— Опять же, если мертвые невесты уж наказали богадельню, чего им теперь-то ее охранять? — спросил боцман. — Ничего не понимаю! Одно знаю — лезть туда опасно. Вот что, сыночки, возвращаемся к моей вдовушке, у нее и подремлем до рассвета. А потом — бегом на «Варау». Без капитана Гросса ничего затевать не будем!
— Да уж… — буркнул Георг.
Ему было не по себе. Будущий капитан не желал отступать перед трудностями, а возвращение на «Варау» было именно отступлением. Даже когда знаешь, что ночью ничего предпринять невозможно, все равно смутно на душе. И стыдно — за то, что минуту назад испытал такой страх.
Вдова Менгден, оказалось, спать не ложилась — какое-то мудреное бабье тринадцатое чувство подсказало ей, что моряки скоро вернутся.
— Я тебя знаю, Сарво, — сказала она, — ты не успокоишься, пока не найдешь Матти, и Анса, и даже Фрица, которого сам чуть не убил, когда он дорогое кожаное ведро утопил.
— Не успокоюсь, — согласился боцман.
— Ты ведь уговоришь капитана дать тебе парней и пойдешь с ними на север, искать следы нашей богадельни.
— Уговорю и пойду.
— «Варау» до Аннерглима и с неполной командой дотащится. Так что Гросс даст тебе парней с условием — если ничего не выйдет, чтобы они своим ходом двигались в Аннерглим, тем более что сушей до него вдвое ближе, чем водой…
— Э-э, э-э! — завопил, опомнившись, боцман. — Женщина, ты о чем рассуждаешь-то?! О морских делах?! Святого Никласа побойся!
— Голова-то у меня есть, а на что она дадена? — спросила вдова. — Чтобы рассуждать! Так что ты не ори, как будто тебя якорной цепью к борту притерло, а слушай. Я с вами пойду.
— Черный сосун из тебя разум высосал, — сразу отвечал боцман. И, сделав пальцами рога, потыкал ими, как полагается, перед собой и за собой, потому что с боков черный сосун не подкрадывается.
— Ты славно шьешь паруса, мой красавчик, — заявила вдова, — и прошитая тобой шкаторина годится, чтобы на ней поднимать большие вердингенские бочки, никакой шторм ее не порвет. И умеешь ты дешево купить хорошую пеньку, а канаты сращиваешь — даже ювелир в лупу не разглядит, где и как ты это проделал. Но только душа у тебя простая моряцкая, без затей…
— Как это без затей? А кто Манштейну с Лейхольма булыжники в сундук подложил? Так что он тащил этот сундук на горбу, что твой осел, и вся команда со смеху помирала? — возмутился боцман.
— Вот-вот, булыжники в сундук подложить — на это ты способен. А чего похитрее придумать…
— Молчи, красотка. Знаю я, для чего ты решила за нами увязаться.
— Ну и дурак.
Тем и кончился разговор.
Солнце еще не осветило медных наверший герденских колоколен, когда дядюшка Сарво, Георг и Ганс уже стояли у городских ворот, ожидая, пока труба даст сигнал растаскивать в стороны их тяжелые створки.
По ту сторону терпеливо ждали купцы, моряки, рыбаки со свежим уловом, крестьяне на повозках. Город поставлен был довольно высоко, еще в те времена, когда на островах строили большие плоскодонные лодки и шатались по морю в поисках добычи; войти в речку Аву, огибавшую Герден, островитяне еще могли, но брать город по своему обыкновению штурмом с воды не решались. К воротам, и Южным, и Северным, вели крутые дорожки, которые были так хорошо проложены, что при нужде их можно было закидать со стен всякой дрянью и сделать непроходимыми. Стены были надежные: внизу из серого камня, надстроены красным и бурым кирпичом, с башенками и пятью большими толстыми башнями. Шестую строили по договору с магистратом цех рыбников и цех скорняков, в долю вошли цех ювелиров и цех ткачей. Подмастерья поочередно стерегли ночами башню, а днем расхаживали очень гордые, с моряцкими саблями на перевязях. Башня потребовалась не столько для обороны, сколько для новых тюремных помещений: старая герденская тюрьма стояла посреди города, земля под ней сильно вздорожала, и магистрату выгодно было продать ее на слом и построить новую.
Как раз о башне толковали каменщики, вместе с моряками ждавшие, пока отворятся ворота.
— Удалось-таки отвадить нечисть, — говорил один. — Слышал, брат Демидиус из Зеберау нарочно приезжал, брызгал наговоренной водой, он умеет!
— Ох, не вернулась бы, — сказал другой. — Думаешь, кто спрятал под камнями мой мастерок и пояс?
— Брату Демидиусу веры нет, — вмешался третий, — а вот тому, кого приводит ратсман Горациус, вера есть! Помяните мое слово — он не напрасно в черных чулках ходит! У него нюх на нечисть! И это он нечисть отвадил.
Тут Георг, стоявший к ним поближе, стал прислушиваться. А потом потянул за рукав дядюшку Сарво. Боцман тоже наставил ухо и узнал, что нечисть, которая завелась на стройке, воровала пробки от фляг, да так ловко: вот только что пробка лежала на плоском камне, где разложены обеденные припасы, и — бац! — ее уже нет. А потом ее вытаскивал из кармана человек, который вообще был в двадцати шагах от фляги, и сильно этому удивлялся. И после того как человек в черных чулках побродил вокруг строящейся башни, да чем-то побрызгал, да побормотал, зажмурясь, пакостей больше не было.
— Так, может, в богадельне эта самая нечисть завелась? — шепотом спросил боцмана Георг, отведя его в сторонку. — А горожанам сказали, будто хворь, чтобы не переполошить весь Герден.
— Но для чего тайно увозить старичков ночью? И что означает вот это? — боцман выставил толстый палец с серебряным перстнем.
— Я не знаю, но сдается, что ратсман приводил к башне того самого человека, который слонялся по богадельне и всюду совал нос… Вроде как тут концы с концами сходятся…
В этот момент завыла старая ржавая труба, с грехом пополам выводя сигнал «отворяя-яй, не зева-ай!». И через десять минут моряки уже стояли по ту сторону стены и глядели сверху на герденскую гавань.
Гавань была прекрасна. Во-первых, там были причалы для больших плоскодонок, чтобы разгружать стоявшие на рейде суда. Во-вторых — волнорез, любимое место летних гуляний девиц на выданье и их матушек. В-третьих — рукотворный канал, соединявший гавань с озером Герденданне, и широкий подъемный мост через этот канал. Поднимали его нечасто, и он тоже служил причалом, там мог даже флейт швартоваться, если точно знать время прилива и отлива. В-четвертых, у моста стояла деревянная башня, над которой развевался портовый флаг: два синих круга на красном поле, в правом круге золотой лев, в левом — золотой грифон. Наверху, под остроконечной крышей, висел большой фонарь с хитро устроенными стеклами и зеркалами, которые умножали свет от толстой свечи и делали его пронзительно-белым. Внизу жил маячный сторож.
Ранним утром вся гавань словно излучала свет: искрилась голубая вода, искрился золотой песок, даже серое дерево причалов преображалось, а паруса и вовсе становились розовыми.
— А в Виннидау рассвет лучше, — сказал дядюшка Сарво. — Конечно, если вовремя выйти из фьорда. В самом-то Виннидау моря за скалами не разглядеть, разве что залезть на крышу собора Святого Петера. В Гердене по-настоящему хорош только закат, откуда тут рассвету быть? А в Аннерглиме — ни рассвета, ни заката…
Моряки спустились к причалам и увидели шлюпку с «Варау» со знакомым знаком на борту — бело-синей полосой. В шлюпке спал Корре Дринк. Он ждал загулявших матросов, ждал да и заснул. А они, надо думать, заснули в ином месте — в «Сорвавшемся якоре», или в «Веселом поросенке», или даже в «Старом штурвале». У Корре была беда: его жена сыскала где-то знахарку, а знахарка приготовила злодейское снадобье, которое раз употребишь — десять лет ни на вино, ни на пиво смотреть не можешь, а не то чтобы в рот взять. Так что капитан Гросс обычно употреблял Корре для таких дел, где нужна трезвая голова.
Четверть часа спустя моряки уже взбирались по трапу на борт «Варау».
Капитан Гросс обычно вставал с рассветом. Было у него любимое занятие — одевшись, умывшись и позавтракав, посидеть с полчасика на палубе, завернувшись в старый меховой плащ, с трубочкой, попивая горячий пивной суп с яйцами и пряностями. А если ни яиц, ни пива не имелось, то ему готовили не слишком бронебойный грог с тростниковым сахаром — такой, что старой деве впору, всего лишь стакан рома на полстакана красного вина с ломтиком лимона. Хотя дядюшка Сарво и считал лимон сущей капридифолией…
— Странная история, — сказал капитан, выслушав донесение Георга. — Она мне не нравится. Ты, Брюс, запомни — ни один капитан не бросает в беде своих стариков. А они попали в беду.
— Если вы позволите, капитан, я возьму пару ребят, и мы пойдем по следу, — предложил Георг.
— Правильно. Пару… Так… Дядюшка Сарво!
— Я! — бодро отозвался боцман.
— Не вредно тебе растрясти косточки на старой доброй земле… Ларре Бройт?.. А, юнкер Брюс?
— Пусть так.
Ларре был норовистым парнем, Георга слушался неохотно, но море — такое дело, что все выяснения отношений пресекаются капитаном сурово и, случается, членовредительно. Гросс предвидел, что Георг, сменив его через два года, получит в придачу ко всем капитанским заботам еще и склоку с Ларре. А списывать хорошего моряка с «Варау» он не желал и решил: пусть парни на суше разбираются, подальше от команды, один на один. Справится Георг, укротит бунтаря — Ларре останется на «Варау», не справится — Ларре уйдет, а у Георга будет с Гроссом тяжелый и неприятный разговор…
Ларре был норовистым парнем, Георга слушался неохотно, но море — такое дело, что все выяснения отношений пресекаются капитаном сурово и, случается, членовредительно. Гросс предвидел, что Георг, сменив его через два года, получит в придачу ко всем капитанским заботам еще и склоку с Ларре. А списывать хорошего моряка с «Варау» он не желал и решил: пусть парни на суше разбираются, подальше от команды, один на один. Справится Георг, укротит бунтаря — Ларре останется на «Варау», не справится — Ларре уйдет, а у Георга будет с Гроссом тяжелый и неприятный разговор…
— Значит, Ларре… а второй…
— Я, капитан! — завопил Ганс, которому вообще-то полагалось без спроса рот не разевать. — Капитан, я всюду пролезу, я же тощий! Я и северное наречие помню, как в Вольмаре говорят, я там маленьким жил! Капитан, я все разведаю!
— Цыц, — сказал ему дядюшка Сарво. — Сопляк прав, капитан, куда взрослый не пройдет, там мальчишку пустят. Вот говорят еще, что где рябой черт сам не управится, туда бабу подошлет…
— Бабу сам добывай. Значит, Брюс, дядюшка Сарво, Ларре, Ганс… Ну и хватит. Ступайте снаряжайтесь. Я дам вам на экспедицию двадцать талеров. Когда разберетесь, ступайте в Аннерглим. Если до дня Святого Карла не появитесь — начну вас искать.
Капитан насчитал четверых человек, а про бабу брякнул просто так. Но вдова Менгден увязалась-таки за экспедицией. И она придумала отличный способ покорить сердце дядюшки Сарво — раздобыла повозку и осла. Старый боцман здраво рассудил, что имущество и походные припасы лучше везти, а не тащить на плечах.
Дядюшка Сарво оказался прав — второй серебряный перстень с «северной девой» подобрали дети недалеко от Вейкена. Вдова Менгден, даром что страшна как смертный грех, а сумела подластиться к вейкенскому меняле, который главный свой доход имел не с обменных дел, а потому что тайно давал деньги под заклад, и именно к нему тащили ворованное и найденное. Перстень выкупили, детей нашли. Тут была большая польза от Ганса — он сумел вызнать от малышей, где именно валялась находка.
— На повороте, значит… А поворот куда? — спросил дядюшка Сарво.
Этого никто не знал. Моряки имели представление о дороге от Гердена до Аннерглима, но что там справа и слева — понятия не имели.
— В корчму! — первым сказал Ларре. Но как сказал! Будто он в команде главный. Хотя дать приказ полагалось Георгу.
— В корчму, — согласился будущий капитан. — Там объяснят.
И объяснили.
В давние времена, когда в лесах еще жили псоглавцы и местные жители ради безопасности ставили дома на плотах посреди озер, здешние глухие края стали обживать люди, приплывшие из-за моря. Со своих галер они сводили на сушу коней, строили отряды конных латников и отправлялись куда глаза глядят — добывать землю. Местные на землю особо не претендовали — кому она нужна, когда по ней псоглавцы шатаются? Поэтому пришельцы покупали угодья довольно дешево. А потом псоглавцы куда-то подевались, вроде бы откочевали к северу. Местные вздумали было вернуть себе земли, да поздно. Были сражения, нападения, отступления, ночные поджоги. Потом как-то замирились и стали жить вместе.
Вот так и вышло, что на берегу Силаданне оказалось каменное строение, в котором лет примерно двести жил то ли графский, то ли баронский род. Но замок, поставленный в военную пору, когда держали оборону от псоглавцев, утратил всякий смысл да и торчал в глуши. В конце концов, хозяева построили себе два городских дома, в Аннерглиме и еще где-то, вывезли туда все самое ценное, а бывшее свое пристанище попросту бросили. Часть камней растащили земледельцы, кому приохотилось ставить амбары с разноцветными каменными стенами. И даже ведущая к замку дорога заросла. Однако совсем недавно какие-то повозки проломились через бурьян. Надо полагать, те самые, в которых вывезли население богадельни.
— А ехать туда не советую, — сказал молодой рыжебородый корчмарь. — Когда дом долго стоит один, в нем всякое заводится. Сейчас вот травознай дед Гидо засел, и не к добру это — он с нечистью водится. А еще там поблизости черных сосунов замечали… кыш, кыш!
Корчмарь, сделав пальцами рога, потыкал ими вправо и влево.
— Ты что?! — возмутился дядюшка Сарво. — Он с боков не нападает, он спереди и сзади!
И сам повторил этот жест, но только тыкал за собой и перед собой.
— Старый ты человек, а простых вещей не понимаешь, — сказал на это корчмарь. — Он как, по-твоему, содержимое из головы высасывает? А? Через уши! А уши у тебя где? Спереди и сзади?
Повздорили. Были крик и заковыристые оскорбления. Георг даже растерялся — отродясь он боцмана в такой злобе не видывал. А Ларре сидел и усмехался, да еще и задорно поглядывал на будущего капитана: мол, как ты, Гроссов любимчик, будешь склоку гасить?
Проворонил по неопытности помощник капитана тот миг, когда еще можно было успокоить спорщиков без большого труда, строго прикрикнув на обоих. И даже Ларре мог бы их угомонить, но не вмешивался. На защиту боцмана ринулась вдова Менгден, прибежала корчмарка с большим вертелом, а когда бабы ссорятся — то уши затыкай и прочь беги, не разбирая дороги. К корчмарке поспешила на помощь работница — в плечах, пожалуй, пошире дядюшки Сарво. Полетела посуда…
Когда Георг наконец попытался призвать боцмана со вдовой к порядку, они огрызнулись, и вдова за руку вытащила боцмана из корчмы. Сообразительный Ганс кинулся следом: он первым понял, что дядюшка Сарво может от обиды напустить на себя гордость и сбежать.
Не видя врага, корчмарь успокоился.
— Простите, добрые господа, — сказал он почти миролюбиво. — Не надо было мне перечить. Выставляю по кружке черного пива за счет заведения.
Кружек-то он принес пять, но три остались нетронутыми — боцман, вдова Менгден и Ганс все не возвращались. А Ларре посмеивался, глядя на озадаченного Георга. Очень уж его радовала оплошность будущего капитана.
— Позлятся, позлятся, да и прибегут, куда они денутся… — утешил он. А еще немного погодя сказал, что сам приведет беглецов. — Все-таки ночь на пороге, а черный сосун, рога ему в склизкое брюхо, как раз очень уважает сумерки.
Ларре ушел, довольно долго пропадал и вернулся один.
— Знаешь, юнкер Брюс, мало того, что они сгинули — и повозка с ослом пропала. А в повозке-то все наше добро. На дороге их не видно, я и туда, и обратно прошелся. Что скажешь?
— Что скажу? — Георг и раньше-то, на «Варау», видел подбрыки и подначки Ларре, но старался не доводить до свары, а вот теперь котел его терпения переполнился. — Матрос Бройт! Пойти и найти!
— А если я черного сосуна на свою голову найду?
— Значит, одним бездельником меньше будет!
Тут Георг, правду сказать, погорячился. Ларре был славным моряком, только норовистым.
— Ну, коли я бездельник, то и нечего было со мной связываться, — заявил Ларре и вышел, очень довольный. Не так далеко они ушли от Гердена, он еще успевал вернуться на «Варау» и рассказать капитану Гроссу, чем закончилась экспедиция. Он не рассчитывал, что после такого донесения капитан сгонит с флейта Георга Брюса, но команда могла сделать кое-какие выводы. И не то чтобы матрос ненавидел будущего капитана — просто юноша, которому все слишком легко далось, не мог нравиться тридцатилетнему моряку, все еще ходившему в простых матросах.
Время было позднее, но не настолько темна летняя ночь, чтобы человек со зрением морского ястреба дороги не нашел. Правда, походная скатка Ларре пропала вместе с повозкой и ослом, но он сыт, не утомлен и может к утру прийти в порт.
И Ларре действительно шагал по дороге в сторону Гердена не меньше четверти часа, пока не дошел до подозрительного поворота. А там ждал его подарочек — навстречу вышла девица в светлом платье и с распущенными волосами. А на голове у нее был миртовый венок, видный очень отчетливо, как будто освещенный фонарем.
— Мертвая невеста! — воскликнул Ларре.
Девушка кивнула и раскинула руки крестом. Это означало: я тебе путь заступила, дальше — ни шагу.
Венок поблескивал искорками — видать, был из черненого серебра. И так эти искорки заворожили Ларре; что прямо в глазах замельтешили.
Ларре попятился.
Про все морские чуда и дива он знал, но так, чтобы столкнуться нос к носу — еще не бывало. Однако парень он был смелый и лучше бы на месте помер, чем показал страх.
— Ты почему меня не пускаешь, девица? — спросил он.
Она вроде бы усмехнулась.
— Про вас, невест, всякие сказки рассказывают. Если ты по суше бродишь — значит, неверного жениха ищешь? Ведь так? Но я не твой жених. Я знаю, тебя зрения лишили… — тут Ларре вдруг вспомнил, что взамен зрения мертвые невесты получают способность ходить по воде и острые когти в придачу; его даже передернуло от мысли о когтях, но он совладал с собой. — Я ни одной девицы не обманул, жениться никому не обещал! Я никого не обидел! Может, все-таки пропустишь?