С этим сложнее, гораздо сложнее. Закрывать окно нам просто нечем. То есть имеются в наличии шайки и один табурет, однако каким образом его присобачить к окну – этого не можем придумать ни я, ни Валентина.
– Давай посидим в парилке, – предлагает она наконец.
– Мы в парилке уже через пять минут сваримся всмятку, – вздыхаю я.
Подумав, решаем открыть дверь в парилку, чтобы она перегородила окно, и сидеть на пороге. И тепло, и не жарко, и мы защищены.
По закону жанра сейчас самое время бы проникнуться озарениями и делать логические умозаключения на всем известном мне «материале». Окажись мы персонажами какого-нибудь детектива, да хотя бы одного из моих, мы бы сейчас начали размышлять о том, каким образом Алеша Хромов мог знать о дарзине (а может быть, и о Дарзиной!) и кем, а также почему он был убит, не связано ли это убийство с его знанием. Я бы наконец спросила Валентину, как Лариса Дарзина могла узнать о том злополучном очечнике. В конце концов мы чудесно разгадали бы под воздействием стресса все загадки, которые нам за истекшие двое суток загадала судьба…
Но мы не персонажи романа. Мы две живые и изрядно перетрусившие женщины. У нас уже прошел первый шок, под влиянием которого они действовали на чистом инстинкте, а на смену пришло осознание ситуации. И ничего хорошего в этом осознании нет…
– Интересно, баба Паша жива? – насморочным, полным слез голосом спрашивает Валентина.
– Будем надеяться. Так или иначе помощи нам ждать неоткуда. Что она может одна против оружия?
– Почему неоткуда?! – вскидывается Валентина. – Должен приехать мой муж.
Не припомню, чтобы я смотрела на какого-то человека с таким изумлением, с каким таращусь сейчас на Валентину.
– А он откуда возьмется?
– Да я Вальке позвонила и велела сюда приехать.
– Когда?!
– Ну, ты занята была, – туманно отвечает Валентина.
Понятно. Пока я возилась с долоховскими файлами, она звонила мужу.
– У него есть оружие?
– Нет. Ну ничего, это не страшно. У Долохова есть.
Новый ба-бах по моей усталой головушке!
– А он откуда тут возьмется? Ты ему тоже позвонила, что ли?
– Нет, Валька его обязательно привезет.
– Вряд ли. Насколько мне известно, у Долохова сегодня должна быть очень важная встреча. В девять вечера. Причем со мной. И он не приедет, пока я не позвоню и не отменю ее. А наши мобильники, увы, остались в доме.
Я прекрасно понимаю, что раскрываю свою роковую тайну. Но, ей-богу, все эти страсти-мордасти кажутся сейчас совершенно неважными!
– Долохов обязательно приедет, – говорит Валентина, которая почему-то совершенно не удивлена моими словами. – Штука в том, что я сказала Валентину, что ты со мной. И Долохов примчится как на пожар, чтобы встретиться с тобой, можешь не сомневаться. Его файлы в твоем ноутбуке, да?
Да, рановато я зареклась изумляться… Интересно, что еще в этом плане день текущий мне готовит?
– Так ты знаешь?..
– Конечно. А ты?
– И я. Твой муж вчера был со мной в одном купе.
– Я в курсе. А как ты в Нижний попала так быстро?
– На самолете.
– Господи, да кто же сейчас самолетами летает! – в ужасе восклицает Валентина. – Это же безумно дорого!
– Да ладно, я вчера гонорар получила.
– Слушай, а почему ты так бегаешь от Долохова, а? Он ведь тебе жизнь спас, – говорит не без обиды Валентина.
Полное впечатление, что мы сидим и сплетничаем на какой-нибудь мирной завалинке, а не в осаде, не под возможным обстрелом, не ведая, выберемся отсюда живыми или нет.
– Ну откуда мне это было знать, сама подумай! – оправдываюсь я. – С тех пор, как я проснулась рядом с убитым Пластовым, весь мир будто с ума сошел. Я никому не верила, понимаешь? Обратилась за помощью к тому грязному железнодорожнику, а он меня выкинул из вагона…
– Почему он грязный? – удивилась Валентина.
– Сама не знаю. Такое создалось впечатление из-за его щетины. Как будто лицо сапожной ваксой намазано, честное слово.
– Ты теперь отдашь файлы Долохову?
– Конечно. Зачем они мне? Хотя… хотя я просто жажду узнать разгадку всего этого бреда, который на меня обрушился.
– На нас на всех, – уточняет Валентина. – А какое алиби ты хотела получить от Долохова?
– Не знаю, – пожимаю я плечами. – Какое-нибудь. Например, скажет, что мы где-нибудь были с ним вме-сте…
Внезапно раздается звон разбитого стекла.
Мы с Валентиной разом перекатываемся в парную и тащим на себя дверь. Это только казалось, что она закрывалась плотно! На самом деле нам никак не удается притянуть ее к косяку. Дергаем ее по очереди, вместе – бессмысленно.
– Ладно, – шепчу я, – будем ее все время держать. А в те окошки они все равно не пролезут. Туда только кошка протиснется.
– Алена, – вдруг с ужасным выражением спрашивает Валентина, – а вдруг они нас сожгут?
Я смотрю на нее остановившимися глазами. И тут дверь, которую мы собирались все время держать, резко отлетает в сторону и на пороге возникает человек с пистолетом.
Одно мгновение смотрю на него, потом отшатываюсь, хватаю единственное, чем здесь можно обороняться, – веник – и с силой замахиваюсь. Однако он хитер! Он дернул к себе Валентину и, прижав ее, прикрылся ею, как щитом.
Странно ведет себя при этом Валентина… Она почему-то не вырывается. Наоборот! Она тоже прижимается к этому бандиту, всхлипывает и хохочет, а потом поворачивает голову и кричит:
– Алена! Это Долохов!
На меня обрушивается такое облегчение, что я совершенно перестаю соображать. Кидаюсь к человеку, которого несколько часов назад считала своим смертельным врагом. Он и меня обнимает и прижимает к себе. Потом как-то так получается, что Валентина из его объятий выскальзывает, а я остаюсь в них одна. Краем глаза замечаю, что Валентина тоже не обделена мужским вниманием: ее прижимает к себе… «милый мой бухгалтер»!
Ну и ладно, в конце концов, он ее муж, в его объятиях она и должна пребывать. А меня кто утешит, кроме Долохова? А утешать нужно, нужно. Потому что я начинаю плакать. Долохов прижимает меня к себе крепко-крепко, крепче некуда, гладит по голове, что-то бормочет в ушко, даже как бы по-дружески чмокает… А я никак не могу успокоиться.
Наконец я все же заставляю себя от него отклеиться. Валентина уже тоже отлепилась от мужа и торопливо рассказывает ему обо всем, что случилось. Мы с Долоховым молчим и только изредка переглядываемся.
Меня от этих взглядов в жар бросает. Причем от стыда. Нет, не потому, что он спас мне жизнь, а я у него опустошила компьютер. Могу представить, как я жутко выгляжу! Мокрая, в сбившемся полотенце, на голове сущее воронье гнездо, глаза заплаканы… Вдобавок я начинаю дрожать от холода. Потом оказывается, что мужчины, чтобы проникнуть к нам – они боялись, что мы ранены, истекаем кровью, – вышибли чем-то тяжелым окно вместе с оконницей и только так пролезли в баню. Вот теперь и тянет стужей. Поэтому мы переходим в предбанник, где почти так же холодно (там окно разбито выстрелами, и это стрелял не Долохов!), и торопливо одеваемся. Мужчины разбирают баррикаду у двери. Долохов один раз обернулся…
Наверное, потому, что Валентина, спохватившись, спросила:
– А что с бабой Пашей?!
– Да нормально более или менее, – отвечает Долохов, задумчиво наблюдая, как я, еще без свитера, только в лифчике, пытаюсь застегнуть на джинсах «молнию», которая, как нарочно, начала заедать. – Они ее только заперли в кладовке. Им не бабулька нужна была. Они вас искали!
– Да кто они такие?! – восклицает Валентина. – Это разбойники какие-то местные, что ли?
– Вернее, городские, – говорит Долохов. – Пойдемте, девочки. Только не очень пугайтесь, ладно. Одного, вернее, одну из этих тварей я подстрелил, ну да ничего с ней не сделается. Милицию и «Скорую» мы уже вызвали.
Во дворе странным образом светло. А, ну да, это от фар джипа и «Волги». Вижу кого-то на заднем сиденье «Волги».
– Кто это? – всматривается Валентина. – Кого вы туда посадили?
– Ты ее вряд ли знаешь, – отмахивается Долохов. – Это некая Лариса Дарзина.
– Вряд ли знаешь?! – потрясенно повторяет Валентина. – Ни-че-го себе! Мы с Аленой ее слишком хорошо знаем, эту заразу! Володька, она же всю машину разнесет!
– Ничего, не бойся. Не разнесет. Пришлось ее связать, кроме того, я ей малость вкатил успокоительного. Дама буйствовала так, что смирительную рубашку могла бы разорвать.
– А она перевязана? – спрашиваю я.
– В смысле?
– Ну, рана ее. Вы сказали, что одну из них подстре-лили…
– Не Ларису. Ее сестрицу.
– Кого?! – спрашиваем мы в один голос с Валентиной.
– Да вот, видите? – Долохов взбегает на крыльцо и открывает дверь. Из дома падает поток света, и я вижу толстого мужчину, который полулежит, откинувшись на ступеньки. У него перевязана чем-то белым рука, плечо стянуто, он явно без памяти.
Подхожу, всматриваюсь, не веря глазам. Да ведь это жуткий призрак, который преследовал меня! Тот железнодорожник! На сей раз он одет в какие-то бесформенные штаны и болоньевую куртку. Он бледен, глаза закрыты. Но я узнаю его сразу, несмотря на то, что по лицу урода стекают струйки какой-то черной воды.
Подхожу, всматриваюсь, не веря глазам. Да ведь это жуткий призрак, который преследовал меня! Тот железнодорожник! На сей раз он одет в какие-то бесформенные штаны и болоньевую куртку. Он бледен, глаза закрыты. Но я узнаю его сразу, несмотря на то, что по лицу урода стекают струйки какой-то черной воды.
– Что это? – шепчу я – у меня вдруг пропал голос. – Почему… черное, что это?
– Не знаю, – равнодушно ответил Долохов. – Думаю, тушь для ресниц. Да нет, Ирина Петровна ею не ресницы красила, а пушок, щедро покрывающий ее щеки и верхнюю губу. И создавалась полная иллюзия небритого мужского лица.
– Какая Ирина Петровна? – с трудом спрашиваю я.
– Пластова. Ирина Петровна Пластова. Родная сестра Ларисы Дарзиной.
D-x-NVИЗ ПРОТОКОЛА БЕСЕДЫ С ХРОМОВОЙ АЛЛОЙ ПАВЛОВНОЙ(окончание)Расшифровка магнитофонной записи.
– Я вот подумал – может быть, ваш муж стал в свое время свидетелем какого-то преступления? И через много лет… вы понимаете?..
– Вы предполагаете, что его застрелили как опасного свидетеля? Господи… Но что я сейчас могу сказать? Он мне кое-что рассказывал, конечно, но никаких имен никогда не называл. То есть нет – имена называл, а фамилий – никогда! И я многое забыла… ну вот что первое вспоминается, это история о двух братьях. Одного Алеша звал просто Петюня (это был его больной, у него мания преследования была), второго, здорового, называл «брат его Каин». Петюня был очень богатый человек, он что-то там с ваучерами устраивал, помните, это такие бумажки, которые будто всем на все в стране давали права?
– Разумеется, помню, кто ж их не помнит-то?!
– Ну вот, короче, этот Петюня сколотил на них состояние, но он надорвался на этом деле, сошел с ума и попал в больницу. Однако врачи над ним крепко потрудились, и у них появились самые обнадеживающие прогнозы относительно его здоровья. И вдруг раз – внезапное ухудшение! Только опять привели его в норму – снова плохо. Ну, это долгая история, а потом они выяснили, что периоды ухудшения, после которых он чуть ли в петлю не лез, Петюня этот, вены вскрывать пытался и все такое, – происходили сразу после посещений его брата. Стали проверять передачи. А брат приносил все исключительно в упаковках. Бутылки с минералкой пластиковые, закрученные, соки в коробках, печенье, конфеты, фрукты – все вроде бы только из магазина. Придраться не к чему. Но совершенно случайно заметили, что одна из бутылок с минеральной водой почему-то протекает. Посмотрели – а там около горлышка проколото. Совсем крошечная дырочка. Видимо, от иглы шприца. Представляете?! Это Алеша заметил, между прочим! Туда впрыскивали какое-то наркотическое вещество, возбуждающее Петюню. Он запросто бы покончил с собой, а все его состояние осталось бы брату.
– Да, история… Мы все никак не можем привыкнуть, что деньги, капитал были всегда и по-прежнему остаются главной причиной очень многих преступлений. Нам все кажется, что это из какой-то буржуазной реальности, да? А у нас теперь и есть подобная реальность, только еще хуже.
– Вот именно! Наверное, этот «брат Каин» с самого начала Петюню до психушки довел.
– Не исключено. А чем история закончилась? Удалось Петюню вылечить?
– Удалось, представляете? Как только эти «вливания» прекратились, он сразу пошел на поправку. Выписался практически здоровым человеком. Видимо, очень тягостные воспоминания. А перед выпиской он свою фотографию Алеше подарил. Хотите, покажу?
– Конечно.
– Вот, смотрите. В этом альбоме вообще все, что касается Алешиной работы в той больнице. Он очень любил фотографии собирать, у нас много альбомов – про Афган, про больницу, про «Скорую», про друзей, про нас с ним… отдельно…
– Алла, вы меня извините, что я вас достаю своими вопросами…
– Да нет, это вы меня извините. Ничего, я сейчас успокоюсь. Какой смысл плакать? Не вернешь… надо жить… Вы не думайте, я, наоборот, с вами с удовольствием разговариваю, мне так легче. А то что бы я делала? Сидела бы одна, смотрела на его портрет и слезы лила? Я с вами хоть немножко отвлекаюсь, понимаете? Ну ладно, вот этот альбом, короче говоря. Вот врачи, с которыми он работал, некоторые пациенты… Кое-что Алеша сам снимал, какие-то снимки ему дарили коллеги и пациенты. Вон он, Петюня. И вот здесь он, на групповой фотографии. Правда, там сад хороший был? Прямо парк, да? Алеша с ними сфотографировался, со своими пациентами.
– Надо же, лица у них совершенно нормальные, если бы не больничная одежда… А вот какая интересная женщина, прямо Марлен Дитрих!
– Ну, по ее лицу-то, мне кажется, как раз видно, что она не совсем нормальная. Выражение глаз, видите, какое? Конечно, красивая, но такое нервное напряжение в лице…
– Как ее зовут, не помните? Фамилия, имя?
– Нет. Имя… Вера? Лера? Нет, не могу сказать, просто не помню. Может быть, Алеша и не называл ее имени. Но у нее тоже очень интересная история была.
– Очередной детектив?
– Скорее дамский роман. Только финал в нем довольно печальный, а так хоть сериал снимай, честное слово! Она, эта женщина, «Марлен Дитрих», как вы ее называете, вышла замуж за одного человека. У нее уже был сын от первого брака, муж умер, она жила одна, а потом встретила того мужчину. Не знаю ни имени его, ни фамилии, ни кто он. Меня это и не интересовало. Что характерно, он тоже был вроде бы вдовец, но без детей. Они случайно познакомились и поженились. Но вы представляете, оказывается, ее первый муж был наркоман и жену тоже приохотил к наркотикам. Она это очень тщательно скрывала, но потом все вышло наружу. Что-то она там такое устроила, чуть ли не родного сына своего покушалась убить, ужас, да? До чего людей наркота доводит, просто представить страшно! И ее отправили в психушку. Муж ее навещал, видимо, крепко ее любил, но у нее очень тяжелый случай был. У этой женщины сестра была. Она вместе с мужем ходила в больницу, а потом, это Алеша уже стороной узнал, когда из психушки ушел, потом этот муж со своей ненормальной женой развелся и женился на ее сестре. Представляете? Ну конечно, мальчику нужна была мать…
– То есть он с «Марлен Дитрих» развелся, я так понимаю, а сына ей не оставил?
– Да. Он ребенка усыновил в свое время и бросить его не мог. Порядочный человек, побольше бы таких.
– Да, конечно… Хорошо, Алла Павловна, спасибо вам огромное. Не буду вас больше терзать вопросами, вам надо отдохнуть, да и мне пора. Извините…
– Не извиняйтесь. Хорошо, что вы пришли, мне и правда немного полегче стало. Всего вам хорошего. Если найдете, кто… кто с Алешей это сделал, вы мне скажете?
– Разумеется. Разумеется, найдем и скажем.
* * *– Что ж они все не едут да не едут? – тоскливо пробормотала Валентина.
– Ничего, ничего, приедут, куда денутся! – успокаивающе молвил Залесский, обнимая жену за плечи. Она притулилась где-то у него под мышкой, вся сжавшись в комочек.
Никогда Долохов и вообразить не мог, что его высокая, статная, дерзко-независимая соседка способна уменьшиться до такой степени и выглядеть совершенно слабой и беспомощной. Сидевшая в другом углу огроменного дивана писательница Дмитриева казалась по сравнению с Валентиной подчеркнуто обособленной и эмансипированной. Долохов вспомнил, как обнимал ее, когда она была в одном только полотенце, – и насупился. Тогда обнять ее было возможно и даже естественно. Теперь он на такой подвиг не отважился бы. Оделась в свои джинсы и эту кофту – словно в броню. Вжикнула «молниями» – будто латы застегнула! А не правы ли те, кто говорит, что всякая сильная женщина только и ждет того, с кем рядом сможет быть слабой?..
Он с сожалением вздохнул. Видать, не всякая! Не похоже, чтобы эта Алена кого-то подобного ждала.
А на Валентину такое удручающее впечатление произвело то, что ей пришлось сделать перевязку Ирине Пластовой. Долохов и Залесский еле удерживали раненую с двух сторон: казалось, что ей просто не терпелось истечь кровью! А уж какие словечки слетали с ее губ… Кончилось все тем, что Долохову пришлось достать шприц. Один он уже израсходовал на Ларису. Теперь свою дозу получила Ирина. После того, как она утихла, ее, связав по рукам и ногам, отправили в компанию к сестрице.
– Что ты ей вколол? – опасливо спросила Валентина.
– Не волнуйся, это просто сильное снотворное моментального действия, – пояснил Долохов.
– Скажите, а когда приедет милиция, у вас не будет проблем из-за этого выстрела? Ну, из-за ее ранения? – холодноватым тоном спросила писательница. На автоответчике ее голос звучал совершенно иначе. Не так высокомерно.
– У меня есть разрешение на ношение и применение любого оружия, – успокоил ее Долохов, и она в сомнении качнула головой: