Что можно было сделать в такой ситуации? Заорать? Глупо. Все сбегутся, начнутся вопросы, разборки, стыда потом не оберешься. А самое главное, ОН обо всем узнает. Нет, орать нельзя. Тогда что?
И тогда Лиза изо всей силы напружинила ноги, подтянув их к груди, уперлась ими в Сашкин живот и мощным толчком ударила его прямо в пах, быстро села и молниеносно натянула на себя футболку и следом кофту. Представшее ее глазам зрелище повергло ее в ужас. Мало того, что Сашка, отлетая, вывалился из палатки, так он еще при падении распахнул своим телом полог, предоставляя Лизино беспомощно-растрепанное состояние на всеобщее обозрение. Это было бы не так уж и страшно, если бы свидетелем ее унижения не оказался ОН.
И опять же, самое страшное заключалось не в том, что ее любимый не сделал ни единой попытки прийти ей на помощь или как-то наказать малолетнего наглеца, а в том, каким именно взглядом ОН смотрел на все это.
Таких взглядов Лиза всегда боялась. Они таили в себе такое многообещающее зло, так запросто лишали надежды на благополучный исход дела, что не ждать после этого беды было по меньшей мере неумно.
Беда случилась. Но случилась много позже, а не в этот самый момент, когда Сашка кряхтя поднялся с земли и похромал к дальним кустам, а Лиза осталась сидеть в палатке с красным от стыда лицом и сведенными на груди руками. Нет, в этот момент все сделали вид, что ровным счетом ничего не заметили. Правда, Лариска обиженно надула губы и скосила глаза в спину проковылявшего мимо нее Сашки, но ее вниманием тут же завладел тренер Виктор, и она мгновенно успокоилась. Звонарев самозабвенно рубил дрова и вроде бы и в самом деле ничего не заметил. Второй тренер, Михаил, кажется, рассматривал в свете фонаря карту, а вот ОН…
Даже в сгущавшихся сумерках Лизе было заметно, что ОН в бешенстве. Она быстро натянула через голову свитер и поспешила выйти на улицу. Прячься не прячься — дело сделано. Надо было постараться хотя бы теперь быть на виду, чтобы еще больше не усугубить и без того безнадежную СИТУАЦИЮ.
Лиза подошла к костру, присела на корточки и совершенно будничным тоном поинтересовалась у Звонарева:
— Когда начало соревнований?
— Через полчаса, — отозвался Серега, стянул с головы бейсболку, вытер ею пот со лба и отшвырнул в сторону. — Мы все идем — ты остаешься.
— Кто сказал? — как можно ровнее спросила Лиза, а внутри тут же неприятно заныло.
— Не знаю, так решили. Кто-то должен в лагере оставаться. За костром смотреть и все такое. К тому же ты не очень-то рвалась участвовать в этом ночном ориентировании. Придумают же название, елки… Прикинь, как можно перефразировать всю эту ерунду. Ночное! Да еще и ориентирование! Прикольно, не находишь? — Звонарев на нее почти не смотрел, с упоением укладывая вокруг костра нарубленные дрова. Потом вдруг потянул с себя куртку и озабоченно пробормотал: — Черт, не догадался куртку снять, взмокла от пота.
— Посуши у костра, — подсказала откуда-то сбоку Лариска, и тут же слева от Лизы прошуршали ее шаги. — Ночью по лесу в мокрой куртке — прикола мало. Замерзнешь, начнешь злобствовать, а у нас точка знаешь где… Мне по секрету Виктор шепнул. Шастать по лесу до утра придется. Рассчитывай…
— А, ладно, у Сани что-нибудь возьму. — Звонарев распахнул куртку и, суетливо мельтеша, принялся развешивать ее у огня на сложенных кучей дровах. — В конце концов, он старший, пускай позаботится хоть о чем-то. Так ведь, Лизок?
— Да, наверное, — растерянно пробормотала Лиза, тут же с запозданием поняв, что просмотрела тот момент, когда и куда скрылся из поля зрения ее возлюбленный. Пошел ли он следом за Сашкой или еще куда-то, осталось для нее неизвестным.
— Он вообще странный какой-то, — продолжил Серега, не заметив ни ее растерянности, ни ехидной Ларискиной ухмылки. — Что это с ним? Он всегда такой или как?
— Или как! — фыркнула Сальникова, опускаясь на корточки рядом с Лизой и доверительно наклоняясь к самому ее уху. — Его понять — ума много не надо. Ему нужно все и сразу. А тут дураков нет, чтобы вот так сразу и разом.
— А-а-а, понял, не дурак. Ты отказала мне два раза? Так, что ли, Лорик? — Звонарев с пониманием заухмылялся. — А он не промах, Сашка-то ваш. Ишь, шустрый какой! Так с виду и не подумаешь. А где он сейчас? Что притихла, Лизавета? Где Сашка?
— Не знаю я, где он! Что ты пристал?! — Лиза вдруг разозлилась и на Звонарева с его догадливым ехидством, и на Лариску, которая возомнила о себе невесть что, и на идиота Новикова, который сам не знает, чего он и кого на самом деле хочет. — И вообще… Вам, по-моему, давно пора сваливать отсюда. Полчаса истекают через десять минут, так что — в ружье!
Лиза вернулась в палатку, включила фонарь и без лишней нужды принялась перебирать свои вещи. Она бесцельно складывала футболки и кофты, сворачивала и разворачивала их, убирала в рюкзак, снова вытряхивала обратно. Успокоение не приходило. Краем уха прислушиваясь к тому, что происходит у костра, она усиленно пыталась понять, что же на самом деле задумал Новиков.
Если его чувства к ней искренни и сильны, то какого черта пытаться соблазнять Лариску?! Хочется ему устраивать представление в ее присутствии, для того чтобы заставить ревновать, — бога ради! Тут все объяснимо и понятно. Но какого черта приставать к Сальниковой, когда Лиза этого не видит? Как это называется? Паскудством? Паскудство и есть. Пока Лиза находится в одиночестве, он ее старательно не замечает. А потом вдруг сразу все меняется. В какой момент? Да в тот самый, когда в их лагере появились оба тренера и ОН. ЕГО Сашка узнал сразу, что неудивительно, раз за ними следил периодически. Узнав, разозлился и тут же из тупого мужского самолюбия поспешил подставить Лизу. Он не боялся за себя — чего ему бояться? Ни одному идиоту в мире не придет в голову наказывать Новикова в присутствии такого количества свидетелей. Нет, Сашка хотел наказать именно ее, потому и ввалился в их с Лариской палатку на ЕГО глазах и устроил дурацкое представление с не менее дурацким объяснением. А сделав дело, поспешил улизнуть. А она теперь, получается, должна держать ответ за свое безнравственное поведение? Вот вам и сила мужских чувств, вот вам и верность и все, что к ней прилагается…
Она раз, наверное, в десятый успела перетряхнуть свои вещи, когда ее позвал с улицы Виктор. Лиза выползла из палатки с совершенно несчастным видом. Понимание долбаной СИТУАЦИИ не пришло, зато накатило удушающее раздражение — и на предмет текущего момента, и на предмет людского оживления, которое наблюдалось сейчас у костра. Больше всех, как оказалось, выпендривался Новиков: он снова возобновил свои ухаживания и вовсю «окучивал» сейчас Лариску, которая время от времени бросала в сторону Виктора растерянные взгляды.
Так, тут все более или менее ясно: хочется и рыбку съесть, и в поезд сесть: и Сашкино внимание приятно, и от Виктора она чего-то ждет. Как можно быть такой непроходимой дурой? Совершенно же понятно, что Виктору с ней, кроме флирта, ничего не позволено, а Сашка использует ее в каких-то своих темных целях.
Лиза стояла рядом с остальными и вполуха слушала условия проведения соревнования. Ей-то они к чему, если она остается в лагере? Ей важнее другое: злится ОН на нее или нет? Сейчас вот, например, ОН в ее сторону даже и не смотрит.
— Все, Лизка, — радостно возвестил через пять минут Серега, единственный человек, наверное, в их компании, которого вся эта походная лабуда по-настоящему заводила. — Остаешься хранительницей очага. Будь умницей и не хулигань.
Может, и не было в его словах никакого скрытого смысла, но Лиза вспыхнула до самых ушей. Тут еще Новиков, кривясь в язвительной ухмылке, более чем прозрачно добавил:
— Да-да, именно. Хулиганить не нужно, Лиза. Мы на тебя все надеемся, ты же у нас девочка умная!
Ей послышалось, или он в самом деле сделал ударение на предпоследнем слове? Лиза еле сдержалась, чтобы тут же не наорать на него и не наброситься с кулаками. Но, как он правильно заметил, она не была идиоткой, поэтому сочла за благо мысленно послать его ко всем чертям, а вслух вполне миролюбиво пожелать им всем удачи.
— Короче, мы пошли, а ты здесь пожрать к утру сообрази. Хорошо? — Звонарев посмотрел на нее почти умоляюще. — Прикинь, как мы вымотаемся и какой аппетит нагуляем. Уж не откажи в малом, Лизок. Хотя бы чаю горячего сваргань, а?
— Что-нибудь придумаю, не переживай, Сереж, — пообещала она и тут же, не устояв перед соблазном, поинтересовалась, не обращаясь ни к кому конкретно: — А я и правда здесь остаюсь совсем одна?
Ребята уже почти скрылись за деревьями и вопроса ее не слышали. У костра оставались оба тренера и ОН. Все трое как по команде уставились на нее. Молчание длилось для нее бесконечно долго, прежде чем она услышала ответ.
— Нет, — Виктор обезоруживающе улыбнулся и по-свойски шарахнул ее по плечу. — Мужчина в лагере остается.
Тут же, выждав момент, Виктор скосил глаза в сторону ее любимого и доверительным шепотом сообщил:
— Нашего спонсора беготня по ночному лесу не прельщает — они пожелали остаться здесь, так что ты уж, Лизонька, будь с ним вежлива. Оо-очень важная персона, верь мне на слово. От того, понравится ему здесь или нет, зависит дальнейшая судьба подобных мероприятий. Сильно не докучай, конечно же, но и букой не сиди. Хорошо?
— Хорошо. — Она равнодушно пожала плечами, не понимая, что конкретно имеется в виду. — Удачи вам.
— Спасибо. — Виктор снова хотел было двинуть ее по плечу, но Лиза вовремя увернулась, и ему пришлось просто махнуть девушке рукой на прощание и уйти следом за остальными.
Они остались совершенно одни. ОН и она по разные стороны полыхающего костра, как по разные стороны изрыгающей огонь бездны, перешагнуть которую никто из них не решался.
Лиза несколько долгих минут смотрела на НЕГО, пытаясь поймать ЕГО взгляд, но ОН упорно на нее не смотрел. Обиделся, решила Лиза и с тяжелым вздохом опустилась на брезентовый складной стульчик.
Дрова потрескивали, выстреливая в черное небо огненными искрами. Лес за их спинами сомкнулся черным безликим частоколом, угрожающе подвывал усиливающийся с каждой минутой ветер. Ощущение заброшенности и одиночества стало столь острым, что Лиза невольно начала опасливо озираться.
— Не бойся, — услышала она минуту спустя. — Я же рядом, милая. Так что тебе нечего бояться.
— Ты рядом… — Она встала и сделала ему навстречу два пробных шажка. — Но тебя как бы и нет… Я хотела сказать, что ты совсем не так все понял и…
— Не нужно ничего говорить, девочка моя. Я все понимаю как надо. — По его губам скользнула короткая улыбка, а может, ей показалось и это была не улыбка вовсе, а отблеск все того же костра. — Ты такая юная, Лизонька, и такая… красивая. Иди ко мне.
Лиза наконец-то преодолела разделявшее их пространство и встала в метре от того места, где ОН стоял. Ей очень хотелось броситься ЕМУ на шею сейчас, уткнуться носом в воротник ЕГО рубашки и вдыхать, вдыхать без конца неповторимый аромат ЕГО дорогого одеколона и непередаваемо сокрушительный запах ЕГО мужского естества. Очень хотелось, чтобы ОН крепко обнял ее, приподняв от земли и прижав к себе. И еще хотелось, чтобы прямо сейчас, прямо в эту самую минуту исчезло все вокруг: и это страшное место с угрожающим гулом ночного ветра, и Сашка с его непонятной дразнящей дерзостью, и этот дурацкий поход, положивший начало неясности в их таких простых и милых отношениях, и чтобы они остались совсем одни на всем белом свете и любили бы друг друга с упоением и страстью, и чтобы не было отрезвляющего пробуждения много часов спустя, и чтобы все это было, было, было…
— Прости меня, пожалуйста, — еле слышно прошептала Лиза и вполне отчетливо всхлипнула. — Я так виновата перед тобой.
— За что, малыш? — Господи, она всю кровь бы отдала по капле за ту нежность, что вложил ОН в последнее слово, которое скорее выдохнул, чем произнес. — Ну что ты, дурочка моя. Не нужно плакать… Иди сюда…
И ОН сделал все так, как ей мечталось. ОН обнял ее крепко-крепко, и прижал к себе, и, оторвав ее от земли, покачал немного, как маленького ребенка, что-то беспрестанно нашептывая ей на ухо: что-то милое и прекрасное, от чего ей хотелось и плакать, и смеяться одновременно.
Она плакала, и смеялась, и тоже что-то говорила ЕМУ на ухо, и совсем не заметила, что они уже давно не у костра, а в их с Лариской палатке. И совсем пропустила тот момент, когда рукам ЕГО и губам не стало преграды. Их обжигающий след испепелял ее и мучил, заставлял корчиться и стонать и без конца повторять его имя.
— Тихо, девочка моя, тихо, — просил ОН ее сдавленным от клокотавшего в НЕМ чувства голосом. — Нам нужно быть осторожными. Тихо, малыш. Ты слышишь меня?..
Может быть, она и слышала. Кажется, даже отвечала что-то утвердительное в тот момент, но вот понимать Лиза точно ничего не понимала — ее как бы не стало вовсе. Ее тело, до того момента привычное и послушное, вдруг перестало ей повиноваться, сделавшись неистовым и чужим. Огненное дыхание рвало легкие, а сердце стучало повсюду. Руки, ноги, голова — все было наполнено ЕГО сумасшедшим клекотом, готовым разорвать ее на тысячу мелких частей. Лиза цеплялась за любимые плечи руками, запускала пальцы в ЕГО густые волосы и молила не останавливаться, совсем перестав понимать, что давно уже миновала черту предела, через которую они никогда прежде не осмеливались перешагнуть. Она была в эпицентре огненного вихря, гудящего, воющего, улетающего тысячью мерцающих искр в бескрайнее темное небо, все остальное для нее уже перестало быть важным и просто-напросто перестало существовать…
— Эй, малыш! — ЕГО губы скользнули по ее влажной от пота щеке и опустились чуть ниже. — Как ты?
— Я?! — Лиза чуть приоткрыла глаза, тут же возблагодарив бога за кромешную темноту в палатке, и попыталась натянуть на себя край спальника. Ночной холодный воздух неприятно обдувал голую кожу, и она покрылась крупными мурашками. — Я в порядке. А ты как?
— Все хорошо? — вновь озабоченно поинтересовался ОН, пропустив ее вопрос мимо ушей. — Тебе не было больно?
— Говорю же, что все хорошо. — Ей вдруг сделалась неприятной ЕГО забота, да и само ЕГО присутствие рядом мешало. Почему-то именно сейчас ей захотелось остаться одной, полежать немного, свернувшись клубком, и немного подумать о том, что произошло. — Извини, мне нужно одеться и прибрать здесь немного, а то Лариска…
— Твоя Лариска вернется, дай бог, под утро. — В его голосе отчетливо зазвучали обиженные нотки. — И одеваться тебе пока что ни к чему… я так думаю, если, конечно же, ты меня не обманываешь и с тобой действительно все в порядке.
— А что со мной может быть не так? — спросила Лиза и сама поразилась тому раздражению, которое прорвалось в ее вопросе.
ЕГО руки тут же нашарили ее в темноте, отшвырнули в сторону край спальника и с силой прижали к себе.
— Девочка моя, что-то не так. Я это чувствую. Тебе было больно?
— Нет, почти нет. Я даже не почувствовала боли. Странно, наверное, да? — Лиза вздрогнула от того, каким вдруг большим и чужим ей показалось его обнаженное тело, почему-то она раньше этого не замечала.
— Нет, ничего странного в этом нет, малыш. — Его пальцы едва ощутимо пробежались по ее позвоночнику, скользнули по ее шее, чуть коснулись щеки и тут же крепко ухватились за ее затылок. — Ты… ты такая необыкновенная девочка. В тебе столько страсти, малыш… Это так… волнующе и прекрасно… Я даже не ожидал, что ты так порывиста. И ты… моя, малыш! Моя и ничья больше…
ЕГО голос опять начал делать свое дело, обволакивая ее сознание разрушающей барьеры патокой и вновь делая ее безвольной и послушной. Все опять стало неважным: и то, что время возвращения ребят в лагерь неминуемо приближается, и то, что ее просили хотя бы вскипятить чаю к их возвращению и ей нужно обязательно успеть все сделать, и то, что ей придется смотреть в глаза Сашке, разговаривать с ним и делать вид, что все так же, как и всегда. А ведь так, как всегда, уже не будет: она теперь чужая и Сашиной уже не станет никогда…
Лиза выбралась из палатки и, зябко ежась от ночной свежести, побрела к почти потухшему костру. Присев на корточки, она разгребла тлеющие угли, набросала сверху хворост и, дождавшись, когда пламя займется, принялась укладывать дрова. Костер разгорелся в считаные минуты. Пламя загудело и тут же взметнулось огненными языками вверх, осветив место их стоянки, — стало не так холодно и противно. Теперь нужно было начать что-то делать, чтобы отвлечься, и не мучаться, и ни о чем таком не думать…
Лиза налила в большой котелок воды и с третьей попытки повесила его над огнем. Ополоснула чашки, хотя особой нужды в этом не было — они всю посуду после ужина помыли. Расставила их на низком столе, который ребята соорудили из тонких осиновых жердей уже после ужина. Вытащила из пайкового рюкзака буханку черного хлеба и принялась нарезать ее крупными ломтями. Потом открыла банку паштета и обильно намазала каждый кусок, снова слепив их между собой и уложив в целлофановый пакет до возвращения ребят. Что еще можно было сделать, чем их порадовать, она не представляла. Начать варить макароны? Можно, конечно, но нужно было это дело начинать еще с час назад. Теперь она уже наверняка не успеет. Суповые пакеты залить кипятком сможет каждый сам себе, когда вернется. Ей этого делать не следует: все безнадежно остынет.
Скорее бы уже, что ли, они возвращались! Загалдели бы, заорали все разом, обсуждая ночное блуждание по лесу. И хоть немного отвлекли бы ее от мыслей о том, о чем думать сейчас было так больно…
Об этом, кстати, ОН ее спросить и позабыл. О том, как ей было с ним, ОН выспрашивал очень подробно и долго, а вот о том, как ей будет потом, ОН поинтересоваться подзабыл. А потом ей стало как-то не очень… И не то чтобы ее начали глодать угрызения совести, но нет-нет да и просачивалась в мозг мыслишка: а оно ей было надо?..