И тут у Сета закрадывается подозрение. Безумное, невозможное.
Сет гонит его прочь, скрестив руки на груди и не сводя глаз с лежащего в гробу.
Но подозрение не отпускает.
Этот человек, он ведь примерно одних с ним габаритов. Рост, вес — явно где-то близко. Примерно той же ширины плечи и грудная клетка, такие же худые поджарые ноги, волосы на теле того же цвета.
— Нет, — одергивает Сет сам себя. — Не сходи с ума.
Подозрение все равно не развеивается. Чем больше Сет разглядывает туго обмотанную бинтами фигуру и несколько полосок голой кожи, тем больше ему кажется…
— Нет!
Однако рука уже сама тянется к лицу мужчины, к бинтам. Осторожно подцепив один из них с краю, Сет пробует его отклеить. Не поддается. Тогда он ведет пальцем по бинту, нащупывая стык, а потом аккуратно поворачивает голову лежащего набок, продолжая нащупывать.
— Ну бред же, — уговаривает он себя. — Как такое вообще возможно?
Все равно нужно проверить. Убедиться…
Потому что вдруг…
Вдруг это все-таки он и есть?
И как тогда это понимать?
— Черт! — бормочет Сет. Тревога нарастает, сердце бьется все чаще. — Черт, черт!
Он наконец находит край бинта под левым ухом лежащего и начинает отклеивать — сперва с трудом, потом полегче. Отлепив полоску с лица, он приподнимает голову мужчины с подушки, чтобы размотать и сзади…
Там, где под кожей на шее мигает огонек.
Сет замирает, придерживая голову лежащего. Только теперь до него доходит, что он держит живого человека, спящего, но дышащего, теплого.
Живого!
Осторожно, потихоньку, он поворачивает голову мужчины, чтобы получше разглядеть мигающий огонек. Он мерцает зеленым, ровно, отчетливо, прямо на свободной от бинтов полоске под основанием черепа.
Точно там же, где находится шишка на голове у самого Сета.
Точно в том же месте, где он проломил череп о скалу.
А потом он замечает еще кое-что. Он приподнимает голову мужчины чуть выше. На голой коже над бинтами у самого загривка виднеется псевдокельтская татуировка, растянувшаяся по плечам на всю спину.
Татуировка, которой у Сета однозначно нет.
И тут, конечно, он замечает и остальное: что волосы у дядьки на самом деле темнее, чем у него, а щетина гуще. Торс вообще-то явно короче, и стыдно признаться, но найдите хоть одного подростка, который не узнает собственные причиндалы.
Так что этот дядька сам по себе. А Сет сам по себе.
Разумеется.
И сразу дотрагиваться до него становится неловко, словно покушаешься на чужое личное пространство, вламываешься, будто преступник. Сет накручивает бинт обратно, приговаривая: «Простите, простите!», и приклеивает кончик пластыря за ухом, очевидно надавливая чуть сильнее, чем нужно. Он роняет голову дядьки на подушку…
И вот тут наконец срабатывает сирена.
48
Оглушительной ее не назовешь, но и не спутаешь ни с чем — вой накатывает волнами, словно разом проснулись все сигнализации мира. Сет ищет глазами, откуда идет звук, однако ничего такого не видит. Тогда он виснет на крышке гроба, чтобы побыстрее ее захлопнуть. Крышка обрушивается вниз, но в последний момент замирает и плавно притягивается к стенкам с едва слышным чмоканьем гидравлики, как ни в чем не бывало накрывая лежащего внутри.
Сирена воет не затыкаясь. Сет мчится назад к приступке, чтобы взлететь по лестнице, и…
Останавливается как вкопанный.
На пустой белой стене появился экран. Внутри длинной панели сливочного цвета туман словно рассеивается, и становится ясно, что это дисплей. Теперь его покрывают надписи, иконки и символы разных цветов, как на компьютерном планшете. Сирена не умолкает, и Сет готов сорваться с места, но экран словно гипнотизирует…
Потому что там, в окружении графических символов, мигают в одном ритме с сиреной слова «Капсула открыта». Сет не хочет даже думать о том, что сигнализация наверняка уже вызвала сюда Водителя, который несется через город на полном газу…
«Капсула открыта». «Капсула открыта». «Капсула открыта». Ярко-красным по черному.
— Но ведь я закрыл гроб! — произносит Сет и почти с возмущением тычет пальцем в красные буквы.
Сирена замолкает.
Он убирает руку. Буквы зеленеют, цифры, иконки и символы разбегаются по всему экрану, возобновляя прерванные процессы и явно не ведая о присутствии Сета. В одном из окон тасуются под разным углом изображения гробов, ряд за рядом. Это, видимо, камера наблюдения, и у Сета сердце чуть из груди не выпрыгивает, когда он видит вдруг самого себя, стоящего перед экраном. Но картинка тут же равнодушно сменяется следующей.
Сет оборачивается в поисках камеры, однако вокруг только молочная белизна световых панелей и бесконечные шеренги черных гробов. На экране продолжают тасоваться кадры, среди которых то и дело появляется большая, гаражных размеров, дверь в какой-то дальней стене, и у Сета холодеет на сердце — в нее ведь в любую минуту, в любую секунду может въехать возвращающийся фургон…
И все равно Сет не трогается с места. В одних окнах по краю экрана мелькают всякие показатели — температура там, влажность; в других — время, причем лишь через раз отдаленно похожее на здешнее и тут же сменяющееся каким-то другим, а потом третьим. В остальных — графики и диаграммы, о которых Сет даже думать боится. Что значит «частота модуляции»? А «бета-цикл, сегмент четыре»?
«Управление потоком» вообще может подразумевать что угодно. Потоком чего? И в каком смысле «управление»? Кем управляется?
Нужно бежать. Сирена-то выключилась, но где гарантия, что Водитель не успел получить сигнал?
Однако ноги словно приросли к полу.
Потому что в центре экрана горит вопрос:
«Капсула реактивирована?»
Теперь на весь экран выведена зеленая схема расположения гробов — судя по обозначенной здесь же лестнице, ближайших, из этого зала. Тот, который открывал Сет, выделен стрелкой, а рядом с ней, на врезке, лицо человека, видимо лежащего внутри.
Это снимок анфас, как на водительские права или паспорт. Человек не улыбается, но и несчастным не выглядит. Ему скорее скучно — надоела эта бюрократическая канитель.
Под снимком подписано имя и фамилия.
— Альберт Флинн, — вслух читает Сет.
И еще разные цифры. Что-то похожее на дату рождения, но в непривычном формате, потом, наверное, рост и вес и еще какие-то непонятные мерки. Наткнувшись взглядом на иконку «Особые приметы», Сет жмет туда. Открывается другое окно, которое показывает крупным планом татуировку, вытянувшуюся от плеча до плеча и по тыльной стороне обеих рук.
Сет нажимает на иконку снова, и окно пропадает. Он переводит взгляд туда, где мигало тревожное сообщение. Там по-прежнему светится вопрос: «Капсула реактивирована?»
— Наверное, — кивает Сет и жмет на экран.
Символ и надпись исчезают, врезка с портретом Альберта Флинна стягивается в точку, пропадая среди схематических изображений гробов.
Сет оглядывается в тревоге, понимая, что время-то бежит, но с лестницы пока ничего не слышно. Звук двигателя растворился в далекой дали, еще когда Сет прятался снаружи. Может быть, Водителя занесло в такие районы, из которых в два счета не вернешься?
Он нажимает на один из гробов на схеме. На врезке появляется женское лицо. Старше и улыбчивее, чем Альберт Флинн.
«Эмилия Флоренс Риддербос».
Сет тыкает в соседний гроб. Еще одно лицо, пожилого мужчины.
«Джон Генри Риддербос».
— Муж, — догадывается Сет: Риддербос не самая распространенная фамилия.
Он уже собирается ткнуть в следующий гроб, но останавливается. Ну да, муж. Родственников кладут рядом, это логично. Мужей с женами. Родителей с детьми.
Только Сет почему-то очнулся один и не здесь, а у себя дома.
Зато оба Риддербоса бок о бок, в одном ряду.
— А что тогда с Уэрингами?
Сет шарит взглядом по экрану, выискивая, нет ли где…
Есть. Иконка, обозначенная просто и ясно: «Поиск». Сет жмет на нее. Появляется небольшая экранная клавиатура с привычной компьютерной раскладкой. «Похоже, все-таки не пришельцы». Сет набирает «Уэринг» и, помешкав долю секунды, жмет «Искать».
Схема расположения гробов стремительно прокручивается, словно потолочная камера скользит по всем просторным залам за спиной Сета, а потом, замедлив полет, выхватывает какой-то ряд в дальнем углу, который Сет ни за что не отыскал бы сам.
Сперва на схеме высвечивается один гроб, затем другой, и появляется список фамилий.
«Эдвард Александр Джеймс Уэринг».
«Кэндис Элизабет Уэринг».
Не дожидаясь, когда сформируется весь список, Сет нажимает папину строчку.
Вот и он. Моложе, чем в жизни, волосы подстрижены по-другому, и седины нет. Но взгляд тот самый, слегка заторможенный. Сет тычет пальцем в мамину строку, и ее фотография выскакивает рядом с папиной. Мама тоже помолодела на снимке, но губы, как всегда, решительно сжаты.
Вот и он. Моложе, чем в жизни, волосы подстрижены по-другому, и седины нет. Но взгляд тот самый, слегка заторможенный. Сет тычет пальцем в мамину строку, и ее фотография выскакивает рядом с папиной. Мама тоже помолодела на снимке, но губы, как всегда, решительно сжаты.
Так просто. Нажал на кнопку — и получай.
Смотреть на них неожиданно тяжело. Даже не тяжело, мучительно. У Сета больно сжимается все внутри. Родители, непривычно молодые, но стопроцентно узнаваемые, глядят на него с экрана.
И лежат где-то здесь, в каком-то дальнем зале.
Сет оборачивается. Камера двигалась так быстро, что проследить ее полет было невозможно. Они могут оказаться где угодно, в любом секторе этого бескрайнего комплекса.
Лежат и спят.
То есть не просто спят, а проживают жизнь, которая кажется им абсолютно реальной. Сет снова переводит взгляд на экран. Интересно, что они делают вот сейчас, в данную секунду, у себя дома в Халфмаркете?
«Вы думаете о своем сыне?»
О сыне, который ушел, ничего не объяснив и не попрощавшись.
Они смотрят на него с экрана, и Сет пытается не замечать укора в их глазах.
Нужно бежать. Он слишком задержался. Водитель наверняка уже едет и будет тут в любую секунду.
Бегом, марш!
Но он не в силах оторваться от родительских фотографий.
Наконец, сглотнув, чтобы унять боль в желудке, он легонько щелкает по снимкам, и они сворачиваются, исчезая в недрах схемы. Пора бежать. Давно пора бежать — только сперва глянуть еще один. Сет тянется пальцем к списку имен…
И замирает.
Оуэна там нет.
На весь список всего две строки — Эдвард и Кэндис, его родители.
Сет морщит лоб. Заново вызвав строку поиска, он повторно вбивает свою фамилию. Тот же результат — Эдвард и Кэндис Уэринг. Тогда он открывает поиск в третий раз и печатает полное имя Оуэна.
«Совпадений не найдено», — сообщает экран.
— Что? Да ладно?!
Он пробует снова. И снова.
Но Оуэна нет.
Быть такого не может! Сет набирает собственное имя, но его, конечно, тут тоже нет, потому что он ведь лежал в отдельном гробу, в старом доме, а не здесь. Наверное, места не хватило. Видимо, большинство гробов к моменту их прибытия уже были заняты и пришлось искать другие варианты.
Кто знает? И какая, в самом деле, разница?
Потому что Оуэна здесь нет. Оуэн где-то ТАМ. В этом выжженном пустом мире. В отдельном гробу. Один-одинешенек.
Один, как и Сет.
— Как вы могли? Как вы могли так поступить?
Сет закипает. Он понимает, что это глупо. Где бы ни находилось тело Оуэна, в виртуале он все равно с родителями. Он сам был тому свидетелем на протяжении восьми лет.
И все же… Что, если Оуэн проснется? Как Томаш, проснется один в незнакомом месте, где некому будет его защитить?
Решение приходит мгновенно, как единственное само собой разумеющееся.
— Я тебя найду, — обещает Сет, охваченный осознанием собственной нужности — очень приятное ощущение. — Сдохну, а найду, где бы ты ни был.
Он тянется к родительским именам на экране в надежде, что где-нибудь в данных обнаружится информация о местонахождении их младшего сына…
— Ай!
Экран бьется током. Несильно, даже почти не больно…
Но экран изменился. Схема гробов исчезла, вместо них надпись:
«Обнаружен поврежденный узел».
«Ведется сканирование», — вспыхивает следующая строчка.
Освещение в зале тоже меняется, дальний конец вдруг заливает странное зеленоватое сияние, которое стремительно (не убежишь) скользит по рядам гробов, пока не доходит до Сета.
И замирает.
— Трындец… — бормочет Сет.
«Восстановление возможно», — сообщает экран.
«Реактивация начата».
— Блин!
Неизвестно, что такое эта «реактивация», но хорошего точно не жди. Сет поворачивается к тамбуру, отделяющему его от лестницы, и уже заносит ногу, чтобы бежать…
Но череп пронзает слепящая, отнимающая разом все силы боль…
Как раз в том месте у основания черепа, где мигал огонек у Альберта Флинна и где, видимо, находится «поврежденный узел»…
Все исчезает в сполохе света.
49
— Красота всегда найдется, — сказал Гудмунд. — Если знать, где искать.
Сет рассмеялся:
— Это уже какое-то неприкрытое гейство, чувак.
— «Чува-ак», — передразнил Гудмунд. — Хватит косить под англичанина.
— Я и есть англичанин.
— Когда тебе самому удобно.
Гудмунд повернулся обратно к океану. Они стояли на утесе над обрывом, в десяти — двенадцати метрах внизу волны грохотали о камни. Ощутимо укоротившийся день подсказывал, что лету скоро конец и близится учебный год.
Но не завтра. Время еще есть.
— Вот, например, посмотри, — показал Гудмунд.
Солнце, разрезанное пополам горизонтом, золотилось неправомерно ярко, напоминая огромный шар карамельного мороженого, тающий на асфальте. Небо разливало перед Сетом и Гудмундом пурпур и лазурь, где утопали перламутровые раковины облаков.
— Вот перед тобой зачуханный пляжик, — объяснил Гудмунд, — все эти щербатые скалы, бурное море, в котором не поплаваешь, и пикник здесь устроить негде, потому что ветер сдует все твои аккуратные бутербродики, да и всех родных и знакомых сдует, если не привязать веревкой. Но ты поворачиваешься в другую сторону, к океану. И там — она.
— Красота, — произнес Сет. Смотрел он не на закат, а на профиль Гудмунда, подсвеченный заходящим солнцем.
На утесе были и другие люди, пришедшие насладиться остатками лета и полюбоваться закатом, но сейчас Сет с Гудмундом стояли у обрыва одни, остальные бродили в отдалении и не примазывались к зрелищу.
— Гудмунд… — начал Сет.
— Не знаю. Правда, не знаю, Сетти. Но у нас есть настоящее, а у многих и того нет. Будущее как-нибудь само устаканится.
Он протянул Сету руку. Сет взял ее не сразу, сперва оглянулся, не смотрит ли кто.
— Трус! — поддел Гудмунд.
Сет забрал его ладонь в свою.
— У нас есть настоящее, — повторил Гудмунд. — У меня есть ты. И больше мне ничего не нужно.
Не разнимая рук, они смотрели, как садится солнце…
— Еще что-нибудь можешь сообщить? — спросила офицер Рашади тем мягким, но не сюсюкающим голосом, которым она разговаривала с Сетом — так непохоже на остальных полицейских.
— Он был невысокий… — Сет понимал, что повторяется. Ему просто не хотелось отпускать офицера Рашади, не хотелось заканчивать беседу, потому что в кои-то веки за последние дни с ним кто-то общался.
Рашади улыбнулась:
— По идее, да. Но я посмотрела его рост в личном деле — я на пять сантиметров ниже, а меня почему-то коротышкой не называют.
— Вы совсем не коротышка, — сказал Сет, переплетая пальцы.
— Спасибо за комплимент. Но ты не волнуйся. Он нас не обхитрит. Даже коротышки не могут прятаться вечно.
— Он сделает что-нибудь Оуэну? — выпалил Сет. Тоже не в первый раз.
Офицер Рашади положила блокнот на стол и накрыла обложку ладонями:
— Мы думаем, он прикрывается твоим братом, чтобы его самого не тронули. И тогда он знает: если хоть волосок упадет с головы малыша, ему самому не поздоровится.
— Значит, он должен Оуэна беречь?
— Именно.
Они помолчали.
— Спасибо тебе, Сет, — наконец нарушила молчание Рашади. — Ты нам очень, очень помог. Теперь я пойду посмотрю, как там твои родители…
Они разом обернулись на резкий стук распахнувшейся входной двери. В гостиную вбежал полицейский, и Рашади вскочила на ноги.
— Что такое? — донесся до Сета мамин голос сверху. Она почти не спускалась с чердака, неотлучно сидя у вещей Оуэна. — Что случилось? Неужели…
Но полицейскому нужна была только Рашади.
— Они нашли его, — сообщил полицейский. — Нашли Валентина…
Телефон Гудмунда не отвечал. Гудки, гудки, гудки. На второй попытке сразу переключился на автоответчик.
Сет схватил куртку. После сделанного Моникой признания он просто должен увидеться с Гудмундом. Сию секунду. Во всем мире нет ничего более неотложного. Нужно найти его. Срочно. Сет сбежал вниз, в гостиную, перепрыгивая через ступеньку. Оклик отца из строящейся кухни поймал его уже на пороге:
— Сет?
Сет рванул дверь на себя, но отец позвал его снова, на этот раз не терпящим возражений тоном:
— Сет!
— Пап, мне нужно бежать!
Он все-таки обернулся — и замер. Отец стоял в кухонном проеме, запорошенный древесной пылью, и как-то растерянно смотрел на зажатый в руке мобильный.
— Директор школы звонил. — В папином голосе слышалось замешательство. — В субботу. Днем.
— Пап, мне правда очень срочно…
— Сказал, что его дочери прислали твою фотографию. — Отец снова глянул на телефон. — Вот эту.