— Он жив?! — спросил за всех Сашка, потому что никто более говорить был не в силах. — Он дышит хотя бы?!
— Пока да, но как долго это продлится, не знает никто. — Виктор обежал глазами поляну, остановил взгляд на нетронутом чае и с небывалой тоской изрек: — Парню не повезло, это точно. А он так хотел победить в этом конкурсе…
— Вы сказали, это несчастный случай? — с трудом произнесла Лиза, ее лихорадило с такой силой, что она начала заикаться.
— Следствие установит. — Виктор остервенело затеребил щетинистый подбородок. — Сначала эти двое дерутся и поливают друг друга на чем свет стоит, потом одного из них находят со сломанным позвоночником! Никому не кажется это странным?
Отвечать никто не стал. Мужчины насупленно молчали, а Лиза потихоньку плакала. До нее только теперь начало доходить, что со Звонаревым случилась страшная беда, что он не выйдет больше к чаю и не попросит ее приготовить хоть что-нибудь, что больше не будет злобствовать и бубнить за ее спиной. И что теперь он уже никогда не станет победителем и не попадет в институт, поступить куда ему так хотелось. Стала объяснимой теперь и Ларискина истерика. Она, видимо, пошла к роднику умываться и наткнулась там на Звонарева, лежащего почти у самой воды с неестественно вывернутой шеей. Все для Лизы стало почти понятным, кроме одного: при чем тут Сашка?!
— Следствие разберется, — пробубнил Виктор, подталкивая Новикова к распахнутой вертолетной двери полчаса спустя. — Был ли это несчастный случай или Звонареву кто-то помог, разберутся те, кому за это деньги платят.
И все… Вертолет, отвратительно вращая свистящими лопастями, поднялся с поляны и улетел, увозя Звонарева, запеленатого по самые брови в корсеты и бинты, и Сашку, который, кажется, так ничего и не понял.
Глава 6
— Иришенька, миленькая моя, ну съешь хоть что-нибудь. — Полными слез глазами Полина смотрела на сестру и, помешивая в тарелке молочную рисовую кашу, без конца повторяла: — Ну нельзя же так, пойми! Ты целую неделю почти ничего не ела. Посмотри, в кого ты превратилась!
— Плевать.
Ирина окинула взглядом кухонный стол. Содержимое водочной бутылки почти иссякло, сыр с кружочками колбасы успел подсохнуть. Повсюду на столе пепел, в пепельнице гора окурков. Сколько же дней она сидит на этой кухне и заливает свое горе? Сразу и не скажешь. Сначала были похороны, и ее Антоха, с которым она срослась, как оказалось, кожей и костями, лежал в красивом полированном гробу. Он лежал там в новеньком костюме, носить которые при жизни терпеть не мог, совершенно чужой и отрешенный и от нее, и от всего остального мира, в котором он оставил ее теперь совсем-совсем одну. Его неживое лицо и тело ничуть не казались ей страшными. Все это принадлежало ее Антохе, как она могла его бояться? Она помнила, смутно, правда, как сидела у его гроба, как расчесывала то и дело его волосы и поправляла крохотную подушечку под его головой. На нее шикали, ругались, даже пытались увести, но она никого не слушала и не видела никого, кроме Антохи.
Потом его вынесли из дома, погрузили в катафалк и спустя час засыпали двухметровым слоем сырой глинистой земли. И все… И его теперь уже не стало и вовсе — никакого: ни живого, ни мертвого. Остался один неопрятный холм земли с грудой венков и живых цветов. И больше ничего. А, нет, еще осталась она сама — вдова Ирина — с памятью, которую хотелось выкорчевать из себя вместе с ноющим сердцем и гудящими от мыслей мозгами.
Зачем?! Почему?! Она же так… так любила его! Только потеряв, поняла, как сильно она любила своего непутевого Антоху.
С трудом высидев на поминках и едва не захохотав истерически в момент длинных лицемерных речей, Ирина уехала к себе домой. Там, не разуваясь, она прошла в кухню, достала из холодильника бутылку водки, нарезала сыра, колбасы, хлеба и начала пить. Сколько же времени, интересно, она уже пьет? Если верить Полинке, то неделю. Но та могла в эту неделю включить и похороны, и дни, предшествующие им. Господи, какой вздор! Какое это все сейчас имеет значение?! Неделя или две, какая разница! Что это изменит?! Ее облик? Так ей на него плевать. Что ее по-настоящему заботило, так это почти физическая боль оттого, что Антохи больше никогда не будет рядом. Все внутренности выворачивались наружу, и их жгло так сильно, что это было похоже на изощренную инквизиторскую пытку.
— Потому что водку жрешь уже неделю! — вклинился тут же в ее мысли плаксивый голос сестры.
Ага, оказывается, она обо всем этом размышляла вслух. Уже хорошо. Значит, говорить все же не разучилась.
— А я, может, хочу умереть. — Ирина уронила хмельную голову на скрещенные на столе руки и глухо забормотала: — Что мне теперь, Полин? Что делать-то, спрашиваю?
— Но не спиваться же, Ирина! — Сестра тяжело опустилась на соседнюю табуретку и всхлипнула. — Антоха погиб из-за вина, теперь ты начинаешь тоже…
А вот этого ей говорить совсем не следовало. Глупая безмозглая ее сестра совсем не понимала, какую больную тему она только что затронула. И совсем даже не понимала, как тяжело нести Ирине на себе тот крест, который оставил ей после себя Антоха. Но Полина этого, кажется, и вовсе не понимала, а сидела и беспрестанно кудахтала о гибельном действии на женский организм спиртных напитков.
— А ну пошла-ка ты отсюда, сестренка, на хрен, поняла?!! — вдруг рявкнула на нее Ирина совершенно чужим и абсолютно трезвым голосом. — Быстро! Просто поднялась сейчас и ушла!
— Как ушла?! — Изумительной синевы глаза Полины мгновенно налились слезами. — Ты что, совсем рехнулась? Как ушла?!
— Ногами, мать твою!!! Встала и потопала к двери! — Ирина уже орала во все горло, плохо понимая, почему и за что орет на Полинку, но остановиться оказалось очень затруднительно, и она продолжала орать уже в спину убегающей из ее квартиры сестры: — И не ходите ко мне никто, и не опекайте! Мне ни до кого сейчас! Мне нужно еще во многом разобраться, мать вашу!
Дверь хлопнула оглушительно громко. Хлопнула, отсекая все то доброе, что было между сестрами до сего времени, и водворяя в Иринином доме гнетущую пугающую тишину.
Пускай, решила она, поднимаясь с табуретки и выходя из кухни. Пускай все идут от нее куда подальше. Ей нужно побыть одной и постараться, чуть приглушив боль, начать думать над тем, о чем она думать до сегодняшнего дня не могла.
В том, что Антоху убили, Ирина не сомневалась ни одной минуты. Глупые, жирные, прикормленные патологоанатомы могли сколько угодно вешать ей лапшу на уши о том, что смерть наступила в результате отравления метиловым спиртом. Это не было правдой. Антоху убили! Убили не по-глупому — в пьяной драке, не в состоянии аффекта, а вполне планомерно и умышленно. Кому-то он сильно помешал, что-то такое накопал, чего накопать не должен был ни в коем случае. Как он ей сказал, перед тем как уйти из этого дома навсегда?..
Кажется… Черт, почему слезы бегут по лицу, не останавливаясь, почему мешают ей вспомнить слова, которые он говорил тогда?! Почему в памяти только его лицо с трогательной тенью вины в глазах, а слов не слышно?! Что же он сказал?..
Ага, вот! Точно! Он сказал: «Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет — тому оба». Что имел в виду? Что-то же имел, улыбался тогда загадочно, и еще… еще поцеловал ее так горячо и крепко, что у нее до сих пор голова кружится от того поцелуя. И еще прощения у нее просил за все… Он что-то знал — это факт. Он был умным мужиком, ее Антоха, и всегда чувствовал, где дурно пахнет грязными деньгами, потому и спаивали его, притупляя бдительность. А тут он даже пить не стал. Почему? Чем так не понравился ему его клиент, что он даже с ним не выпил? И главное: кто этот самый клиент?
Промокнув слезы рукавом черной кружевной кофты, которую на нее, словно на манекен, надела Полинка неделю назад, Ирина села на диван и, подтащив к себе телефонный аппарат, набрала номер, который давно поклялась забыть.
Долго не подходили. Потом трубку сняли, уронили, грохнув ею обо что-то, и затем самый сиплый и самый противный из всех на свете голос прохрипел ей в ухо:
— Алло. Я на проводе.
— Привет, — невнятно пробормотала Ирина; прокашлялась, поняла, что вышло не очень понятно, и снова произнесла: — Привет.
— Да понял я, не повторяйся. — В трубку гадко хмыкнули. — Чего нужно-то? Антошу твоего отыскать, что ли, снова?
— Не нужно. — Она не понимала, что дает ей силы говорить с этим человеком. Может быть, неприязнь, которую она к нему питала, может быть, острое желание докопаться до истины и найти виновников гибели ее мужа, но Ирина не бросила тут же трубку и не обругала хама, а примирительно пробормотала: — Хватит, а?.. Без тебя тошно, не до твоих острот сейчас, Давыдов.
— Не переживай, найдется твой Антон Великолепный. Ээ-эх, Ирка, а стоило оно того? Кстати, ты звонишь всякий раз, как я о тебе вспоминаю. Только-только вот подумал, и тут ты со своим звонком. Судьба, не находишь?
— Не переживай, найдется твой Антон Великолепный. Ээ-эх, Ирка, а стоило оно того? Кстати, ты звонишь всякий раз, как я о тебе вспоминаю. Только-только вот подумал, и тут ты со своим звонком. Судьба, не находишь?
— Не нахожу. — Ирина скрипнула зубами, изо всех сил борясь с искушением вернуть телефонную трубку на место. — Давыдов, ты будешь и дальше ерничать или послушаешь все же меня?
— Излагай! — великодушно разрешил ей Давыдов, тот самый Димка Давыдов, с которым она так и не дошла до загса, а ведь собиралась и даже заявление подала, а потом удрала от него с Антохой в Сочи…
— Мне нужна твоя помощь, Дима, — начала Ирина, не зная, с чего начинать изложение своей просьбы.
При этом ей нужно было постараться не разреветься, не начать проклинать свою судьбу, а заодно и бедного Давыдова… Не ринуться снова в кухню, чтобы залить горе водкой.
— Я это уже понял, Ариша. — Только противный Давыдов мог так исковеркать ее имя. — Просто так, потому что соскучилась, ты не позвонишь. Я же сказал: излагай. И помни о моем драгоценном времени, дорогая.
Три, четыре… Ира набрала полную грудь воздуха и резко выдохнула затем со словами:
— Антон мертв, Дима.
Трубка снова вырвалась из рук Давыдова, загромыхав обо что-то. Давыдов отчетливо чертыхнулся и чем-то заскрипел. Ирина тут же представила себе его холостяцкую берлогу со старым продавленным диваном, с горами грязной посуды и давно не мытым полом — ее едва не замутило. Когда человек научится жить как человек, а не как аморальный отщепенец? Уже под сороковник, уже погоны подполковника на плечах, седины в голове на троих хватит, а все тот же…
— Ир! — рявкнул он ей в самое ухо так, что она вздрогнула. — Он что, опился?
— Заключение выдали именно такое.
Больше всего Ирина боялась сейчас, что он, как и Полинка, примет эту версию на веру, с облегчением вздохнет и начнет уговаривать ее не ломать дров или не делать глупостей, что, в принципе, одно и то же.
«Если он так сделает, положу трубку и тут же забуду о нем — теперь уже навсегда», — решила Ирина, с замиранием сердца ожидая его реакции.
— Но ты думаешь, что это не так, и поэтому звонишь мне, чтобы я помог тебе разобраться в этом дерьме и нашел того мерзавца, который отправил на тот свет Антона Великолепного?
Давыдов начал так называть ее мужа после того, как Ирина, загибая пальцы, перечислила ему все преимущества Антона перед ним. Одним из эпитетов был «великолепный». Димка тогда молча все это выслушал, поинтересовался походя, как отдохнули на море, и ушел. Никаких тебе сцен, никаких тебе выяснений отношений. Брякнул «пока» — и ушел. Ирина не видела его долгое время, как-то пару раз звонила по острой нужде, в основном по рабочим проблемам. Он ни разу не отказал ей в помощи, но всякий раз подчеркнуто интересовался Великолепным, возведя это прилагательное в разряд имен собственных.
— Ирка! — заорал ей в ухо Давыдов, снова перепугав ее. — Ты чего там затихла? Я прав?
— Да.
— Понял… — сразу успокоился он, услышав ее голос и удостоверившись, что она не брякнулась в обморок и не выпила сейчас яду, решив отправиться следом за своим Ромео. — Ты откуда звонишь?
— Из дома, мой адрес…
— Да знаю я твой адрес, — перебил он ее, хмыкнув чему-то своему. — Как давно это случилось?
— Неделю назад. Потом были похороны. А потом… — Она все же не выдержала и заплакала. — А потом, Дим, я… Я не могу это выносить… Мне так больно… Ты просто не представляешь, как может быть больно…
— Ну, это ты, допустим, брешешь, Ариша. Больно как бывает, я узнал гораздо раньше тебя. Ну, это все детали — Давыдов прямо в трубку протяжно зевнул. — Ты чем там сейчас занимаешься?
— Водку пью, — ответила Ирина запросто.
— Не понял! — Было очевидно, что такого ответа он не ожидал. — Как это?
— Мелкими глотками, Давыдов. Пью и закусываю сигареткой. Потом снова пью и снова закусываю. — Ирина мелко захихикала, размазывая слезы по лицу все тем же рукавом кружевной кофты.
— Помогло? — насупленно поинтересовался он.
— Нет, если честно. Знаешь, как в том анекдоте: я все пью, пью, а мне все хреновее и хреновее. — Она помолчала, выравнивая дыхание, потом спросила: — Что мне делать, Давыдов?
— Ждать. — Он снова зевнул. — Щас я побреюсь и приеду. Всю ночь бандитов ловил. Спал я, когда ты позвонила. Подождешь?
— Да, — ответила Ирина и положила трубку.
Странное дело, но ей стало чуть легче. Она устала от соболезнований, утешений и мягких увещеваний. Ей нужна была жесткая мужская встряска. Именно это мог ей дать сейчас Давыдов. Представив себе, как он врывается в ее квартиру со свежими порезами от бритья на скорую руку, благоухающий резким запахом терпкого одеколона и с неизменной сигаретой в левом углу рта, она невольно улыбнулась. Пусть уж лучше сейчас рядом с ней будет грубый, неотесанный Давыдов, чем изнывающая от жалости и сострадания сестра. Ей этого сейчас не нужно вовсе. Она была полна всем этим целую неделю. Ей сейчас нужно другое… кстати, к его визиту не мешало бы привести себя в порядок.
Ирина вошла в ванную, стянула с себя всю черную одежду и с отвращением сунула ее в машинку. Включила душ и, прибавив горячей воды, влезла в ванну. Нужно все сделать как можно быстрее: вымыться, высушить голову и одеться. Не следует, чтобы Димка заставал ее врасплох. Не стоит провоцировать его нездоровое воображение. Она с остервенением растерла себя полотенцем, высушила волосы и, пробежав на цыпочках голышом в свою спальню, открыла шкаф. Так, больше никакой черноты! Серые джинсы, темно-серый свитер. Ирина оделась и, немного поломавшись, подошла-таки к зеркалу. Увиденное ее не воодушевило. Лицо осунулось и утратило привычный цвет. Глаза ввалились и казались намного темнее, чем были на самом деле. От постоянных слез нос и губы припухли. Одним словом, состояние ее физиономии оставляло желать лучшего.
— Ничего, переживет, — буркнула Ирина, адресуя свое недовольство Давыдову.
Отошла от зеркала, села в глубокое кресло, уронила голову на подлокотник и закрыла глаза.
Уснуть бы сейчас и ни о чем не думать: ни о гибели Антона, ни о причинах, погубивших его, ни о Давыдове, которого увидеть было очень нужно, но страшно не хотелось, — но Ирина знала, что не уснет. Сна у нее не было целую неделю. Было странное полузабытье, сквозь которое она слышала все звуки, раздающиеся в квартире. Слышала, как тикают часы, как включается и отключается холодильник, как гудит лифт в подъезде и громко хлопают чьи-то двери. Разве можно такое состояние назвать сном? Нет, конечно…
Дверной звонок слабо тренькнул один раз и тут же залился протяжным переливом. Так мог звонить только Димка Давыдов. Это было своего рода его визитной карточкой. Сейчас вот, например, если она замешкается, он стукнет носком ботинка в дверь и снова начнет терзать дверной звонок.
Все так и случилось. Димка пнул ни в чем не повинную дверь ногой и начал названивать теперь уже без остановки.
— А ты не меняешься, — против ожидаемого, Ирина еще сохранила способность язвить. — Еще пару минут, и начал бы колошматить в дверь кулаками.
— Начал бы. — Давыдов переступил порог ее квартиры и прикрыл за собой дверь. — Ты одна?
— А тебе кого надо? — Ирина, вспомнив, что так и не убрала в кухне следы своих посиделок, быстро пошла туда и уже из кухни крикнула: — Есть будешь?
— А тебе как хочется? — Оказывается, Димка шел за ней след в след и шумно дышал ей теперь в самый затылок. — Если хлопотно, то не нужно ничего.
— А если без проблем, то?.. — Ирина смела весь мусор в мусорное ведро, протерла стол тряпкой, застелила его скатертью.
— То я сожрал бы что-нибудь. Только кофе не предлагай. У меня от него сегодняшней ночью чуть глаза не повылезали. — Давыдов сел на место Антона в углу, совсем не подозревая о том, как ей стало неприятно оттого, что кто-то занял его место.
Ирина раскрыла холодильник наугад. Было там что-то или нет, она не знала. Она к нему неделю точно не подходила. Оставалось уповать на любимую заботливую Полинку. Зря, конечно, она обидела сегодня сестру. Но ничего, переживет. Вечером нужно будет позвонить и извиниться, если Полина к тому времени сама раз десять не позвонит.
Содержимое холодильника порадовало глаз. Давыдову повезло, что у нее такая заботливая сестра, — все, что душе угодно: в морозилке с десяток коробок с замороженными бифштексами, рыбой, пиццей и прочей ерундой, почти готовой к употреблению. Сыр, колбаса, овощи, даже молоко с кефиром обнаружились.
— Что конкретно ты хочешь? — озадачилась такому гастрономическому изобилию Ирина.
— Щас бы супчику, да с потрошками! — пропел мечтательно Димка, сверля ее спину мутными от бессонной ночи глазами.
— Обойдешься, — фыркнула Ирина, вытащила коробку с замороженными бифштексами, переложила все на блюдо и сунула его в микроволновку. Потом взяла два огромных, размером с мяч, помидора и спросила: — Помидоры резать или как?