— Катя, успокойся!
Но она уже не слушала и только твердила, прижимая к груди кулачок:
— Я же говорила тебе, мама! Я же тебе говорила, что все этим кончится!
Глава 7
Глядя на ее лицо, побледневшее и напряженное, со сжатыми губами, я подумала: «Ну и что ты будешь делать с этим приступом детской истерики?»
Хотя она вела себя очень мужественно, то есть пыталась изо всех сил сдерживаться, получалось у нее это с трудом.
— Катя, я здесь для того, чтобы помочь Диме, — постаралась я придать своему голосу как можно больше убедительности. Она кивнула, как послушный ребенок. Да, тетенька, я вам верю! Да, вы здесь исключительно для того, чтобы помочь мне вырвать моего друга из рук дурных дяденек!
Я продолжала:
— Только для того, чтобы я помогла Диме, ты должна быть откровенной. Согласна ли ты честно и открыто, ничего не скрывая, рассказать мне о Диме?
— Спрашивайте, что вас интересует, — проговорила она тихо, на минуту подняв глаза, ослепившие меня своим сиянием, и снова уставив их в пол.
— Во-первых, меня интересует, что произошло в Троице-Сергиевой лавре? Он тебе не рассказывал?
— Рассказывал, — вздохнула она. — Ему там почему-то не понравилось. Мне кажется, это оттого, что на него не обратили особого внимания… Знаете, сколько там народу приезжает за советом к старцу Науму? А Дима обиделся. Он не мог простить, что не заметили его состояния. Его беды…
Она посмотрела на свою загипсованную руку.
Все-таки что у нее с рукой?
— Что у тебя с рукой? — спросила я.
Она вздрогнула.
— Можно, об этом мы не будем? — тихо попросила она.
Ольга фыркнула.
— Мама, — тихо прошептала девочка.
— Нет уж. Тебе же сказали, обо всем откровенно…
— Ну почему? Если это не относится к делу… — проговорила я. Жестокость Ольги меня удивила.
— Как это — не относится? — возмущенно воскликнула она. — Еще как относится! Это Дима нам руку и сломал. Димочка наш, славный мальчик… А Катенька об этом говорить не хочет!
Она встала с кресла и принялась расхаживать по комнате.
— То есть как — Дима? Он же твой друг? — удивилась я. Честно говоря, мне все это показалось странным.
— Да, — кивнула Катя.
— Но почему?
— А потому что Екатерина не хотела поверить его бредням о «Светлом Месте», — сообщила Ольга. — Он же и ее хотел с собой увезти. Иначе, видите ли, мы пожениться не сможем. Без благословения старца Бориса — никуда. Даже в туалет нельзя… Тьфу. Пакость…
Она закурила, что-то бормоча про себя. Руки у нее дрожали.
— Моя бы воля, Таня, да еще, знай я хо-тя бы место, где этот уголовник в рясе прячется, я своими руками эту пакость задуши-ла бы!
— Мама! — закричала Катя. — Ну что ты говоришь? Ведь грешно так!
— А на детях глупых наживаться — это не грешно? — сдвинула брови Ольга. — А рука твоя сломанная — не грех?
— Это их беда, — тихо, но твердо ответила девочка.
Так, милые мои. Мне надо узнать как можно больше об этом вашем Диме, о старце Борисе и о «Светлом Месте». Вообще — что это за галиматья такая в воздухе носится?
Я постаралась вернуть мать и дочь в спокойное состояние. Мне это удалось — мои собеседницы задумались. Первой начала Катя:
— Он съездил в храм Успения на службу. И там что-то с ним случилось. Он странный стал. Перестал ходить на службы вообще, а вечерами пропадал в компании… странных таких ребят. Со стрижками в кружок. Где он их нашел — не знаю. Только он все мрачнее и мрачнее становился. Однажды сказал, что весь наш город уйдет под землю, будто бы это Иоанн Кронштадтский сказал. А он ничего такого не говорил, я его книгу всю прочла. Дима же был уверен, что все погибнут, только один человек, осиянный Светом Невечерней Благодати, останется. И старец этот вроде бы живет в «Светлом Месте».
Так. Кто же этого старца в осиянные определил? Или сам себя выдвинул? Впрочем, сейчас шизофреников с манией величия — пруд пруди. Но вот только зарабатывать на собственной шизофрении не все решаются. Старец решился. И попал в райские кущи при жизни.
— Сначала он меня в расчет не брал. Называл «чернорясницей» и говорил, что я во власти предрассудков. Но потом что-то изменилось. Он стал говорить, что я заинтересовала его братьев, и они рассказали обо мне старцу. И он захотел меня видеть. Я отказалась.
— Ха! Ты отказалась! Если бы я не вмешалась, они бы ее силой увезли, — мрачно сообщила Ольга. — Я дверь открываю, а моя Катька лежит на кровати, с задравшейся юбкой, один амбал на ней сверху сидит, а Димочка руки ей за спину заламывает! Я их огрела пару раз, благо что у меня «черный пояс». Так они, гаденыши, все-таки золотую статуэтку Заратустры сперли! Если у них там этот старец, на какой им хрен Заратустра-то понадобился? Ох, Таня, я в такой ярости была, мне тогда ничего не стоило их убить. И то, легче стало бы всем… Ведь они ею когда заинтересовались-то? Когда узнали, что у нее отец — известный археолог! А мать — из заграниц не вылазит. Я сегодня в Норфолке, завтра в Бостоне. У меня, Таня, работа такая — специалист по Джеймсу Джойсу. Кстати, в мире — я вторая величина. Эта шантрапа думала сперва: эта интеллигенция гроша ломаного не стоит. И вдруг узнали, сволочи, что у интеллигенции тоже есть чем поживиться! Тебе Леня не рассказал, сколько у него милый Дима денег и драгоценностей увел? Это же банда, Таня! А старец этот их — просто вор. Его бы сдать в милицию — и дело с концом. Но этот мерзавец прекрасно знает, что многие хотели бы видеть его за решеткой, вот он и укрылся в «черном месте». А эти, которых он ободрал, куда потом подевались, не знаю… Может, он их всех убивает?
Мы с Катькой вздрогнули. Ольга, заметив наш испуг, смягчилась. Наверное, поняла, что с нас сказанного довольно.
— Ну не убивает. Работать на себя заставляет. Такое же было не раз! — пробормотала она.
— Мама, ты уж совсем из них монстров делаешь! — укоризненно покачала головой Катя. — Они просто заблудшие…
— Заблудшие? — вновь возмутилась Ольга. — Нет, Катя, тебе отец Николай слишком много света в душу залил. Ты тьму просто видеть отказываешься! Сейчас, Таня, я тебе покажу, какие нам записочки эти «заблудшие» посылают!
Она встала и прошла к секретеру. Открыв его, достала стопку бумажек, исписанных крупными буквами — округлыми, какими пишут дети или полуграмотные люди.
— Вот, почитай, — вывалила она мне на колени целый ворох.
Я развернула первую попавшуюся бумажку.
«Вавелонская Блядница, сдохнешь на костре!» (орфографию сохраняю). То ли человек нарочно так писал, то ли и правда у него с грамотой совсем плохо.
Следующая записка обещала обеим мучительную смерть, если они не прекратят вместе со своим «козлоногим» отцом Игорем лезть в их дела.
— А почему вы удостоились такого внимания? — поинтересовалась я, отодвигая в сторону прочие записки.
— Потому что Катька с друзьями начала вести просветительскую работу, — хмыкнула Ольга. — А «отец» Игорь — это из семинарии. Он пока еще и не отец вовсе, а студент. Последнего курса. Он как раз сектантами занимается. Декодирует их.
— И что, они пытались выполнить свои угрозы?
— Да. Конечно, пытались. Ящики почтовые поджигали. И сейчас я Катерину из дома одну не выпускаю. Только вместе.
Я посмотрела на ее полное решимости лицо и остановила себя в тот момент, когда усомнилась в том, что ее защита может быть радикальной. Может, да еще как… Эта Ольга, судя по ее сжатым губам и решительному взгляду, запросто в состоянии разметать всю компанию так, что и костей бы не осталось.
Да, и компания у Эдика! Воспоминание об Эдике заставило меня вспомнить и о Ритке. Я посмотрела на часы. Что-то с моей Риткой?
— Можно, я воспользуюсь вашим телефоном? — спросила я.
— Конечно, — показала Ольга на изящный аппарат, стилизованный под вещь начала века.
Я подняла трубку. Набрала номер Рит-ки. Длинные гудки. Потом набрала свой номер.
— Извините, но Татьяны нет дома. Я отсутствую, но душой я с вами. Если вы не хотите сказать мне какую-нибудь гадость, оставьте сообщение после третьего гудка.
Как мило, Таня. Дождавшись третьего гудка, я сказала:
— Таня, перестанешь ли ты когда-нибудь быть легкомысленной?
И повесила трубку, прикусив нижнюю губу. Где же ты, Ритка? Что с тобой? Жива ли ты?
* * *Когда я вышла от Кати и Ольги, уже стемнело. И нахмурилось, дождь только-только набирал силу, но уже обещал превратиться в ливень.
Спрятавшись в машину, я не сразу тронулась с места. Некоторое время я сидела, наблюдая, как капли одна за другой бегут по стеклу. Да уж, не хотелось мне идти на тесный контакт с этим идиотским старцем! Но выхода у меня не было…
— Однако ты знаешь все законы конспирации, «светлый» наш… Не иначе как был в…
Нет. Эта мысль слишком фантастична! Таня, ты уже наворачиваешь… Будь проще…
«И люди к тебе потянутся», — заключила я свою мысль, трогаясь с места.
Дома еще подумаем. Но, мне кажется, искать следует еще и там.
А это значит, нам опять нужен Мельников. Или Началов с его девочками. Нет, что-то не сходится у меня. Странный тип этот Борис. Братва у него — уголовная, а у самого — замашки подполковника КГБ.
Одно неоспоримо — он из тех, кто умеет держать людей в подчинении. Чертов старикашка… Свалился он на мою голову. Благодаря Ритке, а теперь — что же с ней самой?
* * *В домах, даже в самое напряженное время, стены хранят покой и уют. Мои стены сохраняли его тем старательнее, чем упорнее хозяйка дома вляпывалась в разные передряги.
Я вошла в прихожую, смахивая с себя капли дождя, включила свет. Ритки, конечно, не было. Я уже начала испытывать отчаяние, немного притупившее мои чувства.
Нажав на кнопку магнитофона, я услышала первые аккорды «Юрай Хип». Сначала я не обратила на это внимания. Я просто начала подпевать и поставила чайник.
— А почему «Юрай Хип»? — остановилась я, еще не веря смутной надежде. — Ведь я-то слушала Коэна… И кассету не меняла. Значит, Ритка приходила? Ведь кто-то поставил вот эту кассету?
Да, ехидно ответил мне голос Тани номер два. Например, Стас.
— У него ключа нет. Я отобрала. Ключ только у Ритки.
Я бросилась в комнату, пытаясь найти записку или хоть какое-то доказательство ее присутствия в моей квартире.
Ничего не найдя, забрала телефон на кухню и включила автоответчик.
Он сначала пытался снова убедить меня в истинности великих чувств коварного изменника, потом встретил радостным советом наконец-то перестать быть легкомысленной, и я уже потеряла надежду, как вдруг услышала слабый голосок Ритки:
— Таня! Я к тебе забегала, но не смогла дождаться. У меня все хорошо, но за мной следит один подозрительный тип, похожий на кавказца. Я его ужасно боюсь, поэтому пока я поживу у мамы. Позвони мне туда. Как у тебя дела? Таня, я тебя очень люблю и очень благодарна тебе за участие. Но мне кажется, что Эдику уже не поможешь. У меня такое чувство, что его уже нет в живых… Все, пока. Надеюсь, скоро увидимся.
Щелчок. Я откинулась на спинку стула, зажигая сигарету. Сейчас, когда Ритка позвонила, мне стало легче. Я расслабилась. Поэтому следующее сообщение не ошеломило меня. Голос был скрипучим.
— Ведьма, прекрати совать свой нос в чужие дела! Иначе пеняй на себя, сука!
Я подскочила. Так. Когда был сделан этот звонок, догадаться нетрудно. Я ушла от Кати и Ольги. После этого? Ведь сначала на автоответчике звучало мое собственное обращение к самой себе.
Голос… Он казался мне знакомым. Где-то я уже его слышала! Где? Где? Где?!
Сосредоточься, приказывала я себе, но — попробуйте сосредоточиться в тот момент, когда вас шваркнули по голове! А у меня было именно такое состояние…
Я налила кофе, затянулась сигаретой и опять села за стол, достав из кармана куртки кисет.
— У меня много вопросов, — предупредила я свои «кости».
«Ничего, — молчаливо согласились они со мной. — Мы привыкшие».
— И все они немного сложноватые даже для меня, — призналась я.
«Но мы-то тебя поумнее будем», — опять молча кивнули они.
— Тогда поехали. — Я кинула их, успев спросить, что за монстр прячется под личиной старца Бориса?
«35+9+22».
«Если он молчит, это, конечно, не признак ума, но явно доказывает отсутствие глупости».
Дальше включаем собственную мыслительную цепочку. Итак, «кости» сообщили нам, что он не глуп. То есть — хитер. Впрочем, это я поняла уже сама.
Как будет действовать хитрец, заманивая в ловушку, если у него к тому же неплохой опыт подавления людей?
Сам он, конечно, появляться повсюду не станет. Но вот…
— Посредник! — воскликнула я. Конечно. У него должны быть посредники. Вербовщики. — И, соответственно, мой план не так уж плох? — полувопросительно, но все же с большой долей утверждения сказала я, бросая «кости» во второй раз. Плох или хорош мой план?
Они прокатились по столу и замерли.
«33+19+4».
«Для вас существует возможность пострадать от руки злоумышленника».
Ага, спасибо. «Кости» мне напомнили о немного забытом уже звонке. «Ведьма». Это значит, что мои противники меня знают. Вопрос — насколько? Знают ли они, например, как я выгляжу?
Ну конечно, знают. Раз тебя видели и поняли, что ты идешь по их следу. И кто же у нас такой хитрый?
Мне стало немного не по себе. Вот так — все обдумываешь, примеряешь, а потом — бац! И тебе мешает твоя популярность! И чего к ней так все стремятся, к этой дурацкой славе?
Нет, я не хочу сказать, что у меня связаны теперь руки. Я думаю, что перехитрить-то я сумею.
— Ну и чем все это кончится? Я сумею всех их прижать к ногтю? — поинтересовалась я у своих советчиц.
«33+20+12».
«У него очень сильная натура, его мысли совпадают с его поступками».
Я поняла, что речь идет о старце Борисе. Не дура. Правда, оставалось непонятным, что ждет конкретно меня. То, что мой противник умен, хитер и силен, я уже уяснила.
— Так вы же мне не ответили, чем все это для меня кончится? — почти обиженно повторила я бросок.
«34+4+18».
«Вы в опасности и должны следить за своими действиями более внимательно».
Ну вот… Если бы выпало вместо четырех шесть, было бы — «верьте в свои возможности, и ваша мечта осуществится!».
Так нет же — всего одна цифра, и ответ совершенно иной.
Хотя — какого еще ответа можно ожидать при таком вот противничке!
Я вспомнила голос по телефону. «Ведьма»… Он назвал меня моей кличкой. То есть знал, кто я, на все сто процентов.
Если только эта самая ведьма у него не была ругательством…
Где же я могла его слышать-то?
Роясь в памяти, я путалась еще больше, вытаскивая из ее потайных уголков все больше и больше «паутины».
Но ответа не находила.
Новая затяжка сигаретой успокоила меня. В конце концов — не первый год «замужем» за сыскным делом-то, Таня. Где наша не бывала и нигде еще не пропадала. И сектантам этим нас голыми руками не взять…
— А если это — больше, чем просто сектанты? — спросил внутренний мой голос, постоянно и тщетно взывающий к осторожности и осмотрительности.
— Посмотрим, — пообещала я, отпивая глоточек из чашки с кофе. — Времени на них посмотреть у нас, я думаю, будет предостаточно…
Глава 8
Всю ночь по моей крыше кто-то разгуливал. Я слышала эти шаги, но не могла понять, почему они такие странные — как будто человечек был совсем маленький, но в ботинках на каблучках с серебряными подковами.
— Тук-тук… Тик-так…
Или это часы так стучат?
Я открыла глаза. Утро только начиналось, и я потянулась. Серое небо, казалось, залезло ко мне в комнату и уговаривало меня остаться в постели.
«Там все равно у меня запланирован дождь, — казалось, говорило оно мне, — чего тебе вставать?»
Я бы и не против, но дела…
Часы показывали половину восьмого. А это значит, что, если я решила начинать свои военные действия, надо вставать.
Я с неохотой покинула теплое лежбище. Ну и холод! Ноги, встретившись с ледяным полом, возымели острое желание прыгнуть назад.
— Еще чего…
Теперь я отчетливо слышала капли. Они были похожи на часы. Или на каблучки, вышагивающие над моей головой. Стук-стук…
Я потянулась еще раз и прошлепала на кухню. Если честно, я совсем не привыкла вскакивать в такую рань. Но сегодня у меня дело.
Дело…
Вспомнив про него, я сразу как-то погрустнела. Собственно, прошедший день с его бесконечными мотаниями не прибавил мне разгадок, но добавил вопросы. И с чего я взяла, что сегодняшний принесет мне удачу?
Небо-то вон какое серое… Значит, господь к нам сегодня не очень-то расположен. И ангелы-хранители все улетели, как любила говаривать Лора Палмер из «Твин-Пикса».
А наутро ее нашли в пластиковом пакете, мирно плавающей и бездыханной. Мне вот тоже намекали вчера, что лучше бы мне не соваться в их огород. Да и «кости» настойчиво указывали на опасности.
Не переждать ли их, как плохую погоду?
Заказчик-то мой не звонит… Может быть, он вообще обо мне подзабыл?
Мысли эти меня расслабляли, а значит — ослабляли, и я горячо им воспротивилась.
— Фигушки, сейчас проснусь и приободрюсь, — пообещала я собственному кислому отражению, с остервенением приступившему к чистке зубов.
— Ну-ну, — весьма скептично отнеслось к моей заяве отражение. — Посмотрим, каковы вы в сражениях, миледи…
— А то ты не знаешь, — обиделась я. Ну и отражение! Хамит, передергивает. Вот рожу мне скорчило… Совсем от рук отбилось…
Закончив с чисткой перышек, я отправилась к уже вскипевшему чайнику и заварила кофе. Сегодня его надо было именно заваривать — чтобы не передержать на огне, дабы он не получился расслабляющим, а напротив, влил в мой организм заряд бодрости. Поэтому я совершила почти магические пассы с заклинаниями, и, когда обжигающая коричневая жидкость плавно потекла по моему горлу, я почувствовала — вот он, светлый момент, когда из полуразбитой и уставшей, невыспавшейся клячи появляется бодрый, свежий и радостный человек!