Возможно, он думает, ну, было – пригрозил известной певице смертью в состоянии огорчения и сам уже забыл об этой угрозе сказанной сгоряча. В любом случае для Краба и Татьяны это был шанс разыскать Коваленко раньше Прохорова и потолковать с ним на эту тему. И если парень действительно не при чем – посоветовать ему самому придти в милицию, а не дожидаться когда приедет группа захвата и переломает ему кости. После того как композитор попадет в руки органов правосудия, Прохоров точно заставит его сознаться, что это именно он стрелял в Татьяну в ночном клубе и убил ее телохранителя.
Краб посмотрел на часы и сказал, что лучше бы им было приехать в "Жемчужину" ближе к окончанию работы Коваленко. Татьяна согласилась и предложила пока чего-нибудь перекусить. Они пошли на кухню, Татьяна полезла в холодильник, чтобы что-нибудь приготовить, а Краб взял с собой компакт-диск с песнями композитора Коваленко и поставил его в музыкальный центр, который стоял в кухне Татьяны на подоконнике. Первые же аккорды песен привлекли к себе внимание даже равнодушного к песнопению Краба – было в них что-то такое, что заставляло отвлечься от дел и прислушаться. И Татьяна тоже заинтриговано оглянулась.
– А ничего песенка, бодренькое начало, – сказала она.
Песня называлась, несмотря на бодренькое начало, "Я неудачник" и в ней приятным мужским баритоном пелось о том, что как герой песни не старается пробиться в жизни, ничего у него не получается и все идет наперекосяк. Этот пессимистичный настрой, вероятно, и определил последующую творческую карьеру исполнителя и автора песни, отчего Коваленко и не везло. Но не смотря на эти маленькие замечания, все равно эта песня про неудачника была интересной по аранжировке и достаточно забойной – могла бы занять достойное место в хит-параде – это сказала сама Татьяна.
Краб и его дочь слушали на диске песни одну за другой, и отец Тани все более понимал, что Коваленко, вероятно, большую часть своей жизни провел скорее за фортепиано, чем в тире с пистолетом в руке. К тому же тексты его песен говорили о нем, как о человеке легко ранимом и чувственном, где-то недооцененном. Да, такой человек вполне мог в запале нервного срыва выкрикивать угрозы в телефонную трубку, но привести их в исполнение – это вряд ли.
"А мог ли Коваленко нанять киллера, чтобы тот убил Татьяну?", – подумал Краб. Это представилось ему вполне возможным. Например, Коваленко, раздосадованный на отказ Татьяны петь его песни, продает какой-нибудь дорогостоящий музыкальный инструмент и нанимает убийцу. Версия, конечно, шаткая, но и ей тоже нужно уделить внимание и не сбрасывать со счетов. Отец предложил Татьяне следующий план. Они вместе поедут в эту "Жемчужину Мамонтовки", но Таня заходить внутрь не будет, подождет в машине, а Краб какое-то время посидит в кафе как обычный посетитель, попьет пепси, послушает песни, понаблюдает за композитором, а потом попытается с ним переговорить.
Таня согласилась с таким планом, они поужинали, вышли на улицу, сели в машину и поехали в сторону МКАДа. Добирались больше часа, потому что на Ленинградском проспекте пришлось постоять в пробке полчаса, зато за МКАДом дорога была свободна. "Жемчужина Мамонтовки" представляло собой серый сарай, подсвеченный цветными лампочками снаружи. Машину припарковали немного в стороне, чтобы она не мелькала перед входом, Татьяна осталась в автомобиле, а Краб пошел в кафе.
* * *
Он перешагнул через его порог и очутился в отделанном деревом под старинный трактир зале с низким потолком, где было сильно накурено и царил полумрак. За барной стойкой с унылым лицом потягивала кока-колу из высокого стаканчика блондинистая барменша, посетители сидели за деревянными столиками прямо в куртках и пальто и были однообразно похожи – словно все были братьями – коротко стриженые с низкими лбами и плотно сбиты. Очевидно, здесь была своя "тусовка", где недоброжелательно воспринимались новые лица, потому что почти все посетители повернули головы и недобро посмотрели на нового посетителя "Жемчужины".
Краб подошел к стойке и заказал себе пепси со льдом, чем вызвал презрительную усмешку барменши. Вероятно, по ее мнению пепси со льдом пьют только конченые неудачники. Но Крабу было начхать на ее мнение относительно своей персоны – он искал глазами Коваленко и нашел того, кого искал. В самом дальнем углу кафе за инструментом сидел волосатый очкарик и крутил какие-то ручки на усилителе. Вероятно, Краб зашел в кафе как раз когда была пауза в музыкальной программе, потому что Коваленко, закончив с настройкой, объявил в микрофон следующую песню.
Она была адресована местной "братве" и зал взорвался аплодисментами и свистом. Коваленко с печальным видом пропустил вступление и потом хриплым голосом запел что-то о неудавшемся побеге из мест не столь отдаленных. Краб засомневался в том, что он приехал по назначению – уж больно песни и голос очкарика не походили на тот материал, который он слушал только что вместе с Татьяной на компакт диске. Может быть, это был вовсе и не Коваленко, а какой-то другой музыкант? Барменша поставила ему на стойку пепси и Краб спросил у нее:
– А скажите, этот певец и есть тот самый Коваленко?
– Ну, это Коваленко, а че? – спросила она.
– А чего он тогда поет какую-то блатную чушь? – сам себя негромко спросил Краб, взяв стакан.
Барменша злобно зыркнула на него глазами, потом покосилась на местную "братву", которая сидела за двумя сдвинутыми вместе столами и картинно "тащилась" от песни. Барменша вероятно подумала о том, что если бы бандиты слышали, что сказал этот "старый пень", они бы его порвали на куски. Но Крабу было наплевать на "братву" – ему нужен был Коваленко, поэтому он взял свой стакан, отошел от бара и присел за свободный столик, не сводя глаз с певца. Тот был среднего сложения, сутуловатый, по его поведению явно было видно, что он, как говорится, находится не в своей тарелке. В темноте не было видно его глаз и поэтому Краб решил подойти поближе. Когда Коваленко закончил песню, Краб подошел к нему и поинтересовался почему тот поет какую-то блатную ерунду, а не исполняет своих песен, например, "Я неудачник". Коваленко растерялся, заерзал на стуле и спросил – откуда он знает его песни?
– Допустим, я продюсер, – ответил Краб и скрестил руки на груди, скопировав при этом выражение лица Бальгана.
Но внешне на продюсера он не был не слишком похож и поэтому Коваленко, затравленно взглянув на него и не поверив, ответил, что он поет тут то, что ему публика заказывает и за что деньги платит, а свои песни он поет дома для себя. Во время разговора композитор несколько раз стрельнул призывно глазами в сторону местной "братвы", которая, вероятно, его опекала от назойливых посетителей. Краб в это время поинтересовался – могут ли они присесть за столик и переговорить по одной теме после окончания его певческого отделения? Композитор не сразу ответил на этот вопрос – сначала стал мяться, глаза его испуганно забегали, а потом он ответил неопределенно ни да, ни нет – промычал что-то нечленораздельное.
Краб подумал в этот момент, что, наверное, с их с Татьяной стороны разумнее бы было подождать Коваленко возле кафе. После того как он выйдет с работы, схватить за шиворот, засунуть в машину и уже потом вести с ним разговор. Но, во-первых, умная мысля приходит опосля, а во-вторых, Коваленко мог с работы сразу же от входа сесть в такси и уехать – тогда бы вообще Краб не смог бы его достать. Краб сказал, что подождет Коваленко за своим столиком и в это время, толкнув Краба плечом, со стороны стола местной "братвы" появился здоровый, сильно поддатый детина и спросил у музыканта хриплым басом:
– Че замолчал, Коваль, в натуре? Давай, гони дальше наши пацанские песни. Работай, доходяга, работай! Не хер тут языком чесать.
– Да я вот… тут человек подошел… поговорить… – пробормотал Коваленко, искоса поглядывая на Краба.
– Где тут человек? – спросил детина, оглядываясь, словно в упор не видя никого. – Где человек, я не вижу? Этот что ли "человек"?
Он ткнул мизинцем, унизанным золотым перстнем отцу Тани в грудь и произнес уничижающим тоном:
– Так это не человек, а говно! Че тебе надо тут, задрот? – нагло спросил он у Краба, оттопырив нижнюю губу и напирая. – Че лабуха отвлекаешь? Не слышал что ли он для братвы поет? Слышал? Вот и отвали, пока рожа цела!
Крабу совсем не хотелось устраивать драку с пьяным отморозком в подмосковном кафе – у него была другая задача на сегодня – нужно было как-то найти способ побеседовать с Коваленко тет-а-тет, а не махать кулаками, поэтому Краб отошел к своему столику и присел на стул. Но отморозок естественно воспринял этот шаг Краба как трусость и пас с его стороны, а поскольку выпитый алкоголь толкал его совершить "подвиг" – начистить кому-нибудь рожу, то он подошел к столику, за который сел Краб и прицельно плюнул ему в стакан с пепси.
После этого он самодовольно ухмыльнулся и подбоченился с таким видом, мол, ну, и чего ты щуришься, да, мол, я тебе в стакан плюнул – ну, скажи мне что-нибудь? Он явно нарывался на драку, но драка не была нужна Крабу. Он решил все-таки уйти из этого заведения и подождать Коваленко в машине вместе с Татьяной. Поэтому Краб встал с места и направился к выходу. Но отморозку не хотелось, чтобы "дядя" вот так ушел – ему хотелось побоксировать, а "объект" для битья, как ему показалось, был идеальный – какой-то зачуханный работяга, которому что с зубами, что без зубов ходить – без разницы.
– Ты куда собрался, чухан? – спросил детина, догоняя Краба. – Я тебя не отпускал!
И он постарался ударить Краба кулаком в затылок. Но Краб резко убрал голову вправо, развернулся, отбил его руку вверх и справа снизу с большим замахом врезал амбалу в челюсть, а потом левой в ухо и правой прямой в нос. Детина был тяжел и крепок, поэтому от этих зубодробительных ударов не упал, а только зашатался и отступил назад. Но глаза его тут же покрылись туманной поволокой – это был явный нокдаун. Чтобы завершить серию ударов, Краб высоко подпрыгнул, развернулся в прыжке и ногой врезал детине в грудь так, что тот полетел к барной стойке и едва не снес ее своей массой. Барменша завизжала, как свинка на бойне, со стойки посыпались, разбиваясь, на голову амбалу фужеры и бокалы. Коваленко, который уже начал петь первый куплет песни, испуганно замолчал, а веселая музычка из клавишных продолжала литься – "тыц-пыц, тыц-пыц".
Краб глянул на Коваленко, решительно подошел к музыканту, схватил его за шиворот и сказал:
– Ты сейчас пойдешь со мной! Поговорим в машине!
Коваленко торопливо закивал – ведь мужичонка только что запросто уронил самого боевитого боевика в округе, зачем же композитору было рисковать своим здоровьем? Он и стал торопливо вылезать из-за клавишных. Но в это время уже вскочила из-за своего столика местная "братва", а их было человек шесть и намерения их были очевидны. Краб было потащил композитора к выходу, но дорогу ему преградили бандиты. Один из них замахнулся, пытаясь ударить Краба в лицо, но промазал, получил прицельно между ног и рухнул на колени. Краб добавил ему каблуком в лоб и тот рухнул спиной на пол.
И все-таки силы были неравны – на него кинулись с двух сторон сразу два бандита. Крабу пришлось выпустить Коваленко и тот на четвереньках уполз куда-то в сторону. Началась крутая драка. Для Краба рукопашный бой был профессией, которой он с большим энтузиазмом посвятил всю свою жизнь, а заплывшие жиром местные "братки", видимо, привыкли пугать всех своим авторитетом и дубасить только тех, кто их боялся и ответить не мог, поэтому Краб легко отбивался от плохо поставленных ударов, а сам практически не промахивался. Трещала мебель на которую валились поверженные бандиты, а испуганные посетители кафе жались по углам.
И все же бандитов было численно много и дури у них хватало – это было плохо, зато они были сильно пьяные, едва держались на ногах и это уже работало на Краба. Он больше играл с ними, уходя от ударов и сталкивая лбами разъяренных отморозков – выматывал их, хотя это было сложно делать в узком пространстве зала кафе. Если кто-то из бандосов хватал его за одежду, тогда уже Краб выворачивался, иногда ломая кисти рук или же делая вывих плечевому суставу.
В очередной раз раскидав всех по разным сторонам, Краб предлагал остановиться, но бандитам на собственной территории позорно отступить все бандой перед одним пришлым мужиком было позорно, оттого они лезли и лезли снова, получали по шее, падали, вставали и снова лезли в атаку. Хватались за стулья, но эти стулья у них же на головах и ломались.
Наконец, Крабу надоело играть в "милосердие" и он стал "работать" в полную силу – как на войне – не щадить. И уже через пять минут все было кончено – музыку из пятисотваттных колонок заглушали стоны и крики корчащихся на полу "авторитетов". Остальные посетители кафе прижались к стенам, не смея даже пошевелиться. На глазах местный "мафиозный клан" был позорно раздавлен случайно забредшим в "Жемчужину Мамонтовки" дядькой, и все посетители понимали, что завтра они все невольные свидетели позора местной "братвы", будут биты этими же бандитами, которые валяются сейчас на полу и стонут от боли. Поэтому посетители молчали и лишь косились на "супермена", который поправив одежду, огляделся.
– А где же Коваленко? – спросил Краб у остолбеневшей барменши.
– А… он… убежал… через кухню… – заикаясь ответила она.
– Черт, – выругался Краб и рванул на кухню.
Дверь в кухне, ведущая улицу была открыта, повар-армянин, которого Краб прижал к стене, поклялся мамой, что Коваленко выскочил наружу и побежал по улице. Краб выскочил на узкую улочку деревянных домов и дач. Фонарей не было – непроглядная темнота не давала возможности ничего увидеть – куда мог побежать композитор. Краб наудачу пробежался вдоль по улице, но от основной улицы вело в разные стороны столько проулков, что композитор мог скрыться в любом из них и найти его не было никакой возможности. Краб остановился и понял, что Коваленко он упустил.
Возвращаться в кафе он не стал, пошел сразу к машине, в которой ждала его Татьяна. Сегодня он начал действовать неправильно, а оттого и упустил Коваленко. Но он же все-таки был "штурмовик", а не гражданский оперативник, военный, а не милиционер, поэтому и поступил как-то глупо, непродуманно. Краб хотел найти оправдания для себя, но не нашел их. Он упустил основного подозреваемого, спугнул его и теперь Коваленко вряд ли снова вернется в кафе "Жемчужина Мамонтовки". А где его искать теперь – Краб не знал.
Глава 3
Приехав в Москву, Татьяна и ее отец решили поужинать в китайском ресторанчике. Краб был расстроен своей неудачей в деле поимки подозреваемого и дочь пыталась как-то отвлечь его от грустных мыслей. Она угощала отца невиданными деликатесами китайской кухни и сама болтала без умолку – рассказывала последние анекдоты и смешные байки из жизни "звезд" – вела ничего не значащую беседу. Потом она стала рассказывать отцу о тонкостях работы в шоу-бизнесе, в котором офицер-морпех разбирался слабо, да и в общем-то недолюбливал его представителей.
Ему казалось, что это легкий хлеб – чего там напрягаться-то, пой в свое удовольствие, скачи по сцене, а тебе еще и денежки за это платят. Но Татьяна возразила, что не все так просто – в спину все время дышат конкуренты, а удержаться на плаву очень сложно – симпатии публики постоянно меняются. Никогда не угадаешь чего будет нужно завтра. Гораздо легче держать магазин или ресторан – кушать люди хотят всегда и будут покупать продукты в любое время. То же самое и с одеждой. Но иногда людям бывает совсем не до песен.
К тому же еще и продать записанный альбом и заработать на этом в условиях безнаказанного Российского пиратства очень-очень сложно – прибыль в основном уходит в карманы "пиратам", а артист живет только на деньги с концертов, да еще в рекламе снимается. Так что, приходится привлекать к себе внимание любыми способами. Татьяна добавила, что хотя и плохо так говорить, но это неудавшееся покушение на нее в клубе добавило ей популярности и теперь интерес к ней в народе вырос и ее альбом будут лучше продаваться. А вот если бы ее убили, не дай бог, конечно, то можно было бы смело печатать тираж компакт-дисков и кассет раз в десять больше – раскупили бы все подчистую.
– В России любят только мертвых, – закончила Татьяна, – не я это придумала, классик сказал. Не помню только кто именно.
– Что ты сейчас только что сказала? – нахмурившись, переспросил Краб, отвлекаясь от острой китайской еды.
Татьяна повторила фразу, но оказывается отца взволновало не высказывание классика, он попросил ее пересказать то, что она сказала до классика. Татьяна повторила.
– Погоди, – задумавшись, произнес Краб, – если бы ты погибла, то права на этот твой альбом "Поцелуй змеи" перешли бы к кому – к Бальгану?
– Да, – кивнула Татьяна, – мы же в принципе вместе его делали. Так что, если бы меня убили, то продюсер бы сорвал здоровенный куш, много денег бы зара… ой, пап, а ты что такое сейчас сказал? Ты что – думаешь это Бальган захотел меня убить? Нет, я не верю в это, я Бальгана хорошо знаю, он на такое не способен! Он не такой! Он гад, конечно, но не до такой же степени!
– Погоди, – прервал Татьяну отец, – давай разберемся в ситуации. Вот, на данный момент ты уже записала свой альбом "Поцелуй змеи", работу свою сделала. И ты, выходит, Бальгану больше и не очень-то нужна. Кроме того, если ты погибнешь, то стоимость альбома повыситься в несколько раз. Я тебя правильно понял?
Татьяна кивнула. Ее брови нахмурились, она прикусила губу как делала всегда, когда волнение охватывало ее. А что если отец прав – ведь Бальган может одним махом "срубить" кучу денег, продав записанный ею материал рекордс-компании в том случае, если ее уже не будет в живых. Он при его сноровке и таланте всё "пробивать" сумеет подать ее смерть как фарс – распихает слезливые статьи по газетенкам, на ТВ пролезет в передачи – будет с печальной миной вещать в телеэфире, как ему трагично и больно переживать утрату. А сам слюнявыми пальчиками будет денежки подсчитывать в кармане. А когда шумиха со смертью Татьяны уляжется – Бальган найдет себе новую эстрадную "куклу", вон сколько их расплодилось на всяких "Фабриках" – за копейки готовы горло драть, и будет раскручивать уже ее.