— Да ты мне и раньше не нравилась.
— А ты попал, — злорадно говорит она. — Из этого дома одна дорога: на тот свет.
— Вместе туда пойдем, — усмехается он. А внутри все дрожит. Умирать-то не хочется.
— Э, нет. Я домой вернусь. К маме.
— В Хабаровск, что ли?
Она смеется. Смех злой, хриплый.
— Отчего же в Хабаровск? — говорит женщина, прищурив яркие глаза, которые без ресниц кажутся еще огромнее. Страшные глаза.
— Думаешь, тебя так просто отпустят?
— А что с меня взять? Я ж ничего не знаю. И ничего не помню. Отпустят.
Он вновь с тоской смотрит в окно. Ее-то отпустят. Неужели же это не Ольга? Ключи от машины Саранского в сумочке у кассирши, изменившиеся привычки. Но за что же она тогда его так ненавидит? А за что ей его любить? Вспомнить сцену в супермаркете, с двумя батонами. Память умерла, а инстинкты остались. Его ненавидит ее подсознание. Все логично.
За окном какое-то движение. Он слышит шум мотора. Нет, моторов. Должно быть, к соседям гости приехали. А почему в будний день? Да какая разница? Приехали и приехали. Зевает. К нему это не имеет никакого отношения. От соседей отделяет высокий забор, и вообще: кому есть дело до него и его страданий? И вдруг…
Сначала раздается взрыв, и он видит, как падают железные ворота. Его ворота! Одна только доставка обошлась в…
В дыму появляются люди в камуфляже и черных шлемах-масках. В руках у них автоматы. Какое-то время он смотрит, не отрываясь, как они бегут к дому, беспрерывно стреляя. Потом только соображает: надо же лечь на пол!
— Что это?! — кричит женщина.
В грохоте выстрелов ее голоса не слышно. Рот широко открыт, понятно, что она кричит. Теперь уже «А-а-а!!!». Потом она тоже падает на пол, зажимает ладонями уши и замирает. Он ползет к двери. В коридоре уже никого. Охранники залегли на веранде и отстреливаются. И тут он догадывается: за ним пришли! Эмильевич получил послание! И он ликует. Наконец-то!
Но что делать? Нападающих много, зато у тех, что охраняют дом, позиция выгоднее. Они под защитой толстых стен. По коттеджу палят непрерывно, отстреливаются же, как огрызаются, коротко, очередь — пауза. Вновь автоматная очередь и вновь пауза. Он начинает различать чужих и своих. Кажется, что и автоматы разговаривают по-разному. Выходов в доме два, он кидается к запасному. Но там залег один из охранников. Автомат нацелен в сторону противника. Он видит, как через забор со стороны леса перелезают трое. Из коттеджа раздается автоматная очередь, и двое падают на землю. Третий бежит к крыльцу. Нет, залег за кустами. Еще одна очередь. К дому так просто не подойти.
Напасть на охранника? Мысль ему не нравится, и он вспоминает об окне в чулане. Может, там, с той стороны, никого нет? И кидается к двери в чулан.
— Куда?! А я?! — кричит женщина.
— Да пошла бы ты… — отмахивается он.
Она тоже выскакивает в коридор, но в это время в стрельбе короткая пауза, охранник оборачивается и нацеливает на женщину автомат:
— Назад!
Она шарахается обратно в кухню, он же успевает нырнуть в чулан, потому что в этот момент опять начинается стрельба. Раздается звон разбитого стекла. Окна в его замечательном доме испорчены. Зато он слышит: умолк один из автоматов его тюремщиков. Убили? Будут по одному выбивать? И сколько придется дожидаться, пока расправятся со всеми? Вчера их было семеро, включая Петра Ивановича. Он куда-то уехал, прихватив с собой двоих. Значит, их осталось четверо. Одного убили. Еще трое? Двое на веранде, один у черного хода. Долго же это будет продолжаться!
Окно в чулане узкое. Руки дрожат, когда он пытается отодвинуть шпингалет. Наконец ему это удается. Открывает окно и выглядывает наружу. Так и есть: с этой стороны дома никого. Они ведут бой у веранды и со стороны леса. Вновь пауза. Он догадывается: готовятся к штурму. Сколько же их?
Он ложится грудью на подоконник и пытается через него переползти. Протиснуться в окно удается с трудом. Тесно, неудобно и… страшно. А вдруг заметят? Наконец он переваливается через подоконник и плюхается на землю. На четвереньках ползет к беседке, за которой можно укрыться. Вроде бы никто не заметил его маневра и пока не хватился.
Спрятавшись за беседкой, он в щели между досками смотрит: что происходит у веранды? Так и есть: они готовятся к штурму. Один из нападающих, видимо главный, встает во весь рост и машет рукой:
— Вперед!
В этот момент он поднимается на дрожащих ногах, выходит из-за беседки, вскидывает руки и кричит:
— Эй! Сюда! Я здесь! Сюда!
Тут же автоматная очередь с веранды в его сторону. Но пули, похоже, не долетают. На беседке ни выщерблины, ни царапины. Он все равно ныряет обратно за беседку, успев заметить, как в его сторону бегут трое. Сил нет, он садится, привалившись спиной к деревянному столбику, и бормочет: «Ну, слава богу! Слава богу! Слава…»
Время, пока они бегут, кажется вечностью. Наконец его спасители рядом.
— Алексей Петрович? — запыхавшись, спрашивает один.
— Д-да.
— Пойдемте.
Они помогают подняться, ноги его не держат. С веранды вновь раздается пальба.
— Не бойтесь, им неудобно в нас стрелять, — успокаивает один из спасителей. — Не попадут.
— Нас прикроют, — говорит другой.
И в самом деле, на веранду обрушивается шквал прицельного огня. Он, содрогаясь, слышит, как пули терзают обшивку его сокровища. Господи, что ж они сделали с домом?! А ведь кредит еще не выплачен!
Меж тем спасители тащат его к воротам.
— Отходим!!! — орет главный и машет рукой. Выходит, целью операции был он, женщина им не нужна.
— Отходим!!!
За воротами три машины, джип и два микроавтобуса. Его сажают в джип с тонированными стеклами, на заднее сиденье. Буквально на ходу в машину впрыгивает руководитель операции и садится рядом с ним, справа. Кричит водителю:
— Поехали! Быстро!
Он косится на автомат, лежащий на коленях у спасителя, еще теплый. Пахнет порохом. Его сосед наконец снимает маску-шлем.
— Где-то я вас видел? — бормочет он.
— В офисе у Павла Эмильевича! — скаля зубы, говорит тот. — Он получил ваше послание.
— А каким образом…
— Момент.
«Старший по пальбе» достает из внутреннего кармана мобильный телефон.
— Павел Эмильевич? Операция прошла успешно! Везем к вам! — и уже обращаясь к нему: — Как самочувствие?
— Нормально, — дрожащими губами еле выговаривает он, вспомнив нацеленный автомат своего тюремщика.
— Двоих подстрелили! У нас тоже потери! Но в целом все по плану!
— Окна… побили. Евровагонку. Сайдинг… — он чуть не плачет.
— Сайдинг? — скалит зубы его спаситель. — Люди — расходный материал. А ваш сайдинг…
Трам-пам-пам. Или пи-пи-пи, которым прикрывают нецензурные выражения на ТВ. Вот что такое его сайдинг. И его кредит. На войне другие ценности. Ему кажется, что дорогие вещи эти люди крошат автоматными очередями с особым удовольствием.
— А женщина? — вспоминает он.
— Насчет женщины указаний не было. А что, и женщина была? — подмигивает спаситель. — Скучать, значит, не приходилось?
— Это не женщина… Ведьма, — бормочет он. — Так ей и надо.
Их сопровождают два микроавтобуса. В лесу останавливаются и сгружают все оружие в один. Хлопает дверца.
— Все, операция завершена, — подводит итог «старший по пальбе». — Они нас не преследуют. У них раненые и женщина. Наших — в больницу. Оружие — на базу. Разбежались.
Дальше они едут уже без сопровождения. Молча.
…Минут через сорок он в офисе у Ахатова. В сопровождении спасителя идет в приемную. Секретарша вскакивает и смотрит на них с любопытством. Это первое чувство, которое он видит на ее хорошеньком личике, хотя встречались они неоднократно. Королева снежных покоев холодна, как лед.
— Проходите, — приглашают их в кабинет хозяина. Павел Эмильевич поднимается из-за стола и идет к нему навстречу с распростертыми объятиями:
— Леша! Раз тебя видеть! Честное слово, рад!
Обнимает с чувством, с толком, с расстановкой. По-отечески. Его буквально затапливает чувство благодарности к Освободителю.
— Павел Эмильевич… — бормочет он дрожащими губами. — Павел Эмильевич… Я…
— Ну, успокойся, Леша. Успокойся. Все позади. — И в открытую дверь: — Алиса, кофейку нам! Или чего-нибудь покрепче?
— Вы же знаете, я не пью…
— Ну, по такому случаю можно. Ты садись. Алиса, коньячку! Тебе надо выпить, Леша. Страшно было?
— Да.
Он без сил плюхается в белоснежное кресло. Алиса приносит коньяк и закрывает дверь кабинета. Ахатов сам разливает по рюмкам янтарную жидкость. Говорит настойчиво:
— Пей.
Он, морщась, пьет коньяк. Из глаз — слезы. То ли от крепкого спиртного, то ли потому, что напряжение спало. Вроде бы отпустило.
— Ну, давай, Леша, рассказывай, — добродушно говорит Эмильевич.
Он говорит долго, сбивчиво, путано. Ахатов слушает молча, не прерывая, не задавая вопросов, и уже один выпивает еще рюмку коньяку.
— Пей.
Он, морщась, пьет коньяк. Из глаз — слезы. То ли от крепкого спиртного, то ли потому, что напряжение спало. Вроде бы отпустило.
— Ну, давай, Леша, рассказывай, — добродушно говорит Эмильевич.
Он говорит долго, сбивчиво, путано. Ахатов слушает молча, не прерывая, не задавая вопросов, и уже один выпивает еще рюмку коньяку.
— Я вам так благодарен… — говорит он под конец.
— Да-а-а… — вздыхает Ахатов. — Сколько народу положили. Во имя твоего спасения. Ты это помни.
— Я никогда не забуду. Никогда.
— Ну, выпьем еще. За твое освобождение. Все хорошо, что хорошо кончается. Отдохнешь недельку, а потом я тебе работу подыщу.
— Что будет с… С моим домом?
— Я думаю, они оттуда уйдут. Соседи-то наверняка в милицию позвонили. У них раненые и женщина. Кстати, зачем она им?
— Я не знаю.
— Уйдут. Если хочешь, я к тебе охранников приставлю. Пока все не утрясется. Хочешь на неделю, а хочешь на месяц.
— Хочу. Но я не… не смогу туда вернуться. Я хочу избавиться от… От этого дома.
— Избавишься. Но потом. Тебе сейчас лучше уехать. Недельку поживешь у моря, отдохнешь. Успокоишься. А там придумаешь, что делать с домом. Я тебе помогу, чем могу.
— Я вам так благодарен!
— Отблагодаришь со временем. Ну, езжай. Переночуешь в моем загородном особняке. А завтра на самолет.
— А билет?
— Все устроится. Отдыхай.
Проскочил! Неужели же проскочил? Эх, знал бы Эмильевич о его художествах! И о том, что на самом деле произошло в сауне. Но об этом молчать надо. Сошло с рук — и хорошо. Пусть она одна за все отвечает. Ольга.
Приблизительно в это же время
По дороге в Первомайское Петр Иванович Зайцев несколько раз набирает номер мобильного телефона своего зама, но тщетно. Телефон не отвечает. Они все у коттеджа Ладошкина. Там сейчас пальба. «Показательные выступления». Заместитель четко соблюдает инструкции. Да и что толку звонить? Дать отбой и послать их в салон красоты, за диском? Или что там у нее? Отменить операцию? Нет, все должно быть по плану. Это его работа: найти женщину и найти диск.
Меньше чем через полчаса они в Первомайском. Машину оставляют на окраине и не спеша идут по деревне. Увидев пожилую женщину в платочке с граблями, он «заплетающимся» языком спрашивает:
— Бабка, где у вас тут самогон продают?
— Дом напротив колодца, — бурчит она и отворачивается.
Они идут дальше. А вот и дом Свистуновых. Сначала он поверх забора разглядывает участок. Машины нет. Зеленых «Жигулей». В прошлый раз у дома стояла машина. Он толкает калитку и заходит. Тихо. У забора, что полевую сторону, соседка. Пропалывает грядки. Разгибается и кричит ему:
— Никого нет! Хозяева уехали! Что им сказать? Кто приходил?
— Я к Руслану! — кричит он. — Приятель!
— Он уехал в город.
— А когда будет?
Соседка подходит ближе, облокачивается о забор:
— А я откуда знаю? Мать его тоже волнуется. Телефон не отвечает, дома не ночевал. Людмила собралась и уехала в город. Ему что-нибудь передать?
— Спасибо, не надо.
Он прислушивается. Тихо. На двери дома висит амбарный замок. Окна занавешены. Хозяев нет. Выходит за калитку и говорит парням:
— Их здесь нет. Не появлялись. Остаетесь здесь, а я — в Москву.
— Если он появится, какие будут инструкции?
— Илья, аккуратно снимаешь замок и тихо сидите с Игорем в доме. Если они появляются, Свистунов и Ольга, проводишь операцию захвата и отзваниваешься мне. Ты — старший. Если появляется его мать, берете ее в заложницы. До появления сына. В общем, из дома никого не выпускать. Держать со мной связь.
— Есть черный ход со двора, — вмешивается Игорь. — Замок снимать необязательно. Проще вскрыть ту дверь и…
— Вот и отлично. Действуйте. А я — в Москву.
Парни неслышно скрываются во дворе, а он идет на окраину деревни, к машине. Смотрит на часы: рано еще звонить. Они сейчас с Ладошкиным, если все по плану. Везут Алексея Петровича в офис Ахатова. А ему надо ехать в центр. Неужели опять опоздал? Где-то они со Свистуновым разминулись.
Машина летит по трассе, по крайнему левому ряду. Он давит на газ, светит фарами, и дорогу все уступают. Через час на горизонте столица. Тогда он достает из кармана мобильный телефон и набирает номер.
— Операция прошла успешно, — рапортует его зам. — Заложника «освободили». Весь сайдинг ему покрошили, как ты и просил, Петр Иванович. По нам стреляли холостыми, но падали мужики красиво. На «Оскара» тянет, чес слово! Соседей предупредили, что снимаем кино. Ничего, поверили. Я ж говорю: «Оскар»! Можно в размере премиальных.
— Добро. Ты где сейчас?
— В офисе у Ахатова. Готовлюсь сопровождать клиента в загородный дом. Ему ж теперь охрана нужна! — откровенно смеется зам.
— Я вижу, у тебя настроение хорошее?
— А чего? Размялись! И по сайдингу хорошо прошлись!
— Где женщина?
— Ее везут на базу в Подмосковье.
— Она догадывается о фальшивке?
— Не думаю. Напугана. Ее спешно увезли под предлогом, что сейчас на место «происшествия» прибудет милиция.
— А прибудет?
— Да вроде все в «кино» поверили. Ну, приедут менты, и что? Хозяин к порче имущества претензий предъявлять не будет.
— В любом случае это уже не наше дело. Мы отстрелялись и ушли, кончилось кино. Ты вот что… Держи женщину наготове. Возможен обмен. Везите ее пока на базу, но… Если что, я вас разверну к Р-ску.
— Есть.
— И еще… Двоих сейчас же пошлешь в центр, по адресу… — он называет адрес салона красоты. — На случай, если клиент заупрямится. Я буду там, в течение часа. В зависимости от пробок. Как только они прибудут на место, пусть мне отзвонятся.
— Что-то случилось?
— Пока не знаю.
И он дает отбой. Это не злость на капитана Свистуно-ва, который оказался слишком уж проворным. Злость — чувство неконструктивное. Следовательно, им надо пренебречь. Надо понять, где произошла ошибка. Как Свистунов догадался о месте хранения диска? Не потому ли он забрал женщину из больницы? Ведь если их нет в Первомайском, значит, они в Москве. Но это значит также, что в Первомайское они вернутся. Сегодня к вечеру. Капитану некуда больше деваться. Или… есть?
Ближе к вечеру
— Устала?
— Да.
— Мы скоро приедем. Смотри — уже Р-ск!
Она равнодушно смотрит на пятиэтажки, проносящиеся за окном. Он же раздумывает: позвонить не позвонить? Предупредить хозяйку? Нет, не стоит. Будем импровизировать! Вскоре машина сворачивает направо. На проселочной дороге начинает трясти, женщина вскрикивает:
— Ой! Меня тошнит!
— Потерпи.
Что он еще может сказать? Хорошо, что проселком ехать недолго. Наконец на горизонте деревня. К избе Паренкиных он подъезжает медленно. А дома ли она? По улице на велосипедах с гиканьем проносятся Головешки. За ними следует целая кавалькада: девчонки, мальчишки, все загорелые дочерна. На тропинке и сама Зоя Анатольевна с пустыми ведрами. Идет к колодцу. Он останавливает машину, открывает дверцу и кричит:
— Зоя! А ну, постой!
Она оборачивается и замирает. На лице удивление.
— Посиди пока в машине, — говорит он женщине.
Та кивает, лицо измученное. Он же идет к Зое и улыбается:
— Что ж ты, Паренкина, меня пустыми ведрами встречаешь! Примета плохая. Не быть мне, значит, с деньгами.
— Ты сюда какими судьбами, Руслан?
— Я к тебе гостью привез.
— Гостью? — она прищуривается, пытаясь разглядеть, кто сидит в машине? Вот ведь какая чепуховина! Один глаз у нее карий, другой голубой. И он говорит голубому, доброму:
— Ты, Зоя Анатольевна, не кричи. Выхода у меня не было, и я привез ее сюда.
— Кого ее?
— Лесю. Тимофееву Лесю.
— Что-о?!! Да как у тебя совести хватило?!! Глазищи твои рыжие, наглые! Да ты знаешь, Свисток, что я с тобой сделаю?!! Ах ты…
Зоя замахивается на него пустым ведром. Он хватает ее за руку и крепко сжимает:
— Не кричи.
— А ну пусти! — вырывается Зоя. — Убирайтесь отсюда! Оба!
— Она беременна.
— И что? Ты думаешь, я ее пожалею? Уж, не от моего ли мужа она беременна? Всякий стыд потерял! И она тоже!
— Зоя, ее ищут. Ну не могу я везти ее к себе в Первомайское. Они про это место знают. И на квартире у нее наверняка уже засада. Человек ты или нет, Паренкина?
— Нет! Отстань! Проваливай, Свисток! Нет, ты подумай только! Ванька десять лет к ней бегал! Десять лет! Сколько я слез пролила? А теперь я должна ее прятать! Ты сам подумай: ну что я родителям-то скажу?
— Скажи: подруга.
— Ха! Подруга! А то они не знают моих подруг!
— Зоя…
— Уезжай. Богом тебя прошу: уезжай.
— Ты думаешь, мне легко? — злится он. — Ванечка любимый, обожаемый десять лет к другой бабе бегал! Ах, ты подумай, дома не ночевал! А меня не бросили десять лет назад у порога загса? Или ты все забыла? Кому из нас хуже, спрашивается? Я-то терплю. Кто любит, тот простит. Все равно ж его больше нет. Нечего делить-то, Зоя.