Татьяна кивнула. Ее брови нахмурились, она прикусила губу как делала всегда, когда волнение охватывало ее. А что если отец прав – ведь Бальган может одним махом "срубить" кучу денег, продав записанный ею материал рекордс-компании в том случае, если ее уже не будет в живых. Он при его сноровке и таланте всё "пробивать" сумеет подать ее смерть как фарс – распихает слезливые статьи по газетенкам, на ТВ пролезет в передачи – будет с печальной миной вещать в телеэфире, как ему трагично и больно переживать утрату. А сам слюнявыми пальчиками будет денежки подсчитывать в кармане. А когда шумиха со смертью Татьяны уляжется – Бальган найдет себе новую эстрадную "куклу", вон сколько их расплодилось на всяких "Фабриках" – за копейки готовы горло драть, и будет раскручивать уже ее.
Бальган ведь, несмотря на доброжелательный внешний вид, на самом деле очень жестокий этот Бальган. Когда Милена Дольская ушла от него, она, переоценив свой деловой нюх, стала ошибаться с репертуаром, выбирать себе проигрышные песни, которые петь надо было в семидесятых, а не сейчас, оттого рейтинг ее сильно упал. И капризничать очень стала, вести себя заносчиво, словно она не просто женщина, а архангел с неба – ведь она "мегазвезда" – работать стало с ней невозможно и постепенно все стало у нее разлаживаться. Кто-то взлетает вверх, а Дольская медленно сползала вниз. Она кинулась обратно к Бальгану, мол, прими-пожалей, а тот у нее перед носом дверь захлопнул. Бальган безжалостно обрубил все концы, просто оттолкнул ее от себя и перестал вовсе ей интересоваться. А ведь Дольская, поговаривают, была его любовницей и он ее все равно не пожалел, и теперь спокойно наблюдает как она постепенно стекает в унитаз.
– Хотя, конечно, с другой стороны, – продолжил размышлять вслух отец, – зачем продюсеру убивать курицу, которая несет золотые яйца? Ведь ты же напишешь еще один альбом, а потом еще один альбом – и в результате получится, что ты все равно и дальше будешь зарабатывать для Бальгана его деньги.
– А если "курица" совсем перестанет нестись? – спросила Татьяна, помахав кистями рук, как крылышками. – Или станет "нести" не золотые, а простые яйца? Тогда что? Тут дело такое – Бальган же может за один альбом "убитой маньяком Татьяны" выручить столько же денег, сколько за пять альбомов живой Татьяны. Зачем ему ждать, когда я напишу еще пять альбомов, когда можно получить все деньги уже сейчас? Вот же гад какой, а? Улыбается мне, а сам убить меня захотел!
– Погоди ты с обвинениями, – сказал Краб, – это же только одна из версий. Может быть, Бальган тут и вовсе не при чем. Во всяком случае, он не должен знать, что попал под подозрение. Постарайся ничем себя не выдать, ладно?
– Хорошо, – согласилась Татьяна, – я буду молчать, как рыба.
Тут у нее зазвонил мобильный телефон, она взяла трубку и стала разговаривать. Краб понял, что говорит его дочь с Мариной – женой Бальгана – Марине нужна была машина куда-то съездить. Татьяна пообещала через полчаса подъехать к подъезду и передать автомобиль ей из рук в руки. Они вышли из кафе, сели в "Тойоту" и поехали в сторону дома. Марина ждала их, прогуливаясь по дорожке вдоль дома. Увидев их улыбнулась и приветливо помахала рукой.
Татьяна выскочила из машины, они обнялись и поцеловались. Марина была очень огорчена тем, что Татьяна съехала от них, сказала, что ей теперь жутко одиноко, ведь муж все время на работе, приезжает поздно, он замотан, раздражен, на нее у него совсем нет времени. Когда была Татьяна, то можно было поговорить, посмеяться попить кофе и подымить сигареткой.
– Вы заходите к нам в гости, – пригласила она Татьяну и Краба, – Бальгана все равно никогда нет дома, а мы с вами вина выпьем, поговорим о том, о сем. А то такая тоска мне одной дома сидеть. Я часто вспоминаю когда мы с Бальганом приехали в Москву из Тулы. Нищие были, голодные, жили черти где, чуть ли не на чердаке, спать ложились на пустой желудок. А все равно как-то душевнее тогда было. Ну, ладно, что я вас гружу своими смешными проблемами… пока…
Она села в машину и уехала.
– Хорошая она, – сказала Татьяна, – добрая. А ведь они с Бальганом поднимались с самого низу, все своими силами пробивали, Бальган без работы сидел, песни писал, пробовал их протолкнуть кому из известных артистов, но никто не брал. А Марина – в жизни не скажешь – в столовой на раздаче работала, приносила ему что осталось, он и костям тогда был рад. А теперь видишь – заработали же себе на нормальную жизнь. Все-таки мне чего-то кажется, что Бальган хоть и гнус, но на такую низость как убийство не способен. У него Марина такая хорошая…
– А детей у них нет что ли? – спросил Краб.
– Нету, – помотала головой Татьяна, – они когда пробивались в Москве им не до детей было – сами жили, как Карлсоны какие-то на чердаке – какие уж тут дети? Маринка тогда много абортов сделала – вот и сказалось, что теперь никакими врачебными способами ей уже не помочь. Так жалко ее – вроде и денег уже – куры не клюют, а сделать ничего нельзя. Вот она и тоскует – был бы у нее ребенок – разве бы она вот так бы маялась?
Краб согласился, что не маялась бы. Они пошли по улице в квартиру. На мобильный Татьяне позвонил продюсер и сказал, что едет к ней – есть серьезный разговор. Краб еще раз напомнил ей, чтобы она не прокололась в их подозрении насчет участия Бальгана в покушении – пока время не пришло. Татьяна даже ногой топнула – возмутилась – я что, маленькая, что ты мне по три раза напоминаешь?
* * *
Бальган приехал, как обычно задерганный, нервный и слегка пахнущий алкоголем. Было уже поздно – около полуночи – Татьяна, лежа на диване, смотрела музыкальный канал, а ее отец чинил водопроводный кран в кухне, который при включении воды издавал нечеловеческий рык. Продюсер плюхнулся в кресло, утер вспотевший лоб и стал интересоваться у Татьяны ее настроением. Она отвечала ему односложно, не отвлекаясь от телевизора.
Краб закончил возиться с водопроводом, вышел и сел на стул в комнате. Бальган пожаловался, что Татьяна не хочет с ним разговаривать и обратился к ее отцу. Он рассказал ему, что завтра после полудня Татьяну пригласили участвовать в очень рейтинговой передаче на Первом канале. Ей нужно будет ответить на вопросы популярного ведущего Андрея Вальша, а потом спеть всего одну песню из нового альбома. В конце своей речи он добавил, что если и это выступление сорвется, то на центральных каналах их видеть больше не захотят! Бальган с такой мольбой посмотрел на отца Татьяны, что тот перевел взгляд на дочь и спросил:
– Таня, а может быть, съездим завтра? Как считаешь?
– Можно, – ответила Татьяна, не поворачивая головы.
Продюсер вздохнул с облегчением и еще больше обмяк в кресле. Он попросил чашечку крепкого чая с лимоном. Краб вышел на кухню, чтобы заварить чай, а Татьяна повернулась, убавила у телевизора звук и долгим-долгим взглядом с прищуром посмотрела на Бальгана.
– Ты чего на меня так смотришь? – спросил продюсер.
– Саша, а вот скажи мне, если бы я погибла тогда в гримерке, ведь мой альбом стоил бы тогда дороже? – задала вопрос Татьяна.
– Стоил бы, – устало согласился продюсер, – а с чего это ты спрашиваешь?
– То есть тебе выгодно было бы, если бы я погибла?
Бальган нахмурился и спросил:
– К чему это ты клонишь?
Татьяна встала с дивана, скрестила руки на груди и выпалила все, о чем обещала отцу молчать и с каждым ее словом продюсер багровел, хотя хотел казаться спокойным. На кухне Краб тихо ругнулся – надо же, вот ведь просил ее ничего не говорить, а она все равно поступила так, как посчитала нужным. Он подошел поближе к косяку, чтобы если что вмешаться. Но Бальган, казалось, ничего не собирается предпринимать – он сидел молча, опустив голову. Татьяна закончила свои обвинения аргументами, которые ей казались прямым доказательством вины Бальгана – ведь никому кроме него не выгодна была в материальном плане ее смерть. Только он после ее смерти оставался правообладателем ее альбома и он бы получил все деньги.
Когда она замолчала, повисла тяжелая пауза. Бальган кашлянул и что-то пробормотал себе под нос. Краб следил за ним со спины – если продюсер действительно виновен, то от него можно было ожидать чего угодно. И Краб увидел как Бальган сунул руку себе за пазуху. Он моментально появился сбоку с чашкой чая на таком расстоянии, что если бы у продюсера в руку оказался пистолет, то он успел бы его выбить. Но Бальган достал носовой платок, высморкался в него, посмотрел на стоящего рядом отца Татьяны с чашкой и сказал:
– Спасибо, что-то расхотелось мне пить чай. И тебе, Татьяна, спасибо. Это в благодарность за мое отношение к тебе ты меня обвиняешь. Мы с Мариной к тебе как к родной относились, а теперь ты говоришь, что я хотел тебя убить из лишней пачки долларов. Неужели ты и правда думаешь, что я на это способен?
– Не я так думаю, а так факты складываются! – произнесла Татьяна не так уверенно, правда, как начала.
– Не я так думаю, а так факты складываются! – произнесла Татьяна не так уверенно, правда, как начала.
– Пойду я, – сказал Бальган, поднимаясь с кресла. – Ты мне очень больно сделала. Я к тебе как к родной, а Марина, она же вообще в тебе души не чает. А ты думаешь что мы…
– Ты не обобщай, – совсем уже неуверенно произнесла Татьяна.
– Пропуска на завтрашнюю съемку выписаны будут, – продолжил Бальган с подавленным видом, – на проходной я их оставлю в студии, где мы клип снимали на "Поцелуй змеи". Ты должна помнить где это. Раздумаешь завтра приходить на съемку – твое дело, я думал как лучше, а ты вот как… после твоих обвинений вряд ли мы дальше сможем работать вместе… ты ж понимаешь… мы не сможем доверять друг другу…
Он пошел к двери, его плечи были опущены вниз. Татьяна опять закусила губу. Краб глотнул чаю из чашки, которую приготовил продюсеру, потом ушел на кухню и сел за стол. Его дочь была слишком взрослой и слишком самостоятельной, чтобы ему читать ей морали. Татьяна пришла на кухню сама, налила и себе чаю, села напротив.
– Дуешься на меня, да? – спросила она. – Скажешь, дура я, да? Ну, не сдержалась я, не умею я так вот лицемерить – глядеть в глаза, знать что человек, может быть, хотел меня убить и ему улыбаться. Я его проверить хотела – ошарашить, что я знаю, что это он, он бы и раскололся.
– Проверила? – спросил отец.
Татьяна ничего не ответила – ей не стало понятнее что происходит в ее жизни. Сначала ей казалось, что Бальган затеял это покушение, а когда она стала его обвинять, в глаза ему смотрела – ей показалось, что и не он это вроде – не мог он так с ней поступить. Хотя, опять же, чужая душа потемки и самые больные укусы делают те, кто рядом с тобой находятся – друзья, родные. Это они предают, продают, бросают, а не те, кого ты не знаешь вовсе, не дяди и тети с улицы. Хотя Бальган тертый калач, хороший актер – он мог и притвориться, что ему горько и больно от этих обвинений. Да и что для него эти обвинения, ведь киллера, которого, допустим, продюсер нанял для убийства Татьяны, могло уже давно не быть в живых. Работу порученную ему киллер не сделал – его самого бритвой по горлу и в колодец. Поди теперь докажи, что это Бальган затеял все это убийство с целью наживы, ведь исполнителя нет в живых!
– Ладно, – сказал отец, – не терзай себя. Завтра на съемку съездим, а там видно будет что дальше делать.
* * *
Назавтра настроение у Татьяны было ужасным – не хотелось никуда ехать, ни на какую съемку. Но отец вытряхнул ее из кровати, запихнул в ванную комнату, чтобы она привела себя в порядок, а потом накормил завтраком и помог ей собраться. Таня позвонила жене Бальгана и Марина разрешила взять свою машину. Когда Татьяна была готова, они вышли на улицу и пошли на стоянку. Сыпал густой новогодний снег, люди тащили домой елки, а витрины магазинов, украшенные китайскими гирляндами сверкали даже днем. Отец в этот день сам сел за руль Марининой "Тойоты". Таня плюхнулась на заднее сидение автомобиля и сжалась, плотно закутавшись в свою шубку – ей не хотелось ни с кем разговаривать, никого видеть и тем более где-то петь, улыбаться и скакать. Она знала, что это состояние пройдет как только она выйдет на сцену – все как рукой снимет – и энергия от нее пойдет к зрителям, и голос зазвучит, и все будут довольны.
Но пока они еще ехали в машине, она позволила себе немножко подепрессировать и недовольно побурчать. Краб ее бурчания не замечал и не лез к дочери с разговорами, слушал песни по радио и только иногда спрашивал дорогу, теряясь на улицах столицы. Приехали к телестудии вовремя, их пропуска, как и обещал Бальган, оказались на месте. Татьяна спросила у какого-то манерного молодого человека с крашеными ногтями про Бальгана и тот ответил, что продюсер сейчас находится у режиссера в будке, они обсуждают программу, а потом пояснил какая именно гримерка выделена для Татьяны и как туда пройти. Краб и дочерью пошли в гримуборную, которую выделили для Татьяны.
По дороге к гримерке они столкнулись с высокой ухоженной женщиной лет тридцати, которая увидев Татьяну, остановилась, назвала ее "деточкой", чмокнула в щечку, спросила – как она поживает, прошел ли шок после того как по ней стреляли? Татьяна тоже была любезна и улыбчива, поблагодарила ее за заботу, обняла на прощание и пожелала удачного выступления. Женщина пошла в свои апартаменты в сопровождении четырех телохранителей-амбалов.
– Что это она сегодня такая любезная? – вполголоса спросила сама у себя Татьяна. – Ворона в темечко клюнула что ли? Даже поздороваться со мной не забыла.
– А кто это? – проходя за дочерью в гримерку с костюмами на плече, поинтересовался отец.
– Поп-дива Милена Дольская, – ответила Татьяна, – наша российская мегазвезда. Помнишь я тебе про нее рассказывала?
– Ты говорила, что она старая уже, в тираж пора, а ей лет тридцать всего, – сказал отец, – она моложе меня.
– Ха-ха, на ней три тонны макияжа и пластических операция столько сделано, что пупок уже скоро окажется на подбородке, – ответила Татьяна, – вот и выглядит поэтому хорошо. Деньги есть – будешь выглядеть моложаво. Сейчас, папа, вошло в моду выглядеть моложаво. А вообще-то она тетка-то неплохая, эта Дольская, посмотрим еще на меня когда я буду в ее возрасте, может быть, я еще похлеще стервой, чем она буду.
Отец оставил костюмы внутри гримерки, а сам встал возле дверей снаружи, пока дочь переодевалась для выступления. И вскоре он увидел как "неплохая тетка" Милена Дольская несется уже в концертном костюме – в шикарном платье, расшитом вручную на своих высоких каблучищах мчится по коридору в его направлении. Глаза ее были налиты кровью как у голодной волчицы, у которой отняли кусок мяса. Поп-дива подскочила к двери, которую прикрывал своим торсом Краб и остановилась напротив, а ее четыре "волкодава" выстроились сзади, тяжело дыша словно цепные псы.
– Я хочу войти!!! – громко крикнула Дольская Крабу прямо в лицо.
Он попытался возразить, что Татьяна переодевается, но поп-дива бесцеремонно оттолкнула его и рванула за ручку двери. С женщиной Краб драться не стал, отошел в сторонку и пропустил ее внутрь, а дверь оставил приоткрытой. Телохранители Милены – все как на подбор рослые, одинаково сложенные даже на лицо были похожи, как братья. Дольская забежала в гримерку, увидела Татьяну, которая стояла в лифчике и в трусиках, держа в руках концертные джинсы.
Дольская сразу же стала орать:
– Ты, малолетка наглая, ты как посмела выступать после меня! Не доросла еще, чтобы после меня на сцену выходить!
И так далее в том же духе. Татьяна поспешила натянуть брюки, футболку и тяжелые ботинки на толстой подошве, поэтому ничего не отвечала, а когда переоделась, стала возражать поп-диве – мол, не знаю я ничего про очередность выступления, я только приехала и куда меня в программе Бальган поставил, в том месте и буду выступать! Краб заглянул внутрь гримерки опасаясь за дочь, но один из телохранителей Дольской с белым платочком в кармане безупречно выглаженного пиджака, этакий "джентльмен", удержал его за рукав и приказным тоном произнес:
– Стой тут, не хрен туда соваться.
– Тебя забыл спросить, – ответил Краб, выдернув руку из клещей телохранителя и вошел внутрь.
Он поспел вовремя, потому что Милена уже раздухарилась не на шутку – ее трясло от злости, а напряженные когти рук с длинными ногтями были похожи на лапы стервятника. Но Татьяна и не думала отступать, а настойчиво просила Дольскую выйти вон из ее гримерки, указывая пальцем в направлении двери. И тогда разъяренная поп-дива не сдержалась, стремительно ухватила Таню за рыжие ее кудри и стала тягать ее голову туда сюда. Краб был в полной растерянности, ведь ему артисты вообще представлялись этакими небожителями, которые поют о вечном и добром, ведут себя интеллигентно, а сами по определению должны быть эталоном порядочности – а смотри-ка ты на них – дерутся как два морпеха на учениях.
Он даже и не знал что предпринять в этих условиях, поэтому стоял, как столб, наблюдая как две певицы сцепились и дергают, царапают друг друга за разные места. В это время Татьяна, которой убитый киллером ее телохранитель Саша в свободное время показывал приемы и учил защищаться, перехватила инициативу в драке – она с размаху врезала поп-диве носком тяжелого ботинка на платформе под коленку. Милена завизжала благим матом, выпустила Танины волосы и непроизвольно нагнулась, потянувшись руками к больному месту, а Татьяна, не теряя времени, боднула Дольскую головой прямо в нос. Та зашаталась на высоких каблуках, рухнула на попу и растянулась на полу. Два телохранителя Милены кинулись поднимать поп-диву, а еще двое схватили Татьяну и закрутили ей руки за спину так, что она закричала от боли. Это обстоятельство вывело Краба из состояния столбняка.
– Отпустите ее, – сказал он телохранителям Дольской, подходя ближе.