При появлении детей дед Куфель приоткрыл один глаз и приветливо улыбнулся.
— Кого я вижу?! — громогласно вопросил он надтреснутым, но еще довольно зычным голосом.
— Добрый день, дедушка. Хорошая сегодня погода.
Старичок протяжно зевнул и приоткрыл второй глаз.
— Замечательная, только эти проклятые мухи не дают покоя.
— Надеюсь, ревматизм вас сегодня не донимает? Старичок потянулся, отчего тесный его сюртук затрещал по швам.
— Благодарение богу, ничто меня сегодня не донимает, — сказал он и, тепло улыбнувшись, добавил: — Ну а ты, молодой человек, как себя чувствуешь?
— Спасибо, очень хорошо.
— А каково самочувствие твоей уважаемой мамы?
— Спасибо, она абсолютно здорова.
— А твоего братишки?
— Спасибо.
— А бабушки?
— Бабушка, благодарение богу, находится в полном здравии.
Гипця с искренним недоумением прислушивалась к столь витиеватому обмену любезностями. Когда дед Куфель, перечисляя родственников, добрался до бабушки, она тронула Кубуся локтем.
— Слушай, у тебя ведь нет ни бабушки, ни брата.
— Тс-с! — одернул ее мальчик. — Не мешай. Деду нравится расспрашивать, ну так что?
Гипця молча пожала плечами. Она не могла дождаться, когда же наконец ее спутник приступит к делу Креци. Метод Кубуся требовал, видимо, очень большого терпения.
Тем временем старичок поправил на шее большую «бабочку» в горошек и, откашлявшись, провел ладонью по лысине. Потом, окинув Кубуся быстрым взглядом, он спросил:
— А у тебя ко мне какое дело?
— У меня? — протянул Кубусь с безучастным видом. — Да я так… Вот проходили мимо, я и подумал, что хорошо бы вас навестить…
— Ну-ну… — рассмеялся дед. — Очень приятно, что не забываешь старика! — чуть насмешливо проговорил он.
— Что вы, как можно! — живо запротестовал Кубусь. — Вы, наверно, сегодня еще не пробовали пивка?
В глазах старика блеснули веселые искорки.
— Ты как в воду глядел, не пробовал.
— Так какое пиво вам принести?
— Кружечку светлого, только с шапочкой.
— Сию минуту! — Кубусь повернулся на каблуках и исчез в дверях буфетной.
— Золотой паренек, золотой паренек! — с признательностью прошептал старик и, предвкушая близкое блаженство, облизал сухие губы.
Увидев пиво, он окончательно проснулся. Голубые глаза его светились радостью, а полное лунообразное лицо выражало довольство. Сдунув легкую пену, он с наслаждением погрузил запекшиеся губы в прохладную золотистую жидкость и медленно потянул в себя пиво.
— Неплохо, неплохо, — оценил дед Куфель благотворный напиток, — но все же не то, что в прежние времена!
Старик отставил кружку в сторону.
— Ну а теперь скажи, что тебе надо, — произнес он, лукаво прищурив глаз.
— Да, собственно, ничего…
— Говори же, я тебя знаю! — засмеялся старик. — Ну, пожалуйста, скажи, какое у тебя ко мне дело.
Кубусь громко сглотнул.
— Может быть, вы, дедушка, знаете, кто из местных занимается собачками?
— Собачками, говоришь? — Дед Куфель задумался, машинально потирая ладонью лоб.
— Собачками, — подтвердил юный детектив. — У одной пани пропала такса, и она очень по ней убивается.
— Сейчас, сейчас… — Старик отчаянно тер свою лысину. — Готово, уже знаю! Что-то подсказывает мне, да и кости мои чувствуют, что это Толусь Поэт. Знаешь Толуся Поэта?
— Нет.
— Так узнаешь. Очень интересный человек. И какой умный! А если питает слабость к породистым псам, так это, пожалуй, вина не его, а скорей собачья.
— А где он живет?
— Тут недалеко, на Озерной, в доме четырнадцать. Спросишь Толуся Поэта, и каждый тебе покажет. — Дед Куфель понизил голос: — Только не говори, что это я тебе сказал, а то он на меня обидится. И вообще, поделикатней с ним, у него чувствительная поэтическая душа.
ГЛАВА V ВИЗИТ К ТОЛУСЮ ПОЭТУ
— Озерная, номер четырнадцать. Это, наверно, здесь, — произнесла Гипця. Дети остановились у маленького деревянного домика. Таких домиков-пенсионеров немного уж оставалось в Варшаве. В небольшом садике за проволочной оградой цвели желтые ноготки и крупные пурпурные пионы. За ними, у самого дома, густо разросшиеся сирень и акация заслоняли окна, доставая почти до самого края крыши. Казалось, что крыша поднимается прямо из этих зарослей. А над кустами виднелся выступавший из мезонина крохотный балкончик с разваливающимися перилами. Оттуда сквозь раскрытую дверь доносилось веселое собачье тявканье.
— Это, наверно, здесь, — повторил Кубусь, задирая голову. — Говорил тебе, что дед Куфель знает обо всем. Если у него кости что-то чувствуют, то уж наверняка.
— Интересно, мы найдем здесь Крецю?
— Этого дед Куфель не может знать. Он не ясновидец, у него лишь всегда хорошая информация.
— Ну, ладно… — Гипця задумалась. — А что мы скажем Толусю Поэту?
— Да ведь дед Куфель предупредил нас, что с этим Толусем нужно обходиться деликатно, так как у него чувствительная поэтическая душа.
— А почему этого Толуся называют Поэтом?
— Если бы я знал!
— Может, он пишет стихи?
— Глупая, если бы он писал стихи, ему не пришлось бы воровать породистых собак. В любом случае это умный парень, и с ним нужно быть поосторожнее, чтобы его не взволновать.
Кубусь еще раз окинул взглядом балкончик и, помолчав, неуверенно проговорил:
— Идем?
Обойдя домик, юные детективы оказались в небольшом дворике, откуда лестница вела прямо к мезонину. Они медленно поднимались по скрипевшим ступенькам, с опаской вслушиваясь в биение своих сердец, и наконец остановились у двери, на которой виднелась сделанная мелом надпись: АНАТОЛЬ ГРОХ — МЛАДШИЙ СОВЕТНИК В ОТСТАВКЕ. ПРОСЬБА НЕ ПРИВОДИТЬ ЛЮДЕЙ.
Из-за двери доносились тявканье, поскуливание, вой, словно собачий хор устроил предполуденный концерт.
Кубусь робко постучал, и из глубины комнаты послышалось приглушенное:
— Войдите!
Ребята скользнули в приоткрытую дверь, и их сразу окружила стая лохматых четвероногих: веселый черный пудель, флегматичная элегантная колли, маленькая трясущаяся левретка, смешной бульдожек и… кроткая деликатная такса. Быстрый взгляд юного детектива задержался на таксе. Окрас коричневый с подпалинами… В общем, все говорило о том, что это и есть пропавшая Креця пани Шротовой.
— Добрый день, — сказала Гипця, обращаясь к человеку, лежавшему на надувном матрасе в углу маленькой комнатки. Это был очень длинный и очень худой мужчина, который лежал, подложив под голову одну руку и зажав в другой маленькую книжечку. Он читал ее, беззвучно шевеля губами, и словно не замечал вошедших.
Собаки сбились в кучу у их ног.
— Добрый день! — уже громче повторила Гипця.
— Не мешайте, — прошептал незнакомец, даже не взглянув на детей и не прерывая чтения. Однако через минуту он отложил книжку в сторону и, потирая пальцами глаза, произнес, обращаясь к самому себе: — Ничего не скажешь, великолепные стихи! Нужно их выучить. Тихо, братия! — недовольно прикрикнул он на псов.
Собаки послушно разбрелись по углам, откуда с пристальным вниманием смотрели на тощего мужчину. А тот совершенно невозмутимо потянулся за пачкой сигарет и, не глядя на детей, закурил.
— Любите стихи? — внезапно спросил он.
— Очень даже… — ответила Гипця.
— Это хорошо. Стихи — самая прекрасная вещь на свете. — Он улыбнулся девочке.
Гипця немного осмелела.
— Мы к вам по одному деликатному делу…
— Ну-ну? — Худющий с любопытством взглянул на нее.
— Мы… — сбивчиво продолжала Гипця, — …мы хотели спросить… — Она замолчала, пытаясь перевести дух.
— Не бойся, валяй напрямик. Тогда к делу приступил Кубусь.
— Допустим, — неторопливо заговорил он, осторожно подбирая слова, — что у одной пани жила-поживала такая маленькая таксочка и что сегодня утром случилось одно маленькое недоразумение…
Худющий нетерпеливо кашлянул.
— Какое недоразумение?
Кубусь беспомощно замолчал, и ему на выручку поспешила Гипця:
— Допустим, что та маленькая таксочка заблудилась, не смогла найти своего дома и прибежала на улицу Озерная…
— Допустим, — подхватил Кубусь, — что она прибежала как раз к дому номер четырнадцать…
Худющий окинул Кубуся подозрительным взглядом.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Я… — смутился Кубусь, заливаясь краской. — Я… собственно говоря, ничего… Только хозяйка таксочки беспокоится.
Усевшись на матрасе, Толусь Поэт глубоко затянулся сигаретой. Его длинные ноги, даже согнутые в коленях, доставали ему до подбородка.
— Еще не было объявления в газете, — произнес он тихим невыразительным голосом.
— Еще не было объявления в газете, — произнес он тихим невыразительным голосом.
— Таксочка пропала лишь сегодня в десять сорок, — объяснил Кубусь.
— Не имеет значения. Еще не было объявления.
— А почему необходимо объявление? — поинтересовалась Гипця.
— Потому что в нем будет написано: «Уважаемого пана, нашедшего пропавшую собаку, просят вернуть пропажу ее владелице за весьма приличное вознаграждение». И тогда уважаемый пан отправляется к уважаемой владелице, возвращает ей уважаемую пропажу и уважительно принимает весьма приличное вознаграждение. После этого он идет в книжный магазин и покупает себе книжки с наипрекраснейшими стихами.
Дети умолкли. Креця есть — вот она, но пока не появилось объявление в газете о пропаже, ее как бы и нет. К тому же надо проявлять величайшую деликатность в отношении Толуся Поэта, у которого чувствительная поэтическая душа, и оберегать его от волнений. Так что же делать?
— Пожалуйста, — выдавил из себя Кубусь, — мне очень нужно, чтобы красавица Креця нашлась еще сегодня…
— Мне тоже нужно. — Толусь Поэт широко развел руками. — Но что поделать, если пока еще нет объявления?
— Вы такой милый, — вмешалась Гипця, — и так любите стихи! Может, на этот раз обойдется без объявления?
Толусь взглянул на нее уже более благосклонно.
— Что можно сделать? — задумался он и вдруг хлопнул себя рукой по колену. — Допустим, объявления нет, но вы приходите и узнаете, что это я нашел красавицу таксочку.
— Да ведь так оно и есть! — вскричала Гипця.
— Допустим, вы идете к пани Шротовой и сообщаете, что вам известен уважаемый пан, нашедший пропажу.
— Можем сделать это немедленно.
— Но это еще не все.
— Должно еще быть приличное вознаграждение, — добавила Гипця.
Толусь Поэт рассмеялся, показав целый ряд испорченных и пожелтевших от никотина зубов.
— Ты очень разумная девочка. Дело как раз в том, чтобы уважаемая пани Шротова сообразила, что пропажа не вернется к ней без выплаты соответствующего вознаграждения…
— Это не одно и то же, — перебил его возмущенный Кубусь. — Я обещал, что сам приведу Крецю, и дал слово, что еще до вечера Креця вернется к пани Шротовой. Мне не пристало брать деньги, так как я — детектив-джентльмен.
Толусь Поэт распрямился и удивленно присвистнул.
— Вот те на! Я об этом не знал.
— Его все называют Кубусь Детектив, а последний раз он поймал Прыщавого Болека, стащившего половик, — запальчиво вступилась Гипця.
Толусь Поэт схватил мальчика за руку.
— Значит, ты за мной следил?
— Нет.
— А откуда знаешь, что Креця у меня?
— Костями чувствую.
— Теперь знаю, — хрипло рассмеялся Толусь Поэт, отпуская мальчика, — тебе рассказал этот старый бродяга, дед Куфель.
— Нет, нет! — одновременно, как по команде, запротестовали дети.
— Не отпирайтесь, я хорошо знаю его присловья. Кубусь умоляюще посмотрел на Толуся Поэта.
— Пожалуйста, ничего не говорите деду, а то он до смерти на меня обидится.
— Не волнуйся, — успокоил его Толусь Поэт, — все будет в порядке. Дед Куфель не прознает, а Креця вернется с вами к пани Шротовой…
— Замечательно! — закричал Кубусь.
— Феноменально! — захлопала в ладоши Гипця. — Вы и в самом деле очень, очень милый.
Толусь загадочно усмехнулся. С минуту он почесывал пальцами свою рыжеватую бородку с таким видом, будто приготовил детям какой-то сюрприз, и наконец серьезным тоном произнес:
— Взамен вам придется оказать мне одну услугу.
— Сделаем все, что захотите! — выкрикнул обрадованный Кубусь.
— Речь идет о пустяке. Есть здесь один тип, который разыскивает в нашем районе какой-то старый зонт…
— Зонт? — удивилась Гипця.
— Обыкновенный зонт. Сейчас я вам все объясню. — Усевшись на матрас, Толусь взял клочок старой газеты и принялся что-то быстро чертить на нем. — Вот здесь улица Собеского, видите? А здесь — Подгаляньская, Клырясевская и Наленчовская. Понятно?
— Понятно. — Гипця ткнула пальцем в нарисованную схему. — Вот здесь живет пани Бауманова, к которой я хожу на уроки английского языка.
Толусь быстро очертил на схеме большой круг.
— Так вот, у кого-то в этом районе должен находиться старый черный зонт.
— Старый черный зонт… — повторила взволнованная Гипця.
Кубусь закусил губу. Его, как всякого истинного детектива, очень заинтересовал этот черный зонт.
Толусь Поэт набрасывал что-то карандашом на полях газеты.
— Старый черный зонт, — повторил он. — Обратите внимание, это мужской зонт английской фирмы…
— А откуда известно, что английской? — поинтересовался Кубусь.
— Не мешай. Известно, что английской, так как на ручке выгравирована небольшая надпись «Веллман и Сын — Глазго». Это и есть та самая фирма.
— Подождите, подождите, — попросил Кубусь, — я должен это записать. «Веллман и Сын — Глазго».
Глазго — это крупный город в Шотландии. — Он вынул красный блокнот и старательно занес в него эти важные сведения.
— Кроме того, — продолжал Толусь Поэт, — у зонта серебряная ручка, как у трости, а на ручке, кроме названия фирмы, выгравирована еще монограмма — Е.М.
— Е, эм, — повторил, записывая, Кубусь.
— Это все, что я знаю, — закончил Толусь Поэт.
— Странное дело, — вмешалась Гипця. — Для чего этому типу понадобился старый зонт?
— Не задавай наивных вопросов, — осадил ее Кубусь. — Если хочет найти зонт, значит, он ему очень нужен.
Толусь Поэт почесал у себя за ухом.
— Это не такой уж наивный вопрос. Я сам задумался, на кой черт ему эта рухлядь? За этим что-то кроется.
— Конечно, какая-то тайна, — согласился Кубусь.
— А интереснее всего, откуда он знает, что зонт находится именно в этом районе?
— Не имею представления, да и не стоит над этим задумываться. Главное, что дело выгодное, так как обещано неплохое вознаграждение, хотя и без объявления в газете. Если поможете мне, обещаю, что у вас на каникулах хватит денег на мороженое. На большие порции!
— Да чепуха это, — отмахнулась Гипця. — Кубусь уже сказал, что мы — детективы-джентльмены и работаем бесплатно. Главное — найти зонт, а это не так легко.
— Во всяком случае, попробуйте выведать что-нибудь, и если что-то узнаете, то никому не говорите и валите прямиком ко мне.
Толусь Поэт удобно вытянулся на матрасе и, задрав на подоконник длинные худые ноги, взял в руки книжку.
— А теперь забирайте Крецю и уматывайте, а я должен еще выучить эти стихи. Говорю вам, они великолепны! — Он раскрыл книжку, и окружающее перестало для него существовать.
Кубусь нашел поводок и подозвал к себе грязную таксочку. Повиливая хвостом, Креця ласково прижималась к его ногам.
Через минуту троица, провожаемая тявканьем и подвыванием остальных «пропаж», выбралась из чердачной комнатушки.
— Уф! — облегченно выдохнул Кубусь на лестнице. — Нам повезло. Креця возвращается к пани Шротовой без всякого объявления в газете. А нас ждет новая работа — зонт.
Глава VI ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЗОНТ
— Я чувствую, — проговорил Кубусь, — что этот зонт — не просто старое барахло. — Откуда тебе известно?
— Костями чувствую.
— А мне кажется, что это какая-то шутка.
— Скажешь тоже. Думаешь, Толусь Поэт отдал бы так запросто Крецю? Если отдал ее без объявления в газете, значит, ему очень нужен зонт. А если Толусю Поэту очень нужен зонт, то я уверен, что за этим кроется какая-то важная тайна.
— Не понимаю, — возразила Гипця, пожимая плечами, — что может скрываться за обычным зонтом, этой старой рухлядью?
— Не понимаешь, потому что у тебя нет воображения.
— И очень сомневаюсь, — с явной обидой продолжила Гипця, — что в таком большом городе кто-то сумеет найти какой-то старый зонт. Все равно что искать иголку в стоге сена. Наверно, это старье давно уже выбросили на свалку.
Кубусь разозлился.
— Как может валяться на свалке такой таинственный зонт, который ищет сам Толусь Поэт!
— А где ему еще быть?
— Там, где никто не ожидает его найти. Такие старые предметы любят устраивать разные неожиданности.
Ребята остановились у дома Гипци.
— Чао! — обронила девочка и вдруг вспомнила об учебнике английского. — О боже, я же не выучила слова! — Она подбросила книжку и бегом помчалась к двери.
Кубусь пошагал дальше. На лавочке он увидел Ленивца. Тот как приклеенный торчал на том же самом месте, что и два часа назад. Подставляя горячим солнечным лучам свою толстощекую физиономию, он мечтательно щурился, будто кто-то невидимый рассказывал ему сказки из «Тысячи и одной ночи».
— Чао! — крикнул Кубусь, подходя к лавочке. Ленивец даже не вздрогнул, а лишь медленно приоткрыл левый глаз и в ответ на приветствие что-то пробурчал себе под нос.