Пришедшие уходят, Настя задерживается.
(Нашла взглядом Клаву.) Ты, Клава, почему же на мои поклоны не отвечаешь? Разбогатела?
Клава. Я на свои грешные копейки живу, а ты шикуешь — на окровавленные. (Уходит.)
Настя. Расстреляли?! Дятлов, что молчишь?
Дятлов. Ничего не известно.
Настя. Значит, жив.
Дятлов. Почему думаешь?
Настя. Снилось.
Дятлов. Вела бы себя поблагороднее, тогда ничего не снилось бы. Шикуешь.
Настя. Шикую и шиковать буду. Теперь, Федя, кончилось твое царство военного коммунизма… Вы вообразить себе не можете, как я еще шиковать буду.
Ипполит. Как же. Воображаю!
Дятлов. Не связывайся. А ты, Настя, иди компаньонов угощай. И на свое царство не надейся. Просчитаешься.
Входит Абдула.
Настя. Абдула, где папочка?
Абдула. Ту-ту машина твой папочка!
Настя. Ничего не понимаю.
Абдула. Ту-ту машина… «Прощайте, вся моя родня»…
Настя. Не понимаю, что он говорит.
Дятлов. О чем ты говоришь, Абдула?
Абдула. Убить мало твоя папочка. Резать надо на ремни, собакам давать.
Настя. За что ты его ругаешь?
Абдула. Господин Гвоздилин ту-ту машина, на Варшаву тягу дал… Я сам, старый дурак, его в поезд сажал… считал, что в Одинцово едет…
Настя. Ничего не понимаю.
Дятлов. Уехал отец из Советской России… Чего же тут не понимать?
Настя. Как?!
Дятлов. Как! Очень просто. Получил заграничный паспорт и уехал. Они легально теперь уезжают.
Абдула. Какой человек есть! Негодяй! Мало этого слова. Сукин сын есть.
Настя падает в обморок.
Всех их… буржуазия, который есть… на грязной веревке вешать надо.
Дятлов. Поздно ты это понял, Абдула… в семнадцатом надо было котелок открыть…
Ипполит (около Насти, в сторону дома). Клава, позовите Ирину… Тут обморок.
Дятлов. Чем-то он им страшно влепил… Что он тебе сделал, Абдула?
Абдула. Я ему верой-правдой… Знаешь, что есть вера-правда?
Дятлов. Знаю.
Абдула. А он мне рубля на табак не кинул. Скрылся, как мошенник… Видал, какой господин есть?!
Дятлов. Не могу войти в твое положение, господам не служил… Смеяться над тобой дурно, ты человек старый.
Абдула. Смейся… ха-ха… Старый, но окончательно глупый… Пустая башка.
Входит Ирина.
Ипполит. Настя в обмороке… какое-то потрясение.
Ирина. Брызни водой, очнется.
Ипполит. Так просто, водой?
Ирина. Можешь духами побрызгать.
Настя (приподнимаясь). Ничего не надо. А вам, Ириночка, противно ко мне прикоснуться. Бесчувственная вы особа.
Ирина уходит.
(Всем присутствующим.) А чувств я лишилась потому, что папочку люблю страшно и не успела с ним, бедным, попрощаться. (Уходит.)
Абдула. Шайтан, жулик, мошенник твой папочка. (Уходит.)
Дятлов. Мил-сердечный друг, а ты какой-то странный.
Ипполит. А что? Заметно?
Дятлов. Очень. Валерий… понимаю…
Ипполит (после колебаний, с тяжестью). Не поймешь ты меня.
Дятлов. Скажи прямо, что с тобой? Про таких, как ты, в народе говорится: «Человек задумался». Ты вообще не в меру впечатлительный.
Ипполит (защищаясь, резко). Ах, «впечатлительный»! Повсюду лавиной раскатывается вакханалия старого мира, а я, видишь ли, впечатлительный! У меня брата сожрала эта вакханалия, а я впечатлительный… Мне всегда светили огни Смольного, всегда горел неугасимый образ Ильича… впрочем, да… да, да, я впечатлительный, тонкий и не в меру чувствительный. Можешь иронизировать. И все-таки поймите вы, железные друзья мои, что есть у нас, русских, свирепая, бессмысленная, страшная тоска, которая ведет в кабак, в запой, на перекладину с веревкой. Ты правильно заметил. Да, задумался… Но ты не бойся, Федя, я пока до точки не дошел. Вот у меня кулак, он твердый… кажется, железный. Просто я не умею и не стану врать.
Дятлов. Врать?.. Кому? Для чего тебе врать?..
Ипполит. Тебе хотя бы.
Дятлов. Убей, неясно.
Ипполит. Если носишь такие настроения в себе, по-моему, нечестно оставаться пребывающим в партии.
Дятлов. Пребывающим?
Ипполит. Но ты возьми по-человечески. По-человечески, как быть, если такие настроения в душе?
Дятлов. «По-человечески». Я, значит, каменный. А мне, по-твоему, не делается отвратительно, когда вон у Насти пир горой? А ее дружки выдумали маргарин варить? Когда Гвоздилин, видите ли, может легально уехать за границу? И ты, чекист, не тронь его пальцем. Но между тобой и мной есть разница.
Ипполит. Знаю я эту разницу.
Дятлов. Нет, ты не знаешь. Для тебя погасли огни Смольного. Ты своей тоске поддался… И про Ильича молчи.
Ипполит. Ты хочешь сказать мне: «Предатель». Говори.
Дятлов. Нет, не скажу… не могу принять твоей… как ее?.. бессмысленной, страшной тоски… не пойду навстречу. Ты?! У которого никогда не было никаких интересов, кроме революции… Ерунда какая-то, сон бессмысленный. Если такие, как ты, будут уходить из партии… я это понимать отказываюсь.
Ипполит. Ты подожди, послушай…
Дятлов. Ждать нельзя, не буду. Знаю одно: то, что ты мне высказал, — болезнь. Опасная, смертельная… К Ленину!
Ипполит. Опомнись!
Дятлов. Именно потому, что я все помню, — к Ленину, к нему одному.
Затемнение
Сцена втораяВ кабинете Ленина в Кремле. Вечером. Дятлов, Ипполит. Входит Ленин вместе с докладывающим.
Докладывающий. В Италии растут тенденции к признанию Советской России. Конечно, тут играет роль наша нефть, но все же побеждает реалистическая точка зрения.
Ленин. Они все нас признáют… Глупость и упрямство долго властвовать не могут. Мы же их признаем… Мы, которые их прогнали! (Ипполиту и Дятлову.) Сидите, товарищи, сидите, никаких мировых тайн вы тут не подслушиваете. Вот очень горько, что средства связи далеко не совершенны… Китай. Скачи до него… а как хочется побольше сведений о деятельности Сунь Ят-сена[48]. Мы безмерно мало знаем… (Всем.) Придет, товарищи, время, когда народы Азии поставят огромный памятник русскому матросику, который бухнул из пушки по Зимнему дворцу… (Докладывающему.) Оставьте все эти материалы для вечерней работы.
Докладывающий. Владимир Ильич, но мы сейчас занимаемся вечерней работой.
Ленин. Ничего. Я люблю поздно сидеть. Что у вас еще?
Докладывающий. В Коминтерн пришло письмо от канадских рабочих. Просто осведомляются о состоянии вашего здоровья.
Ленин. Вот надо им ответить тоже просто: «Жив, здоров и занимается вечерней работой». (Бросает взгляд на Дятлова и Ипполита). Но мы утомили их нашими мировыми вопросами. Сейчас мы сделаем перерыв. Я поговорю с товарищами, а потом мы продолжим с вами работу.
Докладывающий уходит.
Нуте-с, кто начнет?
Дятлов. Я, наверно… слова в горле останавливаются. Ипполит из партии выходит.
Ленин. Запишем. Дальше. А вы, надеюсь, не выходите?
Дятлов. Как это можно! Владимир Ильич?.. Но… (под взглядом Ленина запнулся) если такие люди…
Ленин. Все-таки появилось «но»?
Дятлов. Появилось.
Ленин. Вот это «но» и есть самое главное. Вы и «но», это несовместимо. Чудовищно! Вы меня убили, товарищ Дятлов.
Дятлов. Я убил?!.. Я?.. Не Ипполит?
Ленин. Именно вы.
Дятлов. Тогда казните. Но я за Ипполита болею!
Ленин. Казнить надо не вас, а нас, руководителей… Воспитывали плохо, плохо школили, в руках держать не умеем. Вы — сущность партии, ее костяк, жизнь, надежда, а нате вам! У Дятлова появились свои «но»… Ленин гнет не туда, может быть, куда гнул Маркс? Так, стало быть? Отвечайте.
Дятлов. Владимир Ильич, неужели у Дятлова не могут появиться сомнения?
Ленин. Не могут!
Ленин. Не могут!
Дятлов. Как?!
Ленин. Так, очень просто. Не могут. И в этом наше величайшее счастье, что у нас с вами относительно партии не может быть никаких сомнений, никаких «но». Счастье! Слышите? Нам повезло, как никому на свете, открыть неслыханного человека, без сомнений, великолепного по ясности, недюжинного, железного. Откроюсь вам, — хоть я не терплю красивых слов, но тут другого нет, — я перед нашей партией преклоняюсь… несмотря на огромное количество наших недостатков. Такой партии до нас никто не мог создать — ни бог, ни царь и не герой! А вы… да нет, товарищ Дятлов, тут недоразумение… нет у вас никаких «но».
Дятлов. Я живу в гневе… Как будто у меня горячка. К нам на двор среди бела дня являются подлинные буржуа.
Ленин (чуть улыбнувшись). Буржуи.
Дятлов. Да, правильней — буржуи. С иголочки… упитые.
Ленин. Упитанные?
Дятлов. Неужели вам смешно?
Ленин. Я только уточняю. Являются упитанные буржуи… И что же они делают?
Дятлов. Маргариновый завод пустить задумали.
Ленин. Прекрасно.
Дятлов. Я не понимаю, что вы говорите?!
Ленин. Я говорю: прекрасно. Не спекуляциями занимаются, а живым делом.
Дятлов. Какое дело?.. Маргарин… даже не жир… подделка.
Ленин. Милый Дятлов, вы поймите — мы с семнадцатого года голодаем.
Дятлов. Тогда молчу.
Ленин. Нет, выговаривайтесь.
Дятлов. Что в партии у нас народ диковинный — не спорю. Но ведь вокруг нас… бог ты мой!.. какая человеческая галиматья!
Ленин. А что такое «человеческая галиматья»?
Дятлов. Все те же нэпманы, неистребимое мещанство рядом, пропойцы, спекулянты, взяточники… и еще не знаю что! Мы с Ипполитом знаем одного художника, вы его картину видели на заводе… Пастух типичный по происхождению! Народ открыл его талант, учил его, сделал человеком… И что же? Он нам заявляет, что мы чернь, толпа, а вот за границей… А, да что говорить. Расстрелять такого мерзавца надо.
Ленин. Печально, но что поделаешь. Новый человеческий тип из старого не может быть создан за какие-нибудь пять — десять лет. Отсечь легко, привлечь труднее. Самая грандиозная работа партии будет состоять в этом массовом, неслыханном вовлечении миллионных масс в коммунистическое строительство… Но новый человеческий тип будет создаваться очень медленно, и не только по нашим умным книжечкам, а самой жизнью, прежде всего ее материальными силами. Что это, Дятлов, у вас одни темные стороны жизни? Ничего интереснее не видели?
Дятлов. Видел!
Ленин. Что ж это?
Дятлов. У нас на дворе капиталист от нэпа сбежал.
Ленин. Как? От нэпа?.. Капиталист? Не понимаю.
Дятлов. Гвоздилин некий… Может быть, вы слыхали? Заводчик. Словом, туз. За границу укатил.
Ленин. Вы с ним были знакомы?
Дятлов. В восемнадцатом году пытался я его расстрелять, но он в Крым удрал.
Ленин. Знакомство… гм… гм… не очень сближающее. И почему же он сбежал?.. Не сказал?
Дятлов. Сказал. Мне сказал лично. «Ваш нэп, говорит, это пир во время чумы. И хоть Ленин заявил, что нэп всерьез и надолго, но вы сами всерьез и надолго».
Ленин (весело). И сбежал! Молодец. Умных капиталистов мало. Опыт есть, знаний масса, а ума нет. А этот очень умный. Угадайте, что он понял?
Дятлов. Что нэп есть передышка.
Ленин. Не то. Готов пари держать. Он понял, что большевики кончили отступать. Вот в чем весь гвоздь. Передышка еще ничего не означает, передышка может превратиться в поражение, в сдачу всех позиций, в гибель… А он увидел, что отступление кончено и ждать нечего. Замечательный капиталист. Я показывал бы его в Музее Революции. Такой вот русский, смекалистый, умнее Рокфеллера. Нуте-с, товарищ Ипполит… Хоть вы из партии выходите, но будем плавить сталь… Сейчас у нас ее отчаянно мало… будем плавить. Ничего… Ничего, господа рокфеллеры… мы умнее. До свиданья, товарищи. Хорошо сделали, что пришли. Все это очень показательно.
Дятлов. Ипполит! Как же это? Как можно тебе промолчать?!
Ипполит. Владимир Ильич, я понимаю, вы не Дятлова школили — меня.
Ленин. Что вы, как можно вас школить, как-то странно. Вы, наверное, марксизм начали изучать лет с шестнадцати.
Ипполит. В гимназические годы… с пятого класса.
Ленин. Вот совпадение! Как я… Я тоже рано начал изучать Маркса, но вот… простите, из партии выходить не надумал.
Ипполит. Мне стыдно, очень стыдно.
Ленин. Если так, то всего один вопрос. Только совсем откровенно: откуда этот срыв? Что с вами случилось?
Ипполит. Да, срыв! Я метался. У меня возникли мучительные вопросы, они казались громадной проблемой. Ведь был Октябрь, Смольный… Я даже стал сомневаться в правильности курса партии. И потом брат у меня, Дятлов его знает, молодость, чистота, горел революцией, а вот теперь сделался взяточником.
Ленин. Понимаю, брат. Вы в него верили. Это может потрясти. Но вы не сделались взяточником. Дятлов не сделался. Я не сделаюсь. Вот и судите о партии по Дятлову, по мне, если угодно, и тогда не будет никаких сомнений. Но это уже вопрос не о деревьях и лесе, а о гнилых пнях. Вам, наверное, очень тяжело. Не буду вас томить. Мне очень не хочется портить свое впечатление от вас. До свиданья, товарищ Ипполит.
Ипполит уходит.
Я таких знаю. Колеблющихся не терплю, но тут другое. Это испуг, временная растерянность… А я — вот видите — устал. Волнуюсь, горячусь непомерно, а мне уже нельзя. Я, по всей видимости, серьезно болен. По политическим мотивам об этом говорить не следует, но вам — другое дело… Я могу умереть в любое время… Хоть это звучит несколько нелепо, ибо все мы умираем в любое время… но применительно ко мне это приходится связывать с переутомлением, о котором я, грешный человек, ничего не знал… Тут еще выстрел, пули с ядом… И потому меня сейчас особенно волнуют настроения в нашей партии, что вы и почувствовали на себе.
Дятлов (потрясен, еле слышно). Владимир Ильич…
Ленин. Товарищ Федор, не произносите ничего кисло-сладкого. Не обижайтесь, не переношу. И вообще наше с вами время истекло. У меня куча дел. Вот чего жаль! Сделали мы неслыханно много, больше, чем все революции вместе взятые. А хочется еще и еще… Ну-с, до свиданья, друг мой. Инженера Ипполита не томите… Тонкие, чувствительные натуры тоже нужны партии… Вы не томите его упреками, он — наш. А вам бы кипучую работу, заводик бы насадить где-нибудь из тех, которые у нас под пеплом. А?.. Товарищ Дятлов, что с вами?
Дятлов. Ничего, Владимир Ильич…
Ленин. Уходите, а то мы так вовеки не простимся.
Дятлов. Ухожу. (Уходит.)
Ленин. Любить людей задача адски трудная!
Занавес
Действие четвертое
Сцена перваяВ квартире Сестрорецких. Та же зала. Ирина, Настя.
Ирина. Уйдите, Настя. Зачем вы пришли? Никакой дружбы у нас не будет.
Настя. Вы нетактично обращаетесь со мной, Ириночка. А я вот могу сообщить вам нечто такое, за что вы мне руки должны целовать. А Валерик-то жив. Он во Владимирском централе[49] находится.
Ирина. Неправду говорите. Он написал бы мне.
Настя. Нет, не напишет. И не ждите. Потому что вы все отвернулись от него, помочь не хотели. Напишите братику, поскольку вы перед ним кругом виноваты.
Ирина. О наших отношениях с братом я буду судить сама. Благодарю за то, что вы мне сообщили… и довольно.
Настя. Не выгоняйте, сама уйду. Но что хотела высказать, то выскажу. Вы ведь на Валерика за то взъелись, что деньги те мимо вас прошли. А то — они принципиальные. У всех у нас одна принципиальность: собственный карман.
Ирина (вне себя). Вон! Прошу вас. Иначе, не знаю, что будет.
Настя (нежно). Ах, Ириночка, какие вы вспыльчивые. А я пришла из-за своей любви. Верьте не верьте, а Валерик — моя первая любовь. Адью. (Уходит.)
Ирина. Какая гадость! Точно в грязь падаешь.
Входит Дятлов.
Дятлов. Прошу прощения, что вошел не постучавшись. Меня ошеломила Настька Гвоздилина… Как фурия на меня накинулась…
Ирина. Федор? Неужели вы?
Дятлов. Я… А где Ипполит?
Ирина. Его вызвали в райком. Срочно. Не объяснил зачем. Ну, а как вы, где вы? Исчезли прошлой зимой, внезапно, втихомолку, странно. Ведь я почти ничего не знаю о вас.