– Отпустите меня! Я его прикончу!
Виргилий с трудом переводил дыхание. Он растирал шею, плача от ярости и страха. Когда, наконец, он смог говорить, то накинулся с упреками на своих друзей:
– Почему вы его не поколотили?
Марио сухо ответил:
– Потому что ты нас утомил, Сандрино, понял? Ты обвиняешь, не имея доказательств, и к тому же у нас есть дела поважнее, чем забивать себе голову поисками типа, который свел счеты с негодяем Лючано. Все Страмолетто будет счастливо от него избавиться!
– Он был прав… Предатели! Подождите, вот приедут полицейские, я им все расскажу!
Карабинер спокойно посоветовал:
– На твоем месте, Виргилий, я бы осторожнее выбирал выражения, ведь если убийца здесь, как ты говоришь, ему не очень приятно тебя слушать… смотри, как бы он тебя не отправил к твоему дружку Криппа.
Виргилий застонал от ужаса:
– Вы слышали, падре? Вы слышали? Они хотят и меня тоже убить!
Дон Фаусто рассердился:
– Довольно! Непристойно ломать комедию перед трупом! Вы сошли с ума, если можете угрожать друг другу в то время, когда война уже стучится в наши двери!
Возвращенные к своим реальным заботам, они смолкли.
– Дети мои, оставьте ваш гнев. Джузеппе займется поисками преступника, а мы отнесем это бренное тело туда, где оно будет покоиться в ожидании своего места на кладбище, – к нему домой.
Вдова Марини открыла дверь траурному кортежу.
– Вы предупредили синьору, Мариучча?
– Да, падре. Она оделась в черное.
– Куда его положить?
– В его комнату.
Дон Фаусто сложил руки мертвеца на груди и в который раз отмстил, что тс, кого Бог призвал к себе, освобожденные от земных страстей и тревог, приобретают отпечаток необыкновенного спокойствия и безмятежности.
Сильвана вышла в тот момент, когда мужчины, положив свою ношу, отходили от кровати. Она подошла к мертвецу, посмотрела на него долгим взглядом, перекрестилась и повернулась к священнику:
– Как он умер?
– Довольно неприятным образом, дочь моя.
– Так, как заслуживал, отец мой.
Кюре в замешательстве медлил с ответом.
– Это был ваш муж, Сильвана Криппа.
– Это был мой тюремщик.
– Каким бы он ни был, теперь он предстал перед высшим судьей.
– Надеюсь, он там будет наказан по заслугам.
И она вышла, ошеломив их своей ненавистью, которую даже не пыталась скрыть.
Виргилий выразил общее мнение:
– Нельзя сказать, что ее душит печаль. Не удивлюсь, если она окажется соучастницей.
Но тут же вскрикнул от боли – карабинер со всей силы наступил ему на ногу своим сапожищем:
– Я тебе уже сказал, что ты слишком много болтаешь, Виргилий.
Ожесточенный сапожник зарычал:
– Посмотрим, как вы помешаете мне говорить, когда они будут здесь!
Они приближались. Черные рубашки делали их похожими на ангелов смерти. Николо Барбьери, сидевший на рулем «фиата», делился впечатлениями со своим соратником Вито Пицци:
– Какое-то захолустье! Что за идея – послать нас нагонять страху на этих дикарей!
– Это просто прогулка. Если они будут выступать, сделаем чучела из двух-трех…
Они засмеялись, два тупых зверя с огромными мускулами и крошечным мозгом. Барбьери, продолжая свою мысль, возразил:
– И все-таки это не дело для таких людей, как мы с тобой, – разбираться с деревенскими тупицами.
Пицци наклонился к товарищу:
– Наверху решили посмотреть, как толстяк справится с работой. Это его первое серьезное задание. Мы здесь, чтобы наблюдать за ним, усек?
«Толстяк» – это был Данте Бутафочи, служащий милиции Фоджи, всю жизнь занимавшийся чисто бумажной работой. В военное время ему присвоили звание комиссара полиции. Начальство не питало особых иллюзий по поводу его боевых качеств, а в Страмолетто он был послан только потому, что дело не представляло особой важности и никого другого под рукой не оказалось. Бутафочи при своем весе более 100 кило ненавидел подобные экспедиции. Но он столько раз провозглашал необходимость делом подтверждать свои убеждения, что не мог не подчиниться приказу и принять, наконец, активное участие в работе милиции. Вынужденный повиноваться и при этом изображать энтузиазм, Данте мог только молча проклинать свою несдержанность в речах, из-за которой ему приходится тащиться в горы, чтобы образумить людей, которые могут, к тому же, оказаться строптивыми. Да и неизвестно, как дальше пойдут дела на войне.
Перед отъездом из Фоджи Бутафочи, как и все, узнал о бегстве Муссолини. Это его немного ободрило. Он был не настолько ярым приверженцем Дуче, чтобы умереть за него. Но он не мог забыть, что в 1922 году, до прихода в Рим чернорубашечников, он был всего лишь мелким лавочником, бакалейщиком на грани разорения. Фашизм спас его. Ему нечего было терять, и он тут же записался в партию. Ему удалось проникнуть в организацию милиции Фоджи и благодаря усердию быстро подняться на более высокие ступени иерархии. Пока не началась война, он и его покойная жена Леон-тина успели насладиться спокойной жизнью в достатке и довольстве. Но сейчас Лсонтины уже не было рядом с ним, и Бутафочи предпочитал не задумываться над тем, что будет, если немцы проиграют войну.
В глубине души Данте Бутафочи был неплохим человеком, жестокость была не в его характере. Под суровой внешностью скрывалась чувствительная натура. Частенько ему случалось предупреждать жителей своего района о готовящихся арестах и даже иногда уничтожать доносы. Это был его способ не изменять своему прошлому. Но сейчас нельзя было разыгрывать из себя филантропа. Донос Лючано Криппа был прост и ясен: в Страмолетто предали Дуче. Данте убедил себя, что ему удастся одним криком напугать крестьян и призвать их к порядку. А уж кричать он любил и умел. Он арестует мэра-узурпатора и привезет его в Фоджу. Если все пройдет как надо, он сможет вернуться сегодня же вечером. В ресторане по соседству ему обещали приготовить «Лазань алла болонезе», а он обожал это блюдо. Эта мысль, а также перспектива показать себя большим начальником повергли его в состояние сладостной эйфории, из которой его вывела резкая остановка машины.
– Что такое?
Пицци обернулся к нему:
– Вы слышите, шеф?
Только теперь он заметил усиливающийся шум канонады. У него пересохло в горле, но он заставил себя держать марку перед подчиненными:
– Ну и что? Это всего лишь пушка.
Барбьери заметил слегка дрожащим голосом:
– Кажись, там сейчас жарко…
– Наши солдаты выполняют свой долг, Барбьери, а мы выполняем наш. В путь!
Пока машина набирала ход, Пицци покрутил ручку радио. Диктор сообщал, что 50-я и 60-я американские армии попали в окружение на пляжах Сорренто, откуда они не могут двинуться ни назад, ни вперед. Умиротворенный новостями, Бутафочи стал насвистывать «Джовинеццу». Вскоре они увидели Страмолетто.
На главной и единственной улице Страмолетто не было ни души, и, когда полицейская машина остановилась на маленькой площади, им показалось, что все жители покинули деревню. Трое оккупантов вышли из автомобиля, и Барбьери выразил свое мнение:
– Ну и дыра, шеф! Надеюсь, вечером мы сможем уехать.
Бутафочи нахмурился:
– Они, должно быть, нас увидели и попрятались в норы. Это доказывает, что совесть у них нечиста.
Внезапно Пицци, ошеломленно охнув и вытянув руку, указал на человека, идущего по площади в их направлении. Данте и Барбьери с трудом верили своим глазам. Сухой, как виноградная лоза, старичок, одетый в грязную красную рубаху, с мушкетом на плече неторопливо брел к ним навстречу. Придя в себя, Пицци воскликнул:
– Откуда взялось это чучело?
Против их ожидания удивительный человечек продефилировал мимо, не обращая на них ни малейшего внимания. Данте позвал его:
– Эй, папаша!
Пепе подошел к нему:
– Чего тебе, сынок?
Бутафочи покраснел от такого фамильярного обращения.
– Куда вы идете в этом костюме и с этим… этим мушкетом?
– Сражаться!
– Один?
– О нет! Нас целая тысяча!
Комиссар поперхнулся от удивления. Тысяча! Но ему говорили совсем другое. Тысяча? От страха у него похолодело в животе. Он уже собирался приказать Барбьери повернуть обратно в Фоджу и спросил, чтобы подтвердить свой рапорт:
– И кто командует этим войском?
– Гарибальди, конечно! И если неаполитанцы сунут сюда свой нос, мы их встретим как надо!
Пицци разразился смехом:
– Здорово! Приезжаем в захолустье, и единственный тип, которого мы встречаем, – чокнутый!
Старик подошел к полицейскому:
– Мальчишка, я научу тебя уважать старших!
Данте решил смягчить ситуацию:
– Дедушка, вы прекрасный пример для молодежи.
– Это правда, толстячок! По крайней мере, ты что-то понимаешь… не то, что этот дурак!
– Если бы все итальянцы были похожи на вас, Дуче быстро одержал бы победу!
– Это правда, толстячок! По крайней мере, ты что-то понимаешь… не то, что этот дурак!
– Если бы все итальянцы были похожи на вас, Дуче быстро одержал бы победу!
– Дуче? Засунь его себе…
Барбьери прыгнул на старика и схватил его за плечи. Ему показалось, что он держит в руках скелет. Бутафочи вмешался:
– Оставьте его, Николо, он не в своем уме. Он повторяет то, что слышит вокруг. Мы приехали вовремя.
И, обращаясь к Пепе:
– Кто здесь представляет власть?
– Закон, вы хотите сказать?
– Пусть будет так, если хотите.
– В таком случае, это Джузеппе Гарджулло.
– Чем он занимается?
– А чем он должен заниматься? Он карабинер!
– Карабинер? Ведите меня к нему!
И, следуя за Пепе и его мушкетом, трио в черных рубашках отправилось на поиски Джузеппе.
Растянувшись на кровати, скинув ботинки, карабинер спал, устав от утренних переживаний. Барбьери растолкал его. Тот сел на кровати, протер глаза, зевнул, чуть не вывихнув челюсть. Он еще не пришел в себя, как строгий голос произнес:
– По-вашему, такой внешний вид подходит представителю власти?
Джузеппе недоверчиво оглядел говорившего – толстого мужчину мрачного вида.
– Вы кто?
– Данте Бутафочи, комиссар полиции Фоджи. Одевайтесь, да поживей.
Карабинер надел ботинки, застегнул рубашку. Комиссар Бутафочи продолжал допрашивать:
– Все ли готово для встречи освободителей?
Не размышляя, Джузеппе ответил:
– Да, синьор.
– Комиссар!
– Так точно, синьор комиссар! У нас есть и американский флаг и немецкий.
– Что?!
– Смотря кто первым войдет в Страмолетто – американцы или немцы, мы сразу вывесим нужный флаг. Так что все будет в порядке.
– О!… Вы! Карабинер Дуче! Вы можете вывесить только один флаг – флаг фашистской Италии! Слышите?
– Да вот его-то у нас и нет.
Данте потерял голос. Когда он вновь обрел хладнокровие, то спросил:
– Сколько вам лет, карабинер?
– Тридцать два, синьор комиссар.
– Как получилось, что вы один несете службу в Страмолетто?
– Моего напарника забрали в армию.
– А вы?
– Я? Про меня забыли.
– Забыли?
– Да. С того дня, как ушел мой напарник, я не получаю ни приказов, ни жалования. Но я записываю все расходы и то, что мне причитается. К счастью, у меня было кое-что отложено на черный день, но им придется выплатить мне кругленькую сумму, когда все закончится.
– Скажите, вам не приходило в голову, что надо напомнить о себе?
– Кому?
– Вашему начальству!
– Зачем?
– Чтобы принять участие в сражении.
– Меня это не интересует.
Данте поперхнулся от такого искреннего цинизма. А Джузеппе простодушно добавил:
– Со времени моего несчастья меня ничто не интересует.
– Вашего несчастья?
– Это слишком долгая история.
– Правда? Ладно, мы займемся вами и заставим вас вспомнить о долге. Меня не удивляет, что в Страмолетто предают Дуче, если власть здесь представлена такими людьми, как вы. Но будьте покойны, это скоро кончится! Что бы вы там ни говорили о своем несчастье, оно вам покажется счастьем по сравнению с тем, что я вам устрою. Идите и соберите людей на площади, я буду с ними говорить!
Услышав опять звон колокола, жители Страмолетто сказали себе, что на этот раз точно пришли солдаты. Они поспешили на площадь. Там, стоя в машине в окружении Барбьери и Пицци, Бутафочи возвышался над крестьянами, чьи лица огрубели от солнца и ветра. В первом ряду толкались ребятишки, не сводившие завороженных взглядов с револьверов полицейских.
Карабинер подгонял запоздавших. Падре в изношенной сутане напоминал большую странную птицу. Данте набрал воздуха и начал:
– Товарищи! Вы все знаете, что страна переживает важный момент! Американцы высадились в Сорренто, где наша артиллерия разносит их на мелкие кусочки, в то время как отряды наших союзников теснят англичан к Бари. Мы победим, потому что сражаемся за правое дело. Но если вдруг американские десантники сумеют проникнуть сюда, Дуче рассчитывает на вашу помощь, чтобы уничтожить их.
– Чем?
Комиссар не предвидел такого вопроса, но парировал великолепно:
– Всем, что попадется под руку. В подобных случаях выигрывает не оружие, а дух!
– Лично я ничего не имею против американцев!
Одобрительный гул толпы показал оратору, что у его оппонента много сторонников.
– Кто это сказал?
Из толпы вышел мужчина:
– Это я.
– Барбьери, запишите его имя.
– Анджело Бонакки, трактирщик.
– Долго вы им не будете!
Раздался пронзительный женский голос:
– Тебе еще понадобилось выступать! О Боже, невозможно быть замужем за таким идиотом!
Данте продолжил:
– Я спокоен. Я знаю, что вы не станете слушать всяких трусов, которые призывают вас уклониться от сражения. Вспомните, как Рим был осажден варварами. Вспомните великий пример Цезаря, чьими гордыми потомками вы являетесь!
Углядев пацана со смышленым живым лицом, комиссар окликнул его:
– Эй ты, как тебя зовут?
– Карло Бергасси, синьор.
– Ты знаешь, кто такой Цезарь?
– О да.
– Да?
– Наш бывший путевой обходчик. Он умер.
Барбьери и Пицци едва не умерли со смеху. Взбешенный, Данте обратился к другому мальчишке:
– А ты кто?
– Сальваторе Капелляро, синьор.
– Ты что-нибудь слышал о Цезаре?
– Только о нашем, синьор.
– А о Дуче?
– Да.
– Слава богу. Кто это?
– Враг народа.
По рядам прокатились смешки, Бутафочи покраснел от злости:
– Я вижу, зло здесь укоренилось глубже, чем я думал. Кто у вас ведет занятия в школе?
– Феличиана Каралло.
– Она здесь?
– Она никогда не беспокоится по таким поводам.
– Сбегай за ней, мальчик, и передай, что я жду ее у карабинера.
Сальваторе вприпрыжку убежал.
– Жители Страмолетто, против некоторых из вас выдвинуты серьезные обвинения, в частности против Аттилио Капелляро, который незаконно захватил мэрию. Где он прячется?
Высвободившись из рук жены, Аттилио предстал перед грозным судьей:
– Я не прячусь!
Данте подозвал Джузеппе:
– Карабинер, вы несете ответственность за этого человека. Через час его будут публично судить в мэрии.
Пока Джузеппе уводил Капелляро, женщины утешали плачущую Лауру.
– Я прошу выйти сюда Лючано Криппа. Он истинный фашист, и нам понадобятся его свидетельские показания.
Марио Веничьо ответил:
– Синьор, я бывший мэр Страмолетто…
– Вами я тоже займусь, так как мне кажется, что вы не слишком усердно защищали свою мэрию!
– То есть как…
– Мы поговорим об этом позже! В настоящий момент у меня дело к Лючано Криппа.
– Он у себя, синьор.
– Пошлите за ним.
– Не думаю, что он сможет прийти.
– И он тоже? Ну так скажите ему, что если его не будет через час в мэрии, он об этом пожалеет!
Дав приказ своим помощникам патрулировать деревню, Бутафочи вернулся в уединенное жилище карабинера. Там он обнаружил матрону солидных габаритов, дремавшую в кресле.
– Вы кто?
– А вы кто?
– Я комиссар полиции Фоджи, приехал наводить порядок в Страмолетто.
– Несмотря на такой вид, будто вы хотите всех проглотить, вы кажетесь мне хорошим мальчиком.
В первый раз за все время кто-то позволял себе разговаривать с ним в таком тоне! Данте на минуту растерялся.
– Вместо того чтобы чушь пороть, скажите, кто вы такая и что вы здесь делаете?
– Феличиана Каралло, учительница Страмолетто, а здесь я потому, что вы сами меня позвали. Так как обычно я не посещаю полицейских.
– А тюремщиков вы не хотите посещать?
– Почему бы нет?
– У вас странный метод обучения детей, синьора Каралло.
– Это персональная методика.
– Я так и понял. Сколько вам лет?
– Это вас не касается!
– А если я вас арестую?
– Если это доставит вам удовольствие…
– Я думаю не об удовольствиях, а о выполнении долга.
– Сколько вы весите?
Удивившись, Бутафочи, не думая, ответил:
– Сто тридцать кило. А что?
– Неплохой вес. А я всего восемьдесят семь. У меня слабость к полным мужчинам, синьор комиссар, во-первых, потому, что я их понимаю, а во-вторых, потому что, как правило, это очень симпатичные люди.
– Я бы не сказал, но…
– Поэтому, на мой взгляд, вы просто смешны в этой черной рубашке.
– Синьора!
– Оставьте политику дуракам и честолюбцам! Это не для вас. Вы любите равиоли по-генуэзски?
Данте прикрыл глаза. Равиоли по-генуэзски… его мама чудно умела их готовить. Блаженная улыбка озарила его лицо. Он вздохнул с благоговением:
– «Равиоли а ля дженовезе»…
Но, опомнившись, строго добавил:
– Речь идет не об этом, синьора!