, иголки швейные, черт их побери, — у нас к этому привычки нет. А тут еще в ярости и драке интеллигентов потеряли, виноватых и правых… прироста нет. Все это знают, а учиться не хотят. А вот и Дятлов тоже не хочет учиться.