Кстати…
– Кстати, я не тебе всем этим обязана? Всей этой свистопляской? – сухо проговорила Марьяна, не оборачиваясь к бывшему мужу и глядя в окно поверх головы притихшего Саньки, так что могло показаться, что она беседует с лучами заходящего солнца.
Борис не ответил, а когда Марьяна все же покосилась в его сторону, лицо его выражало лишь холодное презрение:
– Мне?! Ну, знаешь… Ты, как всегда, преувеличиваешь свою роль в моей жизни!
И тут же лицо его исказилось, словно он обозлился на весь мир за то, что сказал глупость.
– Что ты? – в испуге спросила Марьяна.
– Да так, – процедил сквозь зубы Борис. – Ничего особенного. – И вдруг не выдержал, выпалил: – На этот раз, пожалуй, ты права!
Марьяна так и ахнула. Но тут же похлопала Саньку по руке – ничего, мол, я с тобой.
Борис продолжал:
– Только не воображай, будто я лелеял планы мести и заманил тебя и всех прочих в ловушку. Я не имею никакого отношения к делам… – он запнулся, – к делам Рэнда. Конечно, когда доходит до патолого-анатомических тонкостей, я ему ассистирую, но… Эй, ты случайно не собираешься упасть в обморок? – спросил он, заглядывая в побледневшее лицо Марьяны.
– Вы… что, заложников потом потрошите? Когда не получаете за них выкупа? – с усилием выговорила она и тут же, спохватившись, оглянулась на Саньку. Однако тот внимательно разглядывал Бориса и вроде бы даже не слышал, что брякнула Марьяна.
– Ну, у тебя юмор значительно почернел, – хмыкнул Борис. – Ты что, думаешь, Рэнд охотится на людей? Нет, к вам его интерес особый. Eму нужен этот контракт… Хотя, по-моему, на самом деле Рэнд, как всегда, ради кого-то старается. В конце концов…
Вошел Cалех.
Борис умолк.
Марьяна приняла из рук глупо ухмыляющегося араба красивую большую пиалу с молоком и немного мюслей. Санька обрадовался: он их любил.
Марьяна сейчас пуще прежнего ненавидела Салеха, который вернулся так не вовремя и заставил Бориса замолчать. Да и Борис тоже хорош – трусливо проглотил язык. Ну что этот араб понял бы по-русски? И все-таки Борис обмолвился… Во-первых, сказал, что Рэнд не специализируется на похищениях людей (а кто бы мог подумать! Так четко все обставлено, так беспощадна и великолепна его команда!). А во-вторых, контракт с «Эль-Кахиром» самому Рэнду вряд ли нужен. И он, мол, как всегда, старается ради… Ради кого-то другого.
Кто же? Кто истинный виновник всех бед?
Ну, Марьяна скорее всего о нем никогда не узнает. И от Бориса теперь ничего не добьешься: вон как упорно молчит! Понял, что едва не сболтнул лишнего. А может быть, утешила себя Марьяна, и не знает он больше ничего. Это все зависит от степени доверительности Рэнда. Ну кто ему Борис? Всего лишь друг? Так ли болтливы мужики с друзьями, как с любовницами и женами? Впрочем, когда она была женой Бориса, тот не особо баловал ее своими откровениями, она никогда не знала, что таится в его душе.
От воспоминаний так вдруг сжалось сердце, что у Марьяны задрожали руки. К счастью, Санька выхлебал пиалу почти до дна, ничего не расплескалось.
Мальчишка откинулся на подушку:
– Я теперь посплю, а, Маряша?
– Конечно!
Санька взял ее за руку и чмокнул в щеку.
Марьяна поцеловала его в ответ.
– Спать как хочется, – прошелестел Санька.
– Спокойной ночи, моя радость, – отозвалась Марьяна. Но Санька уже ничего не слышал: уснул – как в воду упал!
Борис сделал резкое движение, и Марьяна в испуге вскинула глаза.
Ох, какое у него лицо! Как заострились черты! Как он вдруг постарел…
Очевидно, Борису неприятен был взгляд Марьяны, потому что он вдруг двинулся к выходу.
– Подожди! – безотчетно, не подумав, окликнула его Марьяна. – Борис, подожди, ради Бога!
Борис обернулся, вскинул брови. Однако лицо и голос по-прежнему были ледяными.
– Что такое? – спросил он.
– Побудь со мной немножко, – с мольбой прошептала Марьяна. – Поговори со мной! Ты не представляешь, как страшно одной! Ты не представляешь, что это такое – каждую минуту ждать смерти!
– Я… не представляю? – прохрипел Борис, и Марьяна с ужасом поняла, что в его глазах, обращенных к ней, вспыхнула самая настоящая ненависть. Она даже отпрянула, но Борису опять удалось взять себя в руки. – Хо-ро-шо, – промолвил он, почти не размыкая губ. Потом обернулся к Салеху: – Побудь за дверью. Мне Рэнд велел кое о чем потолковать с этой девочкой, так что… иди.
Физиономия Салеха привычно исказилась двусмысленной ухмылкой. Однако он тотчас спохватился и без возражений отступил за дверь, конечно же, опять струхнул.
Марьяне сразу стало легче.
– Спасибо тебе…
– Не за что, – буркнул Борис. – И, кстати, давай сразу договоримся: о делах Рэнда я ничего не знаю. С тех пор как он привез меня из России, я стараюсь держаться в стороне. Так что не трудись выспрашивать. Видел я ваши бабьи лисьи хитрости! – Голос его сорвался.
Да, отметила Марьяна, Борис изменился… изменился! Он действительно ненавидит ее, но не потому, что она – Марьяна Корсакова-Лепская – его бывшая жена. Он ненавидит ее как женщину. Он ненавидит всех женщин. И кто может осудить его за это? Только не она, подумала Марьяна, вспомнив черные осколки стекла, окрашенные кровью.
Между тем Борис снова взял себя в руки.
– Так что заруби себе на носу: я не источник информации. Я тебя как увидал вчера – подумал: все, глюки начались. Не представлял, что ты в это замешана. Думаю, Рэнд не хотел, чтобы я хоть что-то знал… да и как он мог предположить, что мы с тобой, так сказать, были близко знакомы? – Борис ухмыльнулся. – И не стоит ему об этом говорить, поняла? Мы, конечно, с ним близкие друзья, он для меня на все готов, как и я для него… но у него-то никто не отбил охоту к женщинам! Каково ему будет узнать, что его друг – просто евнух? – Он сорвался на визг, однако тотчас овладел собой. – Я, собственно, пришел тебя об этом предупредить. Не хочется угрожать, конечно, однако…
Борис многозначительно помолчал.
– Pазумеется, я рад, что тебя еще не тронули… не то что ту, другую. Я, правда, ничего не видел, но, говорят, ребята даже притомились малость.
– Лариса?! – ахнула Марьяна, стиснув руки у горла.
Красивые надменные черты Бориса исказились.
– Hе знаю я, как ее зовут! И знать не желаю! Не хочу я ее видеть. И тебя тоже. Ничего не хочу о вас знать, не хочу!
Голос его истерически зазвенел, руки затряслись. И совершенно неосознанно Марьяна поступила с ним так, как поступила бы с Санькой: вскочила, подошла, ласково взяла за руку и шепнула:
– Ну что ты? Ну что, Боречка?
Он глядел на нее в изумлении. В глазах его появились слезы. Впрочем, они тотчас высохли, взгляд сделался острым, недобрым.
– Что, говоришь? Не строй из себя дуру, небось не забыла…
– Hе забыла, – опустила голову Марьяна. – Только за что ты меня винишь? Думаешь, мне легко тогда было – сидеть связанной в темной комнате и смотреть, как ты с ними, будто на сцене…
– Я – с ними? – тихо спросил Борис. – Или они – со мной? А? Ну скажи! Кто с кем все-таки? Если ты все видела – значит, все знаешь!
– Они с тобой, – вскинув голову, сказала Марьяна, чувствуя во рту вкус крови и желчи. – Hо сначала… мне показалось, что…
Она осеклась.
Борис крепко зажмурился. Потом провел ладонью по лицу, словно сдирая гримасу боли. Однако прежнее надменное и невозмутимое выражение уже не вернулось.
– Ну да, – сказал он очень тихо. – Что это я? Ты ведь ничего не знала. Видела только то, что видела. Ну уж такой твой муж был игристый блядун, что сразу, вот прямо ни с того ни с сего, накинулся на двух незнакомых девок – и ну их заделывать! Чтоб ты посмотрела, как бывает на свете, да, Ма-ря-ша? – Он передразнил Саньку. – Ты так ничего и не поняла.
– Ну так объясни! – подавшись к нему, потребовала Марьяна. – Объясни, что все это значило!
Борис устало прикрыл глаза. Помассировал пальцами веки. Прошелся по комнате, стараясь успокоиться. Поплотнее прикрыл дверь, в которой давно уже торчал длинный нос Салеха. Из-за двери раздался глухой речитатив, по тональности напоминающий отборную матерщину. Мимолетная улыбка скользнула по красивым губам Бориса, и Марьяна подумала, что он, пожалуй, ненавидит Салеха.
Борис удобно расположился в кресле и широким жестом указал Марьяне на второе. Oна села.
– Помнишь, когда я только пришел сюда, ты спрашивала: не мне ли, мол, обязана этой свистопляской?
Борис говорил совершенно спокойно, и Марьяна осмелилась осторожно кивнуть.
– А я тебе ответил: пожалуй, на сей раз ты права. Так?
– Ну, так, – шепнула Марьяна.
– Так, так… Тут вот в чем дело. Ты когда-нибудь слышала про Закон Всемирного Воздаяния? – с усмешкой спросил Борис и тут же замахал на Марьяну: – Ну что ты, что?
Да, наверное, у нее стали такие глаза…
– Ах, да! – вспомнил он. – Конечно, слышала. Еще бы! Я ведь и сам впервые услышал эти слова от твоего отца, от Михаила Алексеевича, царство ему небесное.
– Ну, так, – шепнула Марьяна.
– Так, так… Тут вот в чем дело. Ты когда-нибудь слышала про Закон Всемирного Воздаяния? – с усмешкой спросил Борис и тут же замахал на Марьяну: – Ну что ты, что?
Да, наверное, у нее стали такие глаза…
– Ах, да! – вспомнил он. – Конечно, слышала. Еще бы! Я ведь и сам впервые услышал эти слова от твоего отца, от Михаила Алексеевича, царство ему небесное.
В голосе Бориса прозвучало неподдельное уважение, и Марьяна была тронута.
– Закон Всемирного Воздаяния… А означает это, что тебе рано или поздно воздастся по заслугам. Причем не в загробном мире, где рай и ад, и не сансара тебя обратит в какую-нибудь гадость, если чрезмерно грешил. Получишь свое еще при жизни: не рано, так поздно. Непременно получишь! В зависимости от количества и качества благословений или проклятий, которые ты успел накликать на свою голову. Что характерно, мирозданию до лампочки, кто тебя проклинает: безвинные жертвы или, к примеру, злодеи, которых ты совершенно справедливо покарал. Обидно, да? – хмыкнул Борис. – То-то, что обидно… И вот, моя радость Ма-ря-ша, если следовать логике этого закона, ты получила на полную катушку из-за того, что случилось со мной той ноябрьской ночкою.
Какое-то мгновение Марьяна смотрела на него, ничего не понимая. Потом у нее в глазах потемнело от ненависти. И в этой тьме зашевелились, задвигались три фигурки…
– Да, – с трудом выговорила она. – Над тобой, конечно, стояли с плетьми. Особенно вначале! – выкрикнула она сорвавшимся вдруг голосом, в котором зазвучало все, что она испытала в те бесконечные часы: и страх, и отвращение, и ревность. Жгучая, мучительная ревность!
Борис поглядел на нее изумленно, растерянно. Потом отвел глаза.
– Там были какие-то мужики. Были, ведь так? – спросил он.
Марьяна, опустив голову, кивнула, стараясь, чтобы Борис не увидел ее слезы.
– Были. Но потом ушли.
– Конечно. Потому что я согласился на условия тех тварей в женском обличье: или я у тебя на глазах с полной самоотдачей трахаю их, пока они сами пощады не запросят, или девки опять зовут своих дружков – и те втроем трахают тебя на моих глазах. Пока… пока они сами не запросят пощады. Я их успел увидеть, когда мы только вошли. Они бы тебя замучили до смерти. Ну, я и выбрал… меньшее зло. – Он хмыкнул.
Марьяна сидела, не поднимая головы, не в силах сказать ни слова. Но молчание длилось недолго.
– Спорим, я знаю, о чем ты сейчас думаешь? – раздался негромкий голос Бориса, вновь исполненный такой ненависти, что Марьяна в испуге вскинулась. – О том, что если женщина в постели может притвориться, то мужчина – нет? У него ничего не получится, если он сам не захочет, да? Ну так вот! – выдохнул он торжествующе. – Я хотел! Хотел, да! Спасти тебя – и поиметь этих девок. Я знал, что тебе все покажут. Ох, как мне хотелось тебя достать, да покрепче! Ледышка, Снежная королева! Вспомни наши ночи. Я только один раз и получил от тебя, что хотел, но пришлось «промокашку» пожевать. А ты, бедненькая, так ничего ни разу и не чувствовала. Ох, каким дураком я себе из-за этого казался, каким несчастным дураком, неспособным удовлетворить женщину! А эта женщина просто не способна была получить удовлетворение, оказывается. Ты небось так и живешь – в узел завязанная. И думаешь, что секс – это такая гадость, такая грязь, да?
– Секс? – пожала плечами Марьяна. – Я, видишь ли, сексом не занимаюсь.
– Ну! – вытаращил глаза Борис. – Что, всё одна и одна?
– Почему же одна? Если тебя это так интересует, есть человек… Я люблю его. А он любит меня. И, знаешь, когда мы вместе, никаких «промокашек» нам не нужно.
Ей вдруг нестерпимо захотелось рассказать Борису про Григория. Объяснить, как это бывает, когда встречаются люди, предназначенные друг для друга. Вообще неизвестно, кто из них кого соблазнял, она просто умерла бы, наверное, если б Григорий тогда не сказал ей, в тот их первый вечер, что нет у него больше сил только смотреть на нее, только целовать и обнимать, что он хочет слиться с ней всем телом, всем сердцем и доказать: они половинки целого, нашедшие друг друга. Он оказался прав!
Борис между тем смотрел прищурившись, словно хотел каким-то немыслимым образом проверить, правду ли говорит Марьяна. И наконец удостоверился: помрачнел, поджал губы – обиженно, по-детски; и это до такой степени напомнило Марьяне прежнего Бориса, нервного, обидчивого, которого она так и не сумела полюбить, как ни старалась (Григория-то не старалась, а просто полюбила!), что ей стало невыносимо жалко его. Она свое счастье нашла. А он?!
– Прости, – пробормотала Марьяна. – Прости, Боречка, я же ничего не знала…
– И ты прости, – каким-то будничным тоном ответил Борис. – Я тебя чуть не задушил, да? В «психушке»? Отец рассказывал… Но ведь я тогда и впрямь крепко сдвинулся. Мне казалось, что ты – это она. Та сука…
– Виктория, что ли?
– Какая там Виктория! – отмахнулся Борис. – Во-первых, черт знает, как эту курву звали, а во-вторых, и она, и вторая из этой компании – всего лишь статистки. Так сказать, послушные орудия разнузданных страстей. И не только своих…
– А чьих же? – вскинула брови Марьяна – и удивилась тоске, глянувшей на нее из глубины темных глаз Бориса.
– Их же там три было, ты разве не видела? Три!
– Верно, – вспомнила Марьяна. – Только одна участия не принимала, держалась в стороне.
– Она-то все и затеяла, – кивнул Борис. – Hичего себе, в стороне!
– Откуда ты знаешь? – недоверчиво спросила Марьяна. – Конечно, она давала вам «промокашку» и вообще… как-то руководила. Я еще подумала тогда, что она себя оставляет… ну…
– На сладкое, да? – хмыкнул Борис. – Вроде как приз ударнику сексуального труда? Ошибаешься. Ей до меня и дотронуться было противно, этой Золотой Лисичке!
– Золотой Лисичке?!
Что-то такое Марьяна слышала. Давно, несколько лет назад. Ах да! Так звали какую-то шантажистку, поразившую Марьяну мещанской установкой на спасение от бед: гарантом благополучия для нее была трехлитровая банка, наполненная золотишком. Выходит, что одна из «черноголовых» – та, с великолепной фигурой, в золотом платье, – и была Золотой Лисичкой?
Не может быть. Ведь все, что знала о ней Марьяна, довольно невинно, хоть и аморально. А то, что ей пришлось увидеть…
И тут ее как током ударило. Если Борис столь безошибочно узнал Золотую Лисичку, выходит, он видел ее раньше, встречался с ней. И, получается, между ними что-то произошло. Что-то, после чего «эра милосердия закончилась».
– И что же ты ей сделал, этой Золотой Лисичке, если ей до тебя и дотронуться противно, а в то же время она настоящий триллер организовала, чтобы тебя унизить?
Борис сверкнул на нее взглядом исподлобья:
– Ишь ты! Быстро соображать научилась, Маряша. Или тебя этот твой научил… с которым ты…
Марьяна нахмурилась.
– Каждому свое, Борис, – сказала она спокойно, однако нотки предостережения все же прозвучали в ее голосе. Тут же она поняла, что все это чрезвычайно смешно, поскольку пригрозить Борису ей совершенно нечем, однако в лице его появилось что-то виноватое.
– Ты права, – кивнул он. – Каждому свое… Это тоже про тот закон. Каждому воздастся по заслугам его. Я просто получил то, что заслужил.
– Чем же ты ее так обидел? – тихо спросила Марьяна.
– Чем, чем?! – огрызнулся Борис. – Сделал ей ребенка, а жениться не захотел. Вот и все, обычное дело.
Марьяна тихо ахнула.
Борис глянул косо, неприязненно:
– Что, думаешь, если у нас с тобой ничего не вышло, так я вообще к детопроизводству не был способен? Знаешь ведь, как я предохранялся, а твой цикл небось даже лучше знал, чем ты. Или ты что думаешь? Мол, цепляюсь за иллюзию былого мужества?
В голосе его зазвучали истерические нотки, но они вмиг исчезли, когда он увидел слезы, набежавшие на глаза Марьяны.
– Нет, – шепнула она. – Я просто думаю, что она, должно быть, страшный человек, если приготовила для тебя такую месть. Или… или очень любила тебя раньше?
– Любила?! – взвизгнул Борис. – Да она любила только те штучки, которые я с ней проделывал. Единственное, что она любила, – это мои пальцы, язык да, извини, член. И, конечно, не только мои. Смешнее всего, что я до сих пор не знаю, я ли был виноват или кто другой из наших одноклассников, однако все шишки посыпались на меня.
– Одноклассников?!
– Ну да, это еще в девятом было. Мы с ней в одном классе учились, с Лисой этой. Она всегда была девочка – глаз не оторвать! Волосы – как медь, даже как золото, глаза голубые, фигура… И все это так и сверкало, так и манило: хочу, хочу, всегда хочу! Ненасытная была девка. Mы с ней два года до этого встречались, целовались, обжимались. Но, видишь ли, она накрепко вбила себе в голову, что должна остаться девственницей. А хотелось… очень, как хотелось! Особенно когда начала появляться в продаже всякая крутая эротика. Мы, бывало, когда предки на дачу уезжали, на целый день ложились в постель, включив видик. Ты и представить не можешь, чего мы только не выделывали. Девочка была на все горазда. Мне кажется, меня ей было всегда мало, она и сама говорила, что ее мечта – попробовать хотя бы сразу с тремя, а лучше – больше. Только она боялась, что не сможет их держать под контролем и кто-нибудь ее безнадежно продырявит. Короче, она была просто нимфоманка, а я, дурак, развлекался из любви к чистому искусству. И доразвлекался… Ты знаешь, что такое петтинг? – неожиданно спросил Борис.