— Вот оно что…
Знает ли Свистунов, кто похитил его друга? О брате-близнеце? Может и не знать. Самойлова сказала, что рыжеволосый капитан к ней не приходил. Приходил некий неприятный гражданин, худой, зубы желтые. Ей незнакомый. Потом приходил сам следователь Мукаев. Причем дважды. Самойлова думает, что это были два разных человека. Выходит, оба брата у нее побывали. А Свистунова не было. Выходит, не знает?
— Вы о чем задумались?
— О своем, Марина. О своем.
— А что вам Сашка-то сделал? Вы так и не сказали.
— Это дела денежные.
— Да уж. До денег он был жадный. Все квартиру в Москве мечтал купить. Прописаться здесь. «Хочу, — говорит, — стать москвичом». Да кто ж не хочет? Не все только могут. Цены-то на жилье ого-го!
Она вздохнула. Он улыбнулся:
— Я понял. Я заплачу вам за информацию. Немного, но заплачу. Триста долларов. Но при условии, что, во-первых, будете звонить мне и дальше. Информировать. Как идет следствие, кто приезжает из Р-ска, о чем или о ком расспрашивают. И во-вторых, что вы при необходимости измените показания. Тогда я заплачу еще. О цене договоримся.
— Хорошо, — кивнула Марина. — Я вам что хошь подпишу. Любую бумагу.
— Вот и отлично.
Он достал деньги. Подошел официант, поняв его жест по-своему. Попросил счет, подумав: «Рассеянным ты стал, Зайцев. И торопишься. Но тебя время поджимает. И человек, который тоже идет по следу. И хорошо идет. Четко. Они ищут одно и то же, вот в чем проблема! Но зачем это капитану Свистунову? Честь мундира? Память о друге? Идеалист. С идеалистами труднее всего. Их нельзя купить. Приходится искать варианты. И труднее, и проще. На чувствах надо играть. Та же честь мундира — хорошее чувство. Дружба еще лучше. Но еще лучше любовь…»
— Вы опять о чем-то задумались.
— Да. О работе.
— И нравится вам такая работа? Деньги с людей получать?
— Деньги? — она его за вымогателя, что ли, принимает? Пусть так. Он притворно вздохнул и развел руками: — А что делать? Надо же кому-то этим заниматься?
— А что жена говорит? Ей это нравится?
— Она понимает.
— А я вот никак не найду такого, чтоб понял, — усмехнулась Марина.
— Ничего, жизнь длинная. Найдете еще.
— Сашка тоже думал, что длинная.
— Если вы будете вести себя разумно, вам ничего не грозит.
Она поняла. И кажется, испугалась. Побледнела, прошептала, схватившись за веснушчатые щеки: «Ой, и зачем я только с вами связалась?» Он тоже понял, что разговор пора заканчивать.
— Куда вас отвезти?
— А у вас что, время есть?
— Немного, но есть.
— До центра довезете, и то хорошо. Дальше уж я сама.
— Может, до дома?
— Погода хорошая, я погуляю.
— Да, погода хорошая, — машинально откликнулся он. А что сейчас? Лето, кажется. Что ж, лето — это неплохо. Главное, чтобы дождя не было. В дождь работать трудно. Люди делаются рассеянными, не говоря уже о том, что улик меньше. Дождь работе вреден. Нет, лето — это хорошо! Но — без дождя.
Марина поднялась из-за стола со словами:
— Ой, наелась! Спасибочки.
Он все так же машинально отметил, что кассета в диктофоне закончилась. Привычка рассчитывать разговор до минуты. Самое важное должно быть записано. Ключевой момент. Дело идет к развязке.
Марину он высадил в центре и поехал в коттеджный поселок, где под домашним арестом сидели Ладошкин и Тимофеева. Он все больше убеждался в том, что это кассирша из супермаркета. И как теперь выцепить «Стикс»? Та, вторая, совсем ничего не помнит. Даже не помнит, что она Ольга. Или все-таки помнит?
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Утро
Первым делом капитан Свистунов отправился в больницу. Надо спешить. Предупредить ее. Купил по дороге пачку сигарет с ментолом и фрукты-соки. На семейном фронте без перемен. Боевые действия приостановлены, противники окапываются на занятых рубежах. Ленка с тещей собираются в загс регистрировать младенца. А он идет в больницу. Младенцу быть Лешкой. А ему быть с Лесей. Странная штука жизнь. Начало всему там, где всему же и конец.
Она уже не лежит, сидит на кровати, подложив под спину подушку. И уже не в реанимации, в обычной палате, двухместной. Пожилая соседка расположилась в коридоре на диванчике и, дожидаясь обхода, болтает с женщинами из соседней палаты. Его встречают настороженными взглядами. Идет по коридору в белом халате, рукава которого коротки, да и сам он короток, и краем уха слышит:
— Ишь! Как на работу сюда ходит!
— А жена, слышь? Недавно родила!
— Они с Тимофеевой еще лет десять назад женихались. Видать, не прошло.
— А Мукаева-то, говорят, убили…
— Дело-то темное. Да-а…
Женщина, оставшаяся в палате, смотрит на него настороженно:
— Чего пришел?
— Леся, я тебе сигареты принес.
— Я не Леся.
Он только вздыхает. Присаживается у нее в ногах на кровать и тихо говорит:
— Тебе надо уйти отсюда.
— Уйти куда?
— Тебя будут искать.
— Я ничего не сделала.
— Дело это тем погано, что замешаны большие деньги. И за них будут биться. Ты этого, понятно, не знала, когда влезла. Вариантов два: умереть либо отступиться.
— Что за чушь.
— Скажи мне честно, чего ты хочешь?
Она морщится, словно хочет заплакать, кусает губы. Потом со злостью говорит:
— Надоело все. Уехать хочу. Бросить все и уехать.
— Куда?
— Да все равно куда.
— Поедем ко мне в деревню.
— И что я там буду делать, в деревне?
— А куда ты хочешь? На курорт? — злится и он. — Извини, но у меня нет таких денег.
— А любовью я по горло сыта. Вам, мужикам, только дай. Мне-то кто даст? И что даст? Надоело!
— Ты ждешь ребенка, — напомнил он.
— Да провались оно! Как будто я этого хотела!
— Но теперь уже поздно. Срок большой.
— Подумаешь, три месяца!
— Хорошо. Его не хочешь спасти, себя хотя бы спаси. Тебе надо уйти отсюда. Потому что за тобой придут.
— Я ничего не знаю, об этом… как его? «Стиксе», — морщится она.
— «Стиксе»? Что это такое?
— Не знаю. Помнишь темноволосого? Ну, сыщик. Высокий, спортивный. Он спрашивал о каком-то «Стиксе». Мол, я должна знать. Но я ничего не помню.
— Да, конечно. — Видать, это название препарата, который они оба ищут. Он и Петя Зайцев. — Ты ничего не помнишь. А как ты вообще себя чувствуешь?
— Неплохо. Слабость вроде прошла.
— Идти, значит, можешь.
— Да что ты пристал! Куда идти?
— Я пока отвезу тебя домой. К тебе домой. Ты вот что… — Он задумался. — К вечеру соберешься на прогулку. В сад выйдешь. Я подъеду на машине. Из вещей ничего не бери, не надо. Пусть никто не знает, что ты решила сбежать из больницы.
— Да какие у меня здесь вещи? — отводит глаза она.
— Мы что-нибудь придумаем. Я буду с тобой. Ни на шаг не отойду. К тебе оперуполномоченный приходил?
— Опер… кто?
— Серега Серов.
— Из милиции? Кто-то был.
— Что спрашивал?
— О, Господи! Что только не спрашивал! Надоели! Ходят и ходят сюда! И все спрашивают, спрашивают, спрашивают! Ну не помню я ничего! Хоть убейте! Отстаньте от меня! Почему мне никто не верит?!!
— Прекрати истерику!
— Я никуда с тобой не пойду!
— Пойдешь! Пойдешь, — говорит он тихо, но твердо. — К вечеру выйдешь в сад. И не дури, поняла? Им человека убить все равно, что тебе муху прихлопнуть. Работа у них такая. Я тоже человек циничный. Потому что и у меня такая работа. Надо поменяться — поменяемся. А твоя истерика — это дешевка. Не надо было лезть, куда не просят. Теперь будешь делать то, что я скажу. Потому что ты женщина, к тому же в положении. К вечеру выйдешь в сад.
— Хорошо, — кивает она. А губы дрожат. Обиделась.
— Вот и умница. Вот твои сигареты.
— Не хочу.
— Еще лучше. Курить вредно. А беременным тем более. О ребенке подумай. Все. Я ушел. У меня дела. До вечера.
На улице нервно закурил сам: выйдет не выйдет? Ну не увозить же ее силой? Вот дура баба! Говорят: за тобой придут. «Ах, мне все надоело! Уехать хочу!» Они тебя быстро уедут. «Витязи». Кой черт они напали на Инну Александровну Мукаеву? Припугнуть? Она ж ничего не знает.
А он идет к Сереге Серову, договариваться. Вот он, ключевой момент. Выгорит не выгорит? Пропускают, но Серега встречает настороженным взглядом:
— Руслан? Ты же в отпуске.
— Спасибо, что напомнил. А я к тебе с просьбой. Скажи, ты меня уважаешь?
— В каком это смысле?
— Кого ты, к примеру, больше уважаешь, меня или Романыча? С кем ты все эти годы работал? А водку с кем пил? С ним или со мной? А бандитов брал?
— Чего ты от меня хочешь?
— Маленькое одолжение. Устрой мне встречу с истопником.
— С кем? — удивляется Серега.
— С истопником из санатория «Лесное», — четко говорит он. — Из-за которого Леся в сауне угорела.
— Да зачем это?
— Да зачем это?
— Хочу узнать один маленький подробность. Как, говоришь, его зовут?
— Алик.
— Как-как? Он же по-русски еле-еле говорит! И вдруг — Алик!
— Они, как сюда перебираются, русскими именами зовутся. Алик, Леша, Коля. По паспорту какой-нибудь Кырзы-Мугла, а представляется Аликом.
— Ну, пусть будет Алик. Мне все равно. Вызови его сюда как важного свидетеля по Делу об убийстве Александра Нахрапьева.
— Я не имею права…
— Потребуй.
— Это же нарушение!
— Хорошо. Организуй мне пропуск в СИЗО.
— Лучше уж сюда, — помявшись, говорит Серега. — В конце концов, статья-то не такая уж серьезная. Преступная халатность. Он же не хотел их убивать, просто за печкой не доглядел. За него и директриса «Лесного» поручилась. Непьющий, работящий. Не сегодня-завтра на поруки выпустят. До суда.
— Серега, сделай. Последняя просьба.
— Да зачем тебе это надо?
— Можешь присутствовать при нашей беседе. Делов-то на пять минут.
— Ну, хорошо. Я попробую. — И старлей тянется к телефону.
— Я пойду покурю.
Надо дать ему поле для маневра. Кому Серега хочет звонить? В СИЗО? Прокурору? Не факт. То есть им тоже. Не факт, что Серега продался. Но и такой вариант исключать нельзя. Он, капитан Свистунов, на шаг впереди, пусть звонит. Он первый побеседует с истопником. Зайцев увяз в генетической экспертизе, до конца будет проверять. Вот он, джокер. В пользу Руслана Свистунова игра, факт.
Через десять минут он возвращается и слышит от Сереги бодрое:
— Порядок!
Таможня, значит, дала добро. Спрашивает безразлично:
— И когда?
— Сам понимаешь, быстро такие дела не делаются. Часиков в пять подходи. В конце рабочего дня. Часа тебе хватит?
— Я же сказал, что мне хватит десяти минут.
Он прикидывает. В пять вечера здесь. Часов в шесть в больнице. Забирает женщину. Едут на квартиру к Лесе. Завтра к обеду у него в руках будет этот, как его? «Стикс»! А что потом? Куда его и куда ее? Жить надо днем сегодняшним. Действовать по обстоятельствам. Сначала надо заполучить «Стикс».
— Пойду покамест пообедаю, — говорит он Сереге.
— В «Девятый вал»? — усмехается тот.
— Типун тебе на язык! Правильно в Р-ске говорят: место проклятое. Все началось, когда я туда пообедать пошел. Наелся досыта. Нет уж, я найду чего-нибудь попроще.
— Тогда иди в «Малахит». Хотя, говорят, там погано кормят.
— Куда-нибудь пойду. А в пять сюда подрулю.
Он и в самом деле идет перекусить в кафешку. Домой не хочется. Надо посидеть, подумать. А там Леха надрывается. Орет, как будто его режут. Он усмехнулся. Машинально назвал сына Лехой. Выходит, принял.
Пять часов вечера
Он приходит первым, но и Серега точен. В пять часов вечера привозят истопника. Серега остается в кабинете, внимательно прислушиваясь к разговору. И с этим ничего не поделаешь. Официально капитан Свистунов в отпуске. Не удел. Что ж, терпи.
— Присаживайся, Алик, — дружелюбно говорит он и достает из кармана пачку сигарет. — Куришь?
Тот качает головой: нет, нет, нет. Вид у истопника испуганный. Пока он прикуривает, Алик мелко-мелко дрожит и вдруг кричит:
— Я не убивать! Не убивать! Не убивать я!
— Тебя никто в убийстве и не обвиняет. Ты меня хорошо понимаешь? Все мои слова понятны?
Тот кивает.
— Я тебе сказал: садись. Ты слышал? Ты понял, что я сказал?
Алик кидается к стулу.
— Давай договоримся сразу: ты мне не врешь. Я верю, что ты не убивал. Но кое-что нехорошее ты сделал. Так?
Алик молчит.
— Э, друг, так не пойдет! Я предлагаю вариант. Я сам тебе все расскажу. А ты подтвердишь. Все, мол, так и было.
Алик кивает.
— Итак, тебя послали за пивом. Пиво ты купил, целый ящик, и понес его в сауну. Тяжело было нести?
Еще один кивок. Кажись, дело пошло.
— У крыльца тебя остановил парень в футболке и джинсах. Или в лесу?
— Дрова. Дрова лежать, он остановить.
— У поленницы, значит. Почти что у дверей. Попросил бутылку пива. Ты ему продал за сто рублей. Так дело было?
Плюс еще один кивок. Они почти у цели.
— После чего ты поднялся на крыльцо, вошел в избу. В сенях столкнулся с габаритным господином в пиджаке на голое тело.
В глазах у Алика непонимание.
— Слово габаритный непонятно? Ну, извини. С толстяком, говорю, в сенях столкнулся.
Алик согласно кивает. Вот мы и у цели. В шаге.
— Кто нашел женщину в сауне? Ты?
Вид у истопника жалкий.
— Ты. Факт. Они потом ее хватились. А ты уже знал, что она там. Ну да ладно. Это я тебе прощаю. Не прощаю другое. Женщину унесли, а ты остался в сауне. И что-то поднял с пола. Когда ты это сделал? Когда нашел ее первым или когда тело уже унесли? Отвечай!
— Не понимай, — качает головой истопник.
— Хорошо. Конкретный вопрос: что ты поднял с пола?
— У Алика ничего нет. Ничего нет, — бормочет истопник.
— Хватит врать! — орет он и стучит кулаком по столу. — Не понимаешь по-хорошему! Значит, будет по-плохому!
— Не надо начальника, — жалобно говорит Алик. — Не надо плохой.
— Тогда говори: что поднял с пола?
— Я думать, он — золото.
— Золотой? Что золотой?
— Пробка, — тихо говорит истопник. — Пробка золотой.
— Там разбился флакон?
— Не понимай, — качает головой Алик.
— Твою мать! Пузырек, говорю, разбился! — рявкает он. — А ты осколки стекла поднял и в карман засунул! И пробку!
— Я думать, он золотой. Женщина богатый, красивый. Я думать, золотой, — бормочет истопник. — Женщина такой красивый, машина большой. Я думать…
— Вот чурка! — злится он. — Нет, ты подумай? Начитаются сплетен в бульварных газетенках. Наслушаются. Потом друг другу передают. У богачей, мол, унитазы золотые, на золоте едят-пьют, из золотых кранов льется алмазная вода. Увидел желтяшку — и цап! Я думать, золото, — передразнил он. — Тьфу! Дикари! Дети вольных степей! Где она, пробка?
— Спрятать.
— Спрятать! Выкинь ее, слышишь? Дерьмо это. А стекляшки ты куда выкинуть?
— В лес. В окно выкинуть.
— Ладно, проехали. А флакон ты, значит, у нее углядел. Молодец! Все, иди.
— Как все? — удивляется Серега.
— Я ж тебе сказал: делов на пять минут.
— Это что, я из-за пробки старался?
— Пробка, Серый, вещь наиважнецкая. Ей что хошь заткнуть можно. Какую хошь дыру. Хоть в сортире, хоть в уголовном деле.
Ничего, проглотил. А «Стикс», считай, у него в кармане. Надо только женщину из больницы увезти. Первым увезти.
— Да, и еще одно, — вспоминает он. — Я делал запрос по частному охранному предприятию «Витязь». Кто владелец? Ответ на запрос пришел?
— А как же!
— Ну, так давай его сюда. Поскольку я делал запрос, то это мое. Имею право ознакомиться.
Ошарашенный Серега безропотно протягивает ему листок, «…является Ахатов Павел Эмильевич», — читает он.
Вот кому нужна эта дрянь! Будем знать. Он сует листок в карман и уходит, оставив старлея наедине с истопником. Теперь — в больницу.
В это же время…
— Как вы сказали? Совпадают? Что ж… Спасибо, я заеду за официальным заключением. А вы уверены? Сто процентов? Дополнительной проверки на сверхточной аппаратуре не требуется? Если надо переправить образцы за границу… Что ж… Без вариантов, значит. Спасибо.
Он дает отбой. Итак, генетическая экспертиза показала, что образец, взятый у Инны Александровны Мука-евой, совпадает с образцами, взятыми у обгоревшего трупа. Что ж… Это ее сын. Но их ведь было двое! И оба совпадают! Так кто найден на пожарище: следователь Мукаев или Иван Саранский? Капитан Свистунов сказал, что его друга похитили. Кто похитил? Это мог сделать только Саранский. Если он решил скрыться, лучшей подмены не найти. Подложить на пожарище труп брата-близнеца. Ловко! Талантливый человек талантлив во всем. Какую комбинацию провернул! Ловко!
Он идет к Ладошкину, весело интересуется:
— Ну-с, Алексей Петрович? А что у вас?
— Вот. — Тот протягивает пачку бумаги. Буквы мелкие, интервалы между строчек небольшие. Текст, как говорят, «слепой». Сверху лежит отдельный листок. — Это справка, — поспешно говорит Ладошкин. — Мои выводы.
— Хорошо, я это почитаю. Спасибо вам. За проделанную работу.
Материалов много, а ему надо ознакомиться со всеми. И как можно быстрее. Потому что в шесть раздается звонок.
— Я вас слушаю, Павел Эмильевич.
— Ну как, Петя?
— Изучаю материалы.
— Где «Стикс»?
— Я вам скажу об этом… завтра.
— Завтра ко мне с докладом. Приедешь в офис, хватит по дорогим ресторанам ходить. Хорошего понемножку. Я так понимаю, что дело идет к развязке?
— Да.
— Значит, завтра. С утра, — жестко говорит Ахатов.
— Хорошо.
— Ты знаешь, я на работу рано прихожу. Так что не затягивай.