Однако раздали карты, все как по команде приняли задумчивое выражение лица. Игра началась вяло, каждый из присутствующих за это время успел возненавидеть, по крайней мере, половину соседей по отелю. Обоюдное отвращение выражалось в характерной отверделости лиц и полном отсутствии разговоров. Раздавались лишь необходимые для процесса игры реплики. Исключение составлял Юм, лицо его находилось в постоянном движении, он ерзал, что-то тихо шептал, и тогда его маленький ротик-пуговка совершал посасывающие манипуляции. Вдруг он обнаружил, что в его кармане потекла шариковая ручка, он испуганно охнул, побежал в туалетную комнату мыть руки. Вернувшись, он какое-то время сидел молча, наконец ему надоело могильное затишье за столом, и он, кашлянув, произнес фразу:
– Анчоус был сегодня великолепен…
– Помилуйте, где вы нашли анчоуса? – холодно осведомилась Ирина. – Нам давали рыбу путассу. И вообще, выбор с каждым днем становится все беднее. Скоро, я чувствую, питание не будет отличаться от общепитовского…
Тут раздалось шипение, и часы с огромным, как луна, маятником сообщили: «Дон-н, дон-н, дон-н…»
– Восемь часов… Не пора ли нам на ужин? – предложил Юм. – Или еще немного поиграем? Не так ли?
Ему не ответили.
Шевчук в это время валялся на койке, стонал от тоски. Ему хотелось чем-нибудь отвлечься, пить он устал, в карты играть наотрез отказался, заявив, что наигрался в Чечне и что вообще слово «карты» в любом его смысле вызывает тошноту. На что ему Мигульский указал: «Пить меньше надо». А Шевчук в ответ попросил: «Только не надо об этом писать в газету». В конце концов его мысли и желания вернулись к тому, чего он сегодня пытался избежать. Игорь встал и отправился искать Юма. Он заглянул в залу, но в эту минуту его как раз не было. Тогда Шевчук вышел во двор. Дневной зной растекся, будто тихо ушел в долину, воздух застыл, в ожидании ночного ветра. Все это Игорь ощутил в первые же секунды, и теперь, после электрической прохлады кондиционера, наслаждался естественной свежестью природы. Лишь из-за плотно прикрытых штор сочился грязноватый, жирный свет. Какую-то минуту-другую Игорь колебался, остаться ли здесь, под горной луной, или вернуться в сонм тусклого ничегонеделанья. Он услышал какой-то посторонний шум, нарушивший одиночество, нахмурился и решительно вернулся в дом. По пути в залу он заглянул в гостиную и вздрогнул: в луже крови лежал Азиз. В полумраке бра отчетливо были видны рукоять ножа, торчащая из груди, залитая кровью рубаха и оскаленный рот.
Шевчук бросился в залу, резко рванул дверь:
– Там Азиз, весь в крови! Доктор, быстрее!
Все вскочили, послышались невнятные возгласы, кто-то громко охнул, Анюта выскочила первой, рванулась в гостиную, тут же раздался дикий животный крик.
Азиз поднял голову:
– Зачем кричишь? Тебе что, заплатили за это?
Все одновременно выдохнули и загалдели еще громче. В этом гаме с трудом можно было разобрать, что большинство изнемогали от интереса, зачем понадобилась эта выходка почтенному аксакалу Азизу Алиевичу.
Распорядитель, по обыкновению появившийся внезапно, вежливо, но настойчиво отстранил стоящих на его пути гостей.
– Кажется, мужчины решили извести своих подруг! – резко и даже зло произнес он. Глаза его сверкали. – В чем дело, господин Алиев? Вы же обещали предупредить свою… даму!
– Я предупредил! – обиженно воскликнул тот, по-прежнему лежа на полу.
Все с интересом посмотрели на Анюту. Она моргала и выглядела растерянной.
– Было очень похоже… и я испугалась.
– Все ясно, – резюмировал Распорядитель. – Юм, позаботьтесь о реквизите…
Тот кивнул, деловито подскочил к сидящему Азизу, выдернул из-под него «лужу крови», скатал ее в трубочку, как клеенку, потом с чмокнувшим звуком оторвал рукоятку ножа и помог «воскресшему» избавиться от испачканной бог знает чем рубахи. Азиз молча встал, и тут же застеснялся своего белесого тела и большого обвислого живота. А Юм, театрально повернувшись к присутствующим, воскликнул:
– Необходим осмотр тела! Азиз Алиевич, вы позволите, как того требует закон. – Тот стоял молчаливой сумрачной глыбой, уже готовый на все. С этими словами Юм выудил из кармана Азизовых брюк сложенную бумажку. Это оказалась записка, выклеенная из заголовочных букв, вырезанных из газеты.
– «Приходи ровно в 20 ч. в гостиную. Свои», – прочитал он и добавил: – Это важная улика.
Озадаченный народ молчал. Потом все вывалили в фойе, курящие дамы и господа задымили, вполголоса обсуждая пережитое «страховище».
– Но, господа, – уже более душевно обратился Распорядитель, – вы наблюдали не просто клоунаду. Свершилось то самое убийство, которого вы с таким нетерпением ждали. Я благодарю господина Алиева, я знаю, что он не нарушит правила джентльменской игры и ни словом, ни намеком не укажет на своего «убийцу». Итак, господа, за дело! Все вы, кроме Азиза Алиевича, который ныне в мире ином, подозреваетесь в страшном преступлении.
– Скажите, – вдруг спросила Мария, – нас это больше волнует, что будет с этими наркотиками? Это не дает покоя…
Распорядитель загадочно усмехнулся:
– Не стоит брать в голову. Если вы невиновны, конечно… Договорились, господа? Все образуется, я вам обещаю.
В покер в этот вечер больше не играли. На ужин гости как один не явились – опять была рыба путассу. Зато к открытию бара публика собралась загодя… Вполголоса, так как сие было запрещено Распорядителем, обсуждали новый курс молодого президента, гадали, грядет ли дефолт или же у рубля обрежут нули.
– Видимо, дела совсем плохи, – мрачно вещал Виталик, вдруг проявивший интерес к ценовой политике, – если даже здесь второй раз путассу дают…
– Безобразие, – процедил Криг, – к чему мы катимся? Скоро так и средний класс на голодный паек перейдет…
– Наши люди и голодают с уверенностью в завтрашнем дне, – заметил Шевчук.
Юм смешивал коктейли, рассеянно прислушивался к разговорам и, будто самому себе, довольно громко бормотал:
– Парной судак на вечер был просто великолепен. – Он встретился глазами с Шевчуком и печально добавил: – Три порции пришлось скушать. Никто не пришел на ужин…
Вдруг раздался дикий крик, в котором с трудом можно было признать голос Азиза Алиевича. Он комкал в руках тюбетейку, причитал, по искаженному лицу обильно стекал пот.
– Дэвочкя моя, зачем ты опять туда пошла? – Он стал бормотать на родном языке, и никто уже не мог понять, какими словами он выражал захлестнувшие его чувства. Возможно, он некрасиво ругался.
Из «Подвала Потрясений», по лестнице, поднималась скорбная процессия: впереди вышагивал Мигульский. У него было профессионально-озабоченное выражение на лице. За ним, держа на руках безжизненное Анютино тело, поднимался Кент. На мизинце у него висела связка ключей, которыми, видно, экстренно открывал двери.
На этот раз Анюта очнулась гораздо быстрее, печально посмотрела на вымазанную бурой краской ногу, вслух пожалела колготки, отстранила предупредительные руки своего друга и на одной ноге поскакала наверх. Все по очереди вздохнули и вернулись в залу, за столики. Юм выдавал напитки и таинственно заговаривал с каждым:
– Как вы думаете, кто убийца? Наверное, это жутко хитроумный господин? Или два!
Но никто почему-то не спешил поделиться своей версией, и тогда Юм, вращая белками, нашептывал:
– Это тот, кто не играл с нами в карты. Вы понимаете, о ком я говорю?
Все понимали правильно, но лишь Виталя выразился определенно:
– Шевчук, что ли?
Утром к Шевчуку постучали.
– Кто там? – спросил он сонно.
– Уборка! – раздался невнятный полумужской голос.
Он вылез из постели, прошлепал до двери, открыл замок и побежал обратно под одеяло.
– Войдите!
Вошла Анюта в белом передничке, короткой юбчонке и с огромным веником.
– Анька? Чего это ты вздумала? – удивился Шевчук и подумал нехорошо.
– А я ведь горничная! – радостно пояснила Анюта и тут же начала шнырять своим веником.
Шевчук обескураженно наблюдал за этими нелепыми попытками сделать чисто, ему стало смешно, и он рассмеялся.
– Слышь, Анютка, а чего это ты снова в подвал поперлась?
– Я хотела испытать себя до конца, – очень серьезно ответила она.
В этот момент раздался требовательный стук, дверь распахнулась. На пороге стояли Юм и Виталий с одинаковыми напряженными выражениями лиц. «Хотели на сексухе застукать», – первой была мысль. Анюта же оглянулась и, как ни в чем не бывало, снова зашуровала под кроватью. Шевчук усмехнулся, потом перевел взгляд на неестественно наклонившуюся Анюту. Она выглядела прелестно в маленьком белом передничке, которого, в принципе, и достаточно было в качестве одежды для утреннего визита в номер одинокого мужчины.
– А вот что это там за бумажка? – вдруг ожил Юм и торжественно указал перстом на комочек, который сам пакостно подбросил.
– А вот что это там за бумажка? – вдруг ожил Юм и торжественно указал перстом на комочек, который сам пакостно подбросил.
– Никак газетка, – мерзким голосом сообщил Виталя и ухмыльнулся.
– Точно! – обрадовался Юм. – Какая редкость в нашем отеле. Вы не позволите развернуть ее и почитать?
– Это не моя, но все равно бери.
Юм проворно нагнулся, быстренько развернул комок.
– Так, газетка, вся изрезанная… Буковки, значит, вырезали, а потом наклеивали на листочек. Все ясно… Прошу всех присутствующих засвидетельствовать эту находку.
– Слушай, Юм, катись ты к черту! – невежливо попросил Шевчук. – Понабежали сюда, дайте хоть одеться человеку! Лоботрясы!
Первой исчезла Анюта с веником под мышкой, за ней молча вышел Виталя, Юм раскланялся по-японски и задом уполз за дверь.
Шевчук оделся и пошел к Кригу, по дороге нашептывая нецензурные слова. Он вновь обрел интерес к игре, к игрушечному убийству Азиза. Игорь постучал в дверь.
Маша сидела перед зеркалом, расчесывала длинные черные волосы. Шевчук подумал мимолетно, что если б Маша сейчас что-нибудь напевала, то было бы это красиво и очень гармонично.
– Муж бреется, – она улыбнулась ему из зеркала.
Игорь стукнул в дверь ванной. Действительно, Захар Наумович скоблил щеки и был слегка расстроен: неосторожно срезал прыщик и теперь беспрестанно промокал его ваткой и сокрушенно наблюдал, как заполняется кровью маленькая луночка на подбородке.
– Меня обвиняют в убийстве, – сказал Шевчук вместо приветствия. – Подбросили рваную газету с вырезанными буквами… Помните записку: «Приходи в 20 ноль-ноль»? Подослали эту дуреху Анюту, она у меня сегодня подметала, горничная, черт побери, а тут с гиканьем и свистом вломились Юм и Виталя…
– Угу, – сказал Захар Наумович, заканчивая операцию.
Шевчук увидел в зеркале жгуче-черные, но абсолютно равнодушные глаза доктора.
– Так вот, пора выводить этих голубчиков на чистую воду, – Шевчук зевнул.
– И что вы предлагаете? – рассеянно спросил Криг, размазывая по лицу едкий одеколон.
– Для начала собраться и обсудить ситуацию.
Криг промолчал, аккуратно взял кровавую ватку и опустил в урну, потом стал ласково похлопывать себя по щекам, будто таким образом поощрял их за проявленное терпение. Шевчуку надоело созерцать эту сладострастную сцену, он бросил «ну, ладно» и вышел.
– Игорь! – остановила его Маша. – Мы непременно должны разобраться. Я догадываюсь, кто это или с чьей подсказки мог сделать. Это Юм. Вчера он всем нашептывал, что так называемый убийца – это вы!
– Старый интриган, – пробормотал Игорь. – Я не сомневаюсь, что это он, подлый пакостник. Нет, я все же припру к стенке эту хитрую рожу.
– Вот и чудесно! Давай встретимся после завтрака, – предложила Маша. Она вновь повернулась к зеркалу и стала закручивать волосы пучком на затылке. Шевчук откланялся, проделав это движение с удовольствием.
На завтраке Юм сделал разоблачение. Он продемонстрировал всем сразу и каждому желающему по отдельности остатки газеты, потом любовно свернул их и спрятал за пазухой. Шевчук уплетал утреннюю яичницу и никак не реагировал на пылкие речи Юма. Ему нравилось чувствовать себя в роли изобличенного негодяя. В этой игре завороженная публика, доведенная до нервного экстаза, просто нуждалась в исходе, в удовлетворении любопытства и азарта, вконец измотавшего всех.
Игорь с аппетитом доел; он купался во взглядах. В укромных, откровенных, изучающих, насмешливых взглядах одуревших от условий игры одноклассников и их спутников читалось: «Все же не зря, что именно этот человек стал "убийцей"! С опытом войны – он и только он мог совершить… Как все же игра напоминает жизнь!»
Такие обличительно пафосные мысли, по представлению Шевчука, должны были занимать умы гостей отеля.
После завтрака Игорь подошел к Маше. Криг к расследованию дела показывал полнейшее равнодушие. Независимо от результатов изысков, он твердо был уверен, что самым порочным человеком здесь является Шевчук и, стало быть, контакты с ним надобно свести к минимуму.
– Маша, – вопрошал Игорь, испытывая желание осторожно взять ее за руку, – вспомни, кто и сколько раз выходил из залы во время игры.
– Выходил Юм, это точно, – смешно морщила лоб Маша. – Погоди, да, верно, у него потекла ручка, и он выскочил в туалетную комнату. А потом он вернулся и снова играл.
– Вместе с ним или вслед ему никто не выходил?
– Нет.
– В восемь было «убийство». Ты помнишь, кто что делал в это время? Я как раз зашел в гостиную, было около десяти минут девятого. И Азиз лежал со всеми атрибутами совершенного надругательства. Значит, «убили» где-то буквально за пять-десять минут до моего прихода. Кстати, как ты помнишь, в гостиную можно попасть через вестибюль, то есть выйдя из залы.
– Я помню, только пробили часы, эти старинные, в углу, тут же Юм сказал: «Восемь часов, пора кушать». Кстати, часы там врут. Они опаздывают минут на десять.
– Откуда ты знаешь?
– Муж мой – человек пунктуальный, сразу заметил, что уже десять минут девятого.
– Да?! – воскликнул Шевчук. – Пойдем в залу.
Они быстро спустились вниз. Игорь буквально влетел в помещение.
– Мои идут точно. Смотри: минута в минуту, – сказал он и показал на огромный эмалевый циферблат с римскими цифрами.
– Значит, подправили… Маша, эти десять минут разницы – алиби по времени. Ох, и хитрец Юм, специально обратил внимание всех, что пробило восемь. А перед этим исчезал в туалете – так?
– Да, кажется перед этим, – ответила Маша.
– Пойдем теперь в туалет, – распорядился Шевчук.
– Да нет, я лучше подожду здесь.
– Ах, да, извини…
На подоконнике он обнаружил пятно, похожее на след от обуви. Он проверил все кабинки, одна из них оказалась запертой. Шевчук постучал, но ответа не последовало. Он подтянулся, заглянул: щеколда была закрыта изнутри. Потом Игорь аккуратно, чтобы не оставить следов, вылез в окно и, ступая по бордюру, дошел до соседнего окна. Это была гостиная. И здесь, на внешней стороне стены он обнаружил след от обуви. «Какая чепуха», – пробормотал Шевчук, толчком открыл окно, сразу увидел безобразно-грязные следы на подоконнике.
– Какое хамство! – уже вслух произнес он и, удивляясь самому себе, влез через окно в гостиную. Хорошо, там никого не было. «Старый дурак», – сказал себе Шевчук и вышел в вестибюль, откуда направился в залу. Маша очень удивилась, завидев его с другой стороны.
– Все предельно ясно, – сказал он. – Этот мошенник предварительно запер изнутри одну из кабинок, если бы кто-то пошел вслед за ним и не обнаружил в туалете, то обязательно бы подумал, что дорогой Юм засел в кабинке. Сам же он вылез в окно и прошел по бордюру в гостиную. Там он, видно, по предварительной договоренности заставил затурканного Азиза лечь на пол в лужу бутафорской крови. Нож с присоской, кровавую рубаху он спрятал заранее, скорее всего, под диваном…
– Гениально! – прошептала Маша.
– Я полагаю, эти слова относятся ко мне? – скромно спросил Шевчук и осторожно взял Машу за руку.
Она, помедлив, мягко высвободила ладошку, лучезарно улыбнулась.
– Ну, конечно же, не к Юму, Игорь…
Шевчук приободрился и продолжил:
– Во всей этой истории мне непонятны две вещи: как Юм смог так быстро уломать Азиза на эту глупую комедию, и как он при своей толщине умудрился вылезти из закрытой кабинки, не говоря уже о том, как он лазил в окна.
– Видно, мы недооценили Юма.
– Ты права, этот жулик обладает потрясающими способностями.
В полдень объявили: состоится ленч – впервые в истории отеля, чисто по английскому образцу.
На столах гостей ждали сандвичи с жареной докторской колбасой. Дамы и господа заметно приуныли.
– Это ленч? – спрашивал у всех Виталик. – Но это же докторская колбаса! При чем тут ленч?
– Видите ли, Виталя, ленч – это поздний завтрак, – умудренно пояснил Криг.
Тут что-то где-то задуло, и неожиданно повеяло неповторимым запахом черного кофе. Появился Юм с серебряным подносом. Все успокоились и принялись за восхитительный напиток.
– Господа! – заявил Распорядитель, в который раз появившийся совершенно неожиданно. – Мы устроили этот ленч не просто ради забавы или чтобы сделать вашу жизнь в отеле чуть сытнее. Собрали вас для важного совещания. Прошу, Юм.
Юм поклонился, сунул два пальца за борт френча. В нем он походил на Маленкова, правда, несколько вахлачного Маленкова, потому что был без державных сапог.
– Накануне, господа, я не сдержался и назвал имя убийцы. Ныне, окончательно подведя итоги, я уже официально и бесповоротно повторяю это имя – господин капитан в отставке Шевчук! Встаньте!
Все вздрогнули – до того мрачной была вводная часть. Шевчук, не вставая, приподнял и вновь опустил ноги.
– В то время, пока все обитатели отеля были заняты игрой в карты, известный вам господин ждал свою жертву в гостиной, в которую он незаметно проник. Накануне с помощью газеты и ножниц он составил свое гнусное и коварное послание. Вот оно – состряпано из выклеенных заголовочных букв. – И Юм показал известную всем записку. – Обрывки газеты были обнаружены в номере Шевчука при понятых – господине Карасеве и уважаемой Анюте, пардон, не знаю фамилии.