Валерик. Не могу вообразить.
Гвоздилин. Вообрази.
Валерик. Мне в голову не приходило.
Гвоздилин. Пойди домой, возьми голову в руки. Богу помолись. Да, сыночек, — господу нашему общему. А потом я тебя научу, как к такому делу можно приступить. И денег дам. Можешь много обещать, не обману.
Валерик. Спасибо вам… как луч света. Начинаю верить. Надо хорошенько подумать.
Гвоздилин. Я не обману.
Валерик уходит.
Настя. Ты какой добрый! Чего ради?
Гвоздилин. Честь фамилии берегу. Вы же вместе бешеные деньги проматывали. Еще, чего доброго, вместе отвечать придется.
Настя. Не то… не то.
Гвоздилин. Мысль наша течет по мозгам, а мозги имеют множество извилин.
Девочка вносит пирожки и уходит.
Вот и пирожки. Духовито как. Москва-матушка! Что-то мне начинает сдаваться, что я тут у вас уживусь.
Настя. На чердаке, папочка?
Гвоздилин. Зачем же только на чердаке… можно и пониже спуститься… поближе к старой московской земле. А мальчика мы вызволим. Вот увидишь, вызволим… И не как-нибудь случайно, а руками Федьки Дятлова.
Затемнение
Сцена третьяНа чердаке, где обитает Гвоздилин. Полутьма. Гвоздилин лежит на койке, спит и ему видится сон, будто пришел к нему Дятлов.
Гвоздилин. Федор, неужели это ты?
Дятлов. Я, конечно.
Гвоздилин. Чему обязан?
Дятлов. Ты меня звал, я пришел.
Гвоздилин. Видишь, вот на чердаке огинаюсь.
Дятлов. А ты бога благодари.
Гвоздилин. Благодарю, благодарю.
Дятлов. Чего позвал-то?
Гвоздилин. Мальчишку хочу выручить.
Дятлов. Какого мальчишку?
Гвоздилин. Да того, что взятку получил. А нити дела в твоих руках находятся.
Дятлов. Какой же он мальчишка, если взятки брать умеет.
Гвоздилин. А ты сколько возьмешь?
Дятлов. Ты же знаешь, старый дурак, что я неподкупный большевик.
Гвоздилин. А кто дознается, что ты взял? Никто не дознается.
Дятлов. Так ведь перед самим собой очень зазорно.
Гвоздилин. Человек, Федор, сам для себя судья милостивый.
Дятлов. Нет, не возьму.
Гвоздилин. Бери, Федор, я много дам.
Дятлов. Да зачем тебе мальчишку выручать? Нестоящий совсем. Гнилой сук.
Гвоздилин. Не в мальчишке главная причина.
Дятлов. А в ком же?
Гвоздилин. В тебе. Тебя я желаю подкупить, товарищ Дятлов. Ты и не знаешь даже, какая для меня великая радость тебя подкупить. Милый ты мой, Феденька, ты льстился надеждой меня к стенке поставить, теперь уж я льщусь надеждой подкупить тебя. Ах, какое это мне громадное удовольствие! Ты вникни в мои слова. Они значение имеют для нас обоих. Некогда ты на меня шел со злом. Ныне же я на тебя иду с добром. Ты на меня с булатом, я на тебя со златом.
Ты эти стишки должен с детства помнить. Умно в них выражена разница между властью солидного капитала и властью одной силы. И теперь я так полагаю, милый Феденька, что нечего вам фордыбачиться. Нас, капиталистов, никто не выдумывал, а вас, марксистов, выдумал один Маркс, человек никому не известный. А ты, Федька, зубы не скаль, я без толку никогда слова не скажу. Положи-ка на весы все золото, какое имеется на земле, и ваши книжечки положи… Что перетянет? Бери, Федор, я много дам.
Дятлов. Надоел ты мне со своими баснями. Рассержусь и арестую тебя.
Гвоздилин. Э-э, нет… не арестуешь. Сам знаешь, что не арестуешь.
Дятлов. Да для чего тебе, чтоб я взял? Соблазнить меня хочешь?
Гвоздилин. Хочу. Страсть как хочу. Ты не поверишь, я ведь загадал: возьмет Федор, я у вас жить остаюсь, не возьмет — покупаю заграничный паспорт — и мое почтение.
Дятлов. Давай, черт с тобой. Только побольше.
Гвоздилин. Погоди, сейчас матрац вспорю. Но давай уж, как водится у солидных людей, — по рукам ударим.
Дятлов. Давай ударим.
Гвоздилин. Феденька, милый, вот теперь ты и взяточник. Да какой! Первоклассный. А то «старый мир», «старый мир»… Не отрекайтесь вы от старого мира, он вам еще послужит.
Дятлов. А теперь, старый грабитель и эксплуататор, прощайся с жизнью.
Гвоздилин. Постой… за убийство ответ.
Дятлов. А кто дознается? Никто не дознается.
Гвоздилин. Неужели ты меня задушишь?
Дятлов. Задушу.
Гвоздилин. Что делать? Покорюсь. Души.
Сновидение пропадает. Стоит Настя.
Настя. Папочка, проснись. Проснись, проснись! Никак добудиться не могу. Иди кофе пить. Ты что стонал? Дурной сон видел?
Гвоздилин. Снилось что-то. Нехорошо. Слава богу, что утренние сны не сбываются.
Настя. Папочка, что я хотела спросить?.. Да, вот что. Зачем ты на днях ночью в клумбе рылся?
Гвоздилин. В какой клумбе?
Настя. Вот тебе, «в какой»… Та, что у нас во дворе устроена.
Гвоздилин. О чем говоришь — не понимаю.
Настя. Что ты от меня скрываешься, родненький? Я ж твоя родная дочь.
Гвоздилин. Смотрела — говори. Что же ты высмотрела?
Настя. По-моему, ты оттуда клад доставал. Но достал ли, понять не могу. Ночь была дождливая, во дворе черно. Как ты на чердак прошмыгнул, я не уловила.
Гвоздилин. Вон кубышки стоят — посмотри.
Настя (у кубышек). Настоящие кубышки, как в деревне. Папочка, но здесь чисто-пусто.
Гвоздилин. Вот и я говорю, пусто… а то клад.
Настя. Папочка, ты мне не ври. Я тебя отсюда живым не выпущу, если ты не выложишь на бочку законную часть моего капитала.
Гвоздилин. А ты, Настя, не сон?
Настя. Нет, отец. И довольно лирики. Я тебя здесь, как клопа, придавлю, и никто не узнает. Давай лучше по делу говорить.
Гвоздилин. Выделю твою часть. Выделю из-за одного уважения к твоему характеру. Не при мне деньги. Скрыты в другом месте.
Настя. Позволь, ты успел все ценности в деньги перевести?
Гвоздилин. Заложил верным людям. Не бойся, не прогадаем.
Настя. Хоть бы мамашины брильянтовые подвески оставил мне. Я их когда-то надевала. Удивительно шли ко мне.
Гвоздилин. Эти подвески при мне. Для тебя и оставил. Дурочка… (Достает.) На, любуйся. Спасибо скажи.
Настя. Громадная ценность. Ты прелесть, папочка.
Гвоздилин. А ты что сказала? Отца, как клопа… Отрекись, перекрестись.
Настя (крестится). Прости, господи, прости, господи, прости, господи!
Затемнение
Сцена четвертаяБольшая зала в квартире Сестрорецких. Валерик у пианино.
Валерик. «Как хороши, как свежи были розы…»[45]. (Застонал, слезы.) Крушение всех надежд… крушение мечты… всей жизни. (Утерся.) А как они меня поймают? Я возьму и запрусь. Дело было с глазу на глаз. А тот, кто давал, скрылся. И вообще, по-моему, у меня началась пустая мания преследования. Никто меня ловить и не думает… Если бесследно пройдет, то уж никогда в жизни!
Входит Дятлов.
Дятлов (Валерику). Болен?
Валерик. В отпуске.
Дятлов. Позови сестру… а сам, пожалуй, из дому не уходи.
Валерик. Товарищ Дятлов, у меня отпуск по болезни, и я могу уйти куда хочу.
Дятлов. Какая же это болезнь?
Валерик. Нервная.
Дятлов. От ресторанной жизни, что ли?
Валерик. А вот и сама Ирина. А я пошел.
Входит Ирина.
Дятлов. Ты все-таки дома посиди, раз я говорю.
Валерик. Что сие значит, товарищ Дятлов?
Дятлов. А то и значит, чтоб не уходил.
Валерик. Но разве я тут не могу присутствовать?
Дятлов. Можешь. Но я хотел бы поговорить с Ириной Александровной наедине.
Валерик. Скажите, что вы от меня скрываете?
Дятлов. Скажу. Наберись терпения.
Дятлов. Скажу. Наберись терпения.
Валерик уходит.
Ирина. Что-то вы, Федор, у нас бывать перестали. И с Валериком сейчас говорили, как чужие.
Дятлов. А вот с вами хочу поговорить, как со своей. Я надолго не задержу. Валерий натворил безобразий.
Ирина. Валерик?.. Как можно! Он ни на что дурное не способен.
Дятлов. Я знаю ваше мнение о нем и потому решил, так сказать, просветить вас. Святой вы человек, Ирина Александровна, и ничто черное прилипнуть к вам не может. Но действительность… она одних облагораживает, других уродует. Это ведь бывает потому, что в море жизни человек может найти всякую водицу, и мутную и кристальную. Ипполит тоже человек необыкновенный. Оба вы, брат и сестра, родные мне люди… Вас я боготворю. Братски люблю… чисто… как у Чехова в рассказах рисуется. Привязан к вам, как ветвь к родному дереву.
Ирина. Чудак вы, Федор, ну для чего так литературно? И Чехов, и дерево… С Ипполитом вы разговариваете обыкновенно, а со мной искусственно. Любите? Хорошо. Вот и скажите — люблю.
Дятлов. Люблю.
Ирина. И я вас люблю очень. Так что же Валерик?
Дятлов (очнувшись, не понимая). Валерик?..
Ирина. Ну да, Валерик. Вы же сказали, что он чего-то натворил.
Дятлов. Язык не поворачивается, стыдно в вашем присутствии выговорить. Взятку взял. Выдал ордер спекулянту на получение государственного вагона. Спекулянта ищи-свищи, а Валерий попался.
Ирина. Это клевета. Его кто-то оклеветал.
Дятлов. А рестораны? А Настя?
Ирина. Настю он полюбил… первая юношеская любовь! А рестораны… я не знаю. Разве он посещает рестораны?
Дятлов. Посещать — что! Как посещать! Цыгане в «Праге» в честь Валерика песни играют. Это бесплатно не делается.
Ирина. Валерик?
Дятлов. Да.
Ирина. Нет.
Дятлов. Да, Ирина Александровна.
Ирина. Нет, нет.
Дятлов. Да, Ирина Александровна, он — преступник.
Ирина. Он участвовал в Октябрьской революции. Вы же знаете Валерика лучше, чем меня…
Дятлов. Потому и пала на меня горькая участь разбираться в его деле. Скверно и непонятно. При старом режиме жил без году неделя, а действовал, как настоящий лихоимец.
Ирина. Поклянитесь, что это так.
Дятлов. Клянусь вам, Ирина Александровна.
Ирина (помертвела). Дятлов, спасите его! Вы имеете влияние, вес. Вы можете.
Дятлов. Ничего не могу.
Ирина. Почему вы сказали это так жестоко, непримиримо? Вы не хотите?
Дятлов. Прежде всего не могу.
Ирина. А потом и не хочу. Ведь так?.. Говорите.
Дятлов. Я не хочу, Ирина Александровна.
Ирина. Тут-то и главное… А то «люблю», «люблю». Никого вы не любите.
Дятлов. Ирина, дорогой мой друг, даже ради самой высокой любви…
Ирина. Я знаю, что вы скажете, но тут ничего такого не случилось, чтобы жертвовать вашей высокой любовью. Если Валерику будет грозить что-то крайнее, я ни перед чем не остановлюсь… дойду до Ленина.
Дятлов. С чем? Разве можно идти к Ленину с подобным делом?
Ирина. Он добрее вас… Вы фанатики… Вы не видите человека… человеческих слабостей, увлечений, ошибок… Вы не видите этой несчастной любви Валерика. Ленин отзывчивее всех вас. Он добрый.
Дятлов. Не разум ваш это говорит, а горе. Теперь можно его позвать.
Ирина. Что? И он должен будет при мне говорить?.. Что украл… или как это?.. Говорите с ним сами. Но об одном прошу, щадите его. В сущности своей, в человеческой сокровенности он чистый.
Дятлов. Иногда я любуюсь вами, иногда злюсь. Какая вы девочка! А нельзя. Много еще зверинца у нас осталось.
Ирина. Не бойтесь, плакать не стану, умолять вас — тоже. Зовите его. (Уходит.)
Дятлов. Все пропало… теперь навеки.
Входит Валерик.
Валерик. Что, допрашивать будете?
Дятлов. Подслушивал?
Валерик. Что подслушивать… все ясно. Допрашивайте.
Дятлов. Держись человеком.
Валерик. А вам человек нужен? Вам факт нужен.
Дятлов. Факты делает человек.
Валерик. А человек с человеком иногда может договориться.
Дятлов. Как это?
Валерик. Так… по-человечески. Конечно, если они люди.
Дятлов. А ты меня как считаешь?
Валерик. Всегда вы другом семьи нашей назывались. Ирину любите. Я ведь знаю.
Дятлов. Говори, я сдержанный.
Валерик. Дядя Федя, в самом деле любите.
Дятлов. Но я прошу тебя имени сестры не упоминать. О моей любви ни слова.
Валерик. Ну хорошо. Вы не волнуйтесь. Давайте пойдем куда-нибудь в другое место.
Дятлов. В ресторан, конечно?
Валерик. А что? В ресторан, по-вашему, честные люди не ходят?
Дятлов. Ходят… А потом что будет?
Валерик. Вы же не пойдете.
Дятлов. Говори тут… добивай.
Валерик. Что там «добивай»… чем это? Ничего плохого я не думаю. Меня купили, не отрицаю… в конце концов, это жизнь.
Дятлов. А теперь ты меня купить собираешься?
Валерик. Не говорю… и почему непременно купить?.. Могут люди говорить по-хорошему или не могут?
Дятлов. У тебя денег не хватит. Я много возьму.
Валерик. И много найдется.
Дятлов. Сколько же?
Валерик. Очень много, дядя Федя… (Испуганно.) Товарищ Дятлов…
Дятлов (выхватывает пистолет). Я тебе дам товарища!
Валерик (крик). Ирина!
Вбегает Ирина.
Ирина (Дятлову). Вы бессердечный человек.
Дятлов. Бессердечный… да!
Затемнение
Сцена пятаяПарк в Горках. На дорожку выходит Ленин, потом появляется Ирина.
Ирина. Владимир Ильич, я готова пасть к вашим ногам.
Ленин (смятение). Этого… постойте… этого не надо делать ни в коем случае.
Ирина. Мне пришлось сделать невероятные усилия, чтобы проникнуть к вам. Умоляю вас, не наказывайте людей, которые помогли мне проникнуть…
Ленин. Нет, я их не накажу… Не в этом дело. Может быть, позвать врача… вам надо успокоиться.
Ирина. Не нужно, пожалуйста… Я сама врач. Сейчас я справлюсь со своими нервами. Меня привел к вам страшный случай. Мой брат приговорен к расстрелу.
Ленин. Теперь расстреливают редко, в крайних случаях… Но что же совершил ваш брат? Кто он?
Ирина. Он — прекрасный… чистый. И за отвратительную случайность он может поплатиться жизнью… Дзержинский!.. Это каменное сердце! Вот у меня прошение.
Ленин (читает). Печально… (Пауза). Очень.
Ирина. Умоляю — не отказывайте… Я рассчитываю на вашу милость. Выслушайте меня.
Ленин. Конечно, выслушаю. Но я не имею верховных прав на милость или напротив. Милует ВЦИК.
Ирина. Да. Я знаю это, но если будет ваше ходатайство…
Ленин. Расскажите мне о вашем брате.
Ирина. Он молод… юн.
Ленин. А партия?
Ирина. Не понимаю.
Ленин. Те, кто принимали его в партию, видимо, нашли его сознательным. Двадцать один год — это не юность.
Ирина. Сердцем юн… Пылкое, чистое сердце.
Ленин. Мне трудно огорчать вас, но лгать не умею. Не верю я в чистоту сердца взяточников. Даже если бы я был в вашем положении, когда родному человеку грозит смерть, то не стал бы обманываться на этот счет. Он — нечистый человек. И в этом суть вопроса.
Ирина (шепотом). Не говорите так. Я взываю к вашим чувствам человека…
Ленин. Человека…
Ирина. …доброго, отзывчивого человека.
Ленин. Обычно видят человека там, где он добрый, а если он не должен быть добрым, не может быть, тогда уж — каменное сердце. В таком случае, простите, все хлюпики есть люди-человеки, а люди с принципами уже не люди.
Ирина. Владимир Ильич, бывали случаи, когда вы лично приостанавливали казни. Может быть, я не должна так говорить… Но что за преступление… какие-то там бланки… Все мы так долго голодали, мучились.