Молодой Илья Спекторский повернулся к своему седовласому согбенному двойнику и громко спросил:
– Что нас ждет в будущем? Что ты видишь?
Старец разжал морщинистые губы и сипло произнес:
– Я вижу расцвет нашей цивилизации и процветание всего населения Соло-Рекса. Но на пути к этому не обойтись без катастроф и страданий.
Иллюзионист улыбнулся:
– Спасибо за то, что согласился прийти из будущего и побеседовать с нами!
– У меня не было выбора, – ответил двойник, уныло и мрачно глядя на иллюзиониста. – Ведь ты меня позвал.
По внешности двойника снова пробежала волна мерцания, седые волосы его снова стали черными, осанка выправилась, а с осунувшегося лица сошли морщины – он помолодел.
Иллюзионист сделал плавное движение рукой, и его двойник слился с ним в одно целое. Затем Спекторский вновь взглянул на публику и зычно возвестил:
– Законов природы нет! Все они существуют лишь в нашей голове! Законы природы – иллюзия, созданная нашим сознанием. Что-то вроде предохранительного клапана или ширмы, скрывающей хаос. Если бы мы увидели реальность такой, какая она есть, мы бы сошли с ума.
Публика молчала, ожидая, когда иллюзионист закончит, и не понимая, к чему он ведет. Спекторский продолжил:
– Физики утверждают, что в мире действует закон гравитации! Но я утверждаю: никакой гравитации нет!
Едва договорив эту фразу, иллюзионист медленно поднялся в воздух и завис над сценой на высоте полутора метров.
По залу пробежал взволнованный ропот.
– Законы – это всего лишь наши привычки! – снова заговорил Спекторский, и голос его прозвучал неожиданно громко и веско, перекрыв и заглушив ропот зала. – Привычки, которые передали нам по наследству наши отцы, деды, прадеды и далекие пращуры! Физики утверждают, что причина всегда предшествует следствию и время движется в одном направлении! Но я заявляю: никаких причинно-следственных связей не существует, а время обратимо!
Спекторский сделал едва уловимое движение рукой. Что-то вспорхнуло со сцены и перенеслось по воздуху к нему в руку. Публика увидела, что он держит в руке горелую спичку. Иллюзионист втянул губами воздух, и спичка зажглась ярким пламенем, затем он достал из кармана спичечный коробок и чиркнул об него горящей спичкой. Пламя потухло, и теперь в пальцах у Спекторского была зажата совершенно целая спичка с красной серной головкой.
– Физики говорят, что законы равно действуют на всех, – с усмешкой проговорил иллюзионист. – А я утверждаю: на вас они не действуют совершенно. Нет никакого закона гравитации!
Спекторский взмахнул руками, и по рядам пронесся громкий ропот, перемежаемый испуганными и изумленными вскриками – все без исключения зрители приподнялись над своими креслами и зависли в воздухе.
– Физики и биологи утверждают, что есть только один путь – от молодости к старости, от горячего к холодному, от жесткой структуры к энтропии. Я заявляю, что это обман! Во Вселенной обратим любой процесс!
Кто-то в зале закричал от ужаса. К нему добавились новые крики.
Ник взглянул на публику. Люди в зале стремительно молодели – немощные старики избавлялись от морщин и превращались в сильных, крепких мужчин среднего возраста, лица пожилых дам свежели, кожа на них натягивалась… Подростки, исторгая крики ужаса, сжимались, уменьшаясь в размерах и приобретая детскую припухлость щек, одежда на их телах обвисла. Маленькие дети, превратившись в младенцев, громко кричали на руках изумленных, сбитых с толку, перепуганных мам.
– Нет законов! – крикнул иллюзионист громким, почти громовым голосом.
От его громового крика носовые платки выпорхнули из карманов мужчин, взлетели к куполу цирка и закружились там стаей испуганных птиц.
– Физиологи уверяют нас, что мир пронизан морфогенетическими полями, которые делают руку рукой, ногу ногой, а человека – человеком! Я говорю вам – ничего этого нет, и любое может стать любым!
В публике поднялась новая волна криков и истеричных воплей. Ник, смотревший на публику сверху, слегка побледнел, а Гера попятился и пятился, пока не наткнулся спиной на дверь. Внизу царил полный хаос – руки людей превращались в ступни, человеческие головы преображались в песьи и кошачьи морды, одежда на их телах испарялась, а сами тела покрывались густой шерстью.
– Нет живого и мертвого! – продолжал вещать Спекторский. – Живые люди – как бы живые! Мертвые – как бы мертвые! Ибо нет жизни и нет смерти! А есть только вечное Ничто!
Что-то изменилось в воздухе – словно он дрогнул от чьего-то жаркого дыхания, а затем раздался тихий звук – то ли трепещущие на ветру флаги, то ли шелест крыльев, а затем цирк стал наполняться тенями.
– Бабушка! – крикнул кто-то.
– Отец, ты жив!
И снова крики, вопли, возгласы, хохот на грани плача. Люди обнимали своих умерших родственников, которые восстали из могил силой искусства Спекторского, вынырнули из небытия, будто из глухого омута, чтобы прижать к своим холодным телам тех, кто еще шествовал по пути, ведущему к смерти.
…Шоу закончилось через полчаса. Зрители, бледные от страха или же раскрасневшиеся от волнения, сидели на своих местах, пораженные до глубины души, испытавшие небывалое, прошедшие через кошмар, превращения и смерть, чтобы снова возродиться к жизни. Это было то, что греки называли катарсисом.
Спекторский, уставший, бледный, но высокомерно и торжественно гордый, удалился со сцены за кулисы.
5
Когда Ник Бойцов и Гера отворили дверь гримерной, перед глазами у них повисло густое облако табачного дыма.
Иллюзионист сидел в кресле с дымящейся сигарой в руке. На его столе стояли бутылки саке и полупустой стакан. Темные круги от стакана были отпечатаны на афишах и программах, разложенных на столе.
Илья Спекторский взглянул на них сквозь густое облако дыма, прищурился и произнес насмешливым, самоуверенным голосом:
– Детектив Ник Бойцов. Вас по-прежнему называют Питбулем?
Ник посмотрел на иллюзиониста и спокойно ответил:
– В моей жизни ничего не изменилось, Илья.
– А в моей за последние пару дней произошли большие перемены. Вы о них, вероятно, уже слышали.
– Думаю, да.
Ник снял шляпу и швырнул ее на стол.
– Налить вам выпить? – осведомился Спекторский.
– Да, пожалуй.
– Садитесь на диван.
Ник и Гера уселись на пластиковый надувной диванчик, стоявший у стола – полную копию дивана времен Людовика Пятнадцатого. Иллюзионист – один за другим – выдернул из воздуха два новых стакана и поставил их на стол. Затем взялся за бутылку саке.
– То, что вы видели – мое последнее выступление, – сказал Спекторский, разливая напиток по стаканам. – Я уже получил уведомление от руководства цирка о расторжения договора со мной.
– Это глупо. Они лишатся публики.
– Видимо, для них это меньшее зло.
Ник покачал головой:
– Они не тронут вас.
– С чего вы взяли?
– Вы – троюродный брат президента Токугавы. И у вас есть лицензия на пси-деятельность.
– А у вас есть лицензия на убийство. Однако это не помогло вам избежать судебного разбирательства.
Лицо Ника стало холодным и жестким. Он хотел что-то сказать, но в этот момент чистильщик Гера Иванов взволнованно произнес:
– Господин Спекторский, ваше представление – это… это… это настоящее чудо!
Иллюзионист взглянул на парня снисходительным взглядом и сказал:
– Чудес не существует, юноша.
– Да, я понимаю. Я знаю, что все, что вы показывали – это всего лишь иллюзия, но…
– Это не иллюзия, – спокойно возразил Спекторский. – Не обман зрения и не жульничество.
На лице парня появилось сомнение.
– Не хотите же вы сказать, что люди в самом деле парили в воздухе, а потом молодели, превращались в животных, умирали и воскресали снова?
Спекторский пожал плечами:
– Это обычный ход явлений. Я всего лишь внес в него кое-какие коррективы, исходя из своих способностей.
Гера сдвинул брови.
– Но если все это было реально, значит, вы Бог?
Иллюзионист улыбнулся и перевел взгляд на Ника Бойцова.
– Забавный экземпляр. Где ты его достал?
– Отбил у спецназовцев, – ответил Ник. – Он псионик.
– То, что он псионик, я вижу сам. Хотя он и похож на перепуганного кролика, за которым по пятам мчатся гончие псы. Что случилось?
– Он совершил глупость. И теперь ему грозит насильственная регрессия.
Ник несколько секунд молчал, пристально глядя на Спекторского, затем сказал:
– Ты мой должник, Илья.
– Я об этом помню, – тихо отозвался иллюзионист. – Чего ты от меня хочешь, Ник?
– Спрячь парня. На время. Так, чтобы его никто не смог найти.
Спекторский повернул голову и внимательно посмотрел на Геру, словно прикидывал в уме его шансы на выживание.
– Я могу кое-что сделать, Ник, – сказал он затем. – Но твоему другу это не понравится.
– Речь идет о его жизни. Ты волен сделать все, что хочешь, он не будет спорить.
– Речь идет о его жизни. Ты волен сделать все, что хочешь, он не будет спорить.
Иллюзионист посмотрел Гере Иванову в глаза.
– Я могу сделать так, что вас никто не найдет, – сказал он. – Но это будет немного больно.
– Что вы со мной сделаете? – поинтересовался Гера.
Спекторский усмехнулся тонкими губами:
– Разложу вас на молекулы.
– В каком смысле? – не понял Гера.
– В прямом.
Иллюзионист взял с тумбочки статуэтку, подбросил ее вверх и легонько на нее дунул. Статуэтка с легким хлопком взорвалась на миллион пылинок и исчезла.
Спекторский опустил руку и посмотрел на Геру.
– Это будет выглядеть примерно так, – сказал он.
– Я исчезну, как эта статуэтка? – уточнил парень, во все глаза глядя на Спекторского. – Меня больше не будет?
Иллюзионист покачал головой:
– Не совсем так. Молекулы, из которых ты состоишь, останутся в этой комнате. Станут частью антуража – горшком с цветами, узором на обоях…
– Я не статуэтка, я живой человек. Если вы проделаете этот фокус с моим телом, мой разум исчезнет. Я умру.
Спекторский посмотрел на парня насмешливым взглядом и вдруг спросил:
– Куда девается телепередача после того, как ты выключаешь телевизор? Она исчезает?
Гера покачал головой:
– Нет. Телепередача – это волны, которыми пронизано пространство, а телевизор – всего лишь приемник этих волн.
– А куда девается твое отражение, когда зеркало раскалывается на мельчайшие осколки?
– Никуда. Отражение не принадлежит зеркалу.
– То же самое будет с твоим сознанием. Я сломаю «телевизор», а когда придет время – починю его. Но твое сознание не исчезнет.
– Оно будет существовать вне тела? – с сомнением уточнил Гера.
– Тебя это пугает? – приподнял черную бровь иллюзионист.
– Да, – признался Гера.
– Почему?
Парень смущенно улыбнулся:
– Я не хочу стать узором на обоях.
Ник покачал головой:
– Нет, это не годится. У копов есть пси-аппаратура. Они поймут, в чем дело, и обработают комнату рассеянным излучением. Выжгут здесь все до последней молекулы. К тому же…
– Одну секунду, – прервал Спекторский.
Он взглянул на серый экран телевизора – тот включился сам собой, и телеголова на экране забубнила:
– Сенат принял новый закон, полностью запрещающий пси-деятельность. Всем псионикам надлежит в восьмичасовой срок явиться в местную комендатуру с вещами для принудительного чипирования и переселения в специальные поселки. В данный момент усиленные наряды полиции и военных…
Иллюзионист выключил телевизор и перевел взгляд на Ника.
– Кажется, теперь мне самому требуется защита, – сказал он.
– Да, – согласился Бойцов. – Похоже на то.
– Вы обязаны препроводить в полицейский участок не только этого парня, но и меня.
Ник задумчиво подергал себя пальцами за нижнюю губу.
– Президент Токугава никогда не отличался лояльностью по отношению к псионикам, – сказал он. – Но вместе с тем он не любитель закручивания гаек. Токугава – вполне здравомыслящий человек, и рано или поздно он найдет способ положить конец этой вакханалии.
– Не думаю, что это так, – сказал Спекторский. – Токугава – обычный человек, и он не раз говорил о том, что не доверяет псионикам.
На улице послышались сирены полицейских машин.
– Это за мной, – произнес Спекторский спокойным голосом.
Он посмотрел Бойцову в глаза и отчеканил:
– Если ты не станешь меня задерживать, Ник, я намерен уйти.
– Я не буду тебя задерживать, Илья. Но как ты намерен проскочить мимо спецназа?
Спекторский холодно улыбнулся:
– Покажу им пару фокусов.
– Если ты применишь свои способности на улице, ты станешь преступником, – сказал Ник. – Тебя схватят и подвергнут принудительной регрессии. И это будет только начало.
– Даже если я не применю их, меня все равно схватят, – возразил Спекторский. – И принудительной регрессии мне не избежать.
Иллюзионист поднялся с кресла, подошел к трюмо и нажал на левую пластиковую панель. Трюмо дрогнуло и слегка отделилось от стены, образовав щель.
– Вижу, ты неплохо подготовился, – сказал Ник.
– Жизнь заставила, – в тон ему отозвался Спекторский. – Люди – слишком опасные соседи.
В это время в коридоре послышался топот ног, а затем дверь гримерки дрогнула от сильного удара…
6
Спецназовцы, одетые в бронежилеты и шлемы со свинцовым напылением, ворвались в гримерку и вскинули плазменные пистолеты.
– Поднимите руки, чтоб я их видел! – рявкнул один из них, с капитанскими знаками отличия на черной форме. Нижнюю часть его лица скрывала черная маска, обычная для подразделения «ниндзей», а верхняя выглядела ужасно. Веки и лоб командира обгорели и расплавились, и темные глаза смотрели из глубины страшного, бесформенного лица холодно и жестоко.
Спекторский поднял руки первым.
– Господин капитан, эти люди ворвались ко мне в гримерку и угрожали мне, – сказал он.
Несколько стволов были направлены на Ника и Геру, стоявших чуть в стороне от иллюзиониста.
Ник разомкнул губы и негромко проговорил, глядя на командира «ниндзей»:
– Первый-А-Эс-Двадцать Пять… Не думал, что мы еще увидимся, дройд.
Тот усмехнулся и отчеканил:
– Бойцов, медленно достаньте оружие из кобуры и положите его на пол!
– Я детектив, – напомнил ему Ник. – И я на задании. Вы не можете меня обезоружить.
– Положите оружие на пол, – повторил капитан. – В противном случае мы откроем огонь.
Ник опустил пальцы на рукоять пистолета.
– Ты уверен, что все предусмотрел, капитан? – спросил он, пристально глядя в изуродованное лицо Двадцать Пятого. – Однажды ты уже пытался меня остановить.
– Здание цирка окружено. При попытке к бегству мы откроем огонь на поражение.
Ник медлил.
– Как думаешь, – обратился он к псионику Иванову, покорно задравшему руки кверху. – Они и впрямь не шутят?
– Это не слишком-то похоже на шутку, детектив, – ответил Гера.
Ник улыбнулся и вдруг выхватил пистолет из кобуры. Гримерка наполнилась шумом выстрелов и всполохами плазменных зарядов.
Когда дым рассеялся, взорам спецназовцев предстала жуткая картина. Ник Бойцов лежал на полу, зажав ладонями рану на животе, из которой толчками вытекала кровь. Лицо его было смертельно бледным, широко раскрытые глаза затянула смертная поволока.
Иллюзионист Спекторский, белая сорочка которого стала красной от крови, лежал возле камина и пытался схватиться пальцами за ножку журнального столика. Окровавленные пальцы соскальзывали с гладкой ножки, и в конце концов, иллюзионист обессиленно рухнул на пол.
Псионик Гера Иванов сидел на полу, привалившись спиной к стене, и с ужасом смотрел на свои ноги, которые превратились в обугленные культяшки.
Первый-А-Эс-Двадцать Пять сунул пистолет в кобуру и двинулся к парню. Присел рядом и посмотрел Иванову в глаза.
– Как себя чувствуете, псионик? – холодно осведомился он.
– Я… – Гера захрипел, на губах у него выдулся пузырек крови.
– Господин капитан, – сказал один из спецназовцев, худощавый и сероглазый. – Мы обязаны оказать этим людям первую помощь.
Двадцать Пятый медленно повернул голову, посмотрел на говорившего и отчеканил:
– Они не люди, лейтенант. Они псионики.
– Да, но среди них есть детектив-полицейский.
– Он перестал им быть, как только встал на сторону преступников, – холодно произнес Двадцать Пятый.
Он перевел взгляд на Ника Бойцова. Грузное тело сыщика лежало в луже вязкой крови, мертвые глаза неподвижно смотрели в потолок.
Капитан выпрямился.
– Кончено! – сказал он. – Бойцы, на выход!
Капитан первым шагнул к двери, но неожиданно остановился и обернулся.
– Стоп! – рявкнул он вдруг.
Вновь подойдя к Нику Бойцову, он опустился перед ним на одно колено и внимательно всмотрелся детективу в лицо. Затем протянул руку и коснулся бледной щеки Ника. Пальцы капитана прошли сквозь кожу мертвого сыщика, не встретив препятствия.
– Это иллюзия! – сказал сероглазый лейтенант. – Они провели нас, как щенков, капитан!
Двадцать Пятый вскочил на ноги, выхватил из-за спины короткий меч и, молниеносно развернувшись, рубанул лейтенанта наискось.
Лейтенант рухнул на пол, из глубокого разреза на его груди потекла питательная жидкость. Двадцать Пятый взглянул на своих бойцов. Глаза его были мутными от затянувшей их серой поволоки.
– Кто-нибудь еще хочет высказаться? – спросил он.
Спецназовцы молчали, их лица были неподвижны и выражали полную покорность.
На улице взревел мощный мотор, послышался оглушительный визг шин, а затем окно озарили вспышки плазменных выстрелов.
– Они уходят! – крикнул Двадцать Пятый и первым бросился к двери.
Спецназовцы-дройды резво затопали следом. Прошло всего несколько секунд, и гримерка опустела.
…Переулок был узкий и пустынный. Вдоль серых стен выстроились белые баки-утилизаторы, из гулких утроб которых доносилось тихое, размеренное урчание. Небольшая дверца в стене открылась, и из темного коридора поочередно протиснулись наружу иллюзионист Спекторский, детектив Ник Бойцов и псионик Гера Иванов.