Сравнительно недавно умерший Герман Кан был признанным лидером американской футурологии. И вот он отважился на дальний прогноз. Попытался вместе со своими коллегами показать, каким станет для западных стран конец нашего столетия. Кое-что, разумеется, удалось предвидеть. Но вот среди прочих прорицаний было отмечено, что зона рационального сознания будет разрастаться, религия и всякая там мистика будут угасать. Однако в конце столетия неожиданно для всех прогнозистов началась новая мистическая волна. Все получилось как раз вопреки сценарию. Именно рационализму пришлось отступить…
Может быть, футурология просто паразитирует на вполне естественной потребности человека заглянуть в будущее? Нет, можно привести и примеры другого рода. Они свидетельствуют о чудном даре предвидения и об огромной пользе верного прогноза для всего человечества.
ДО НЕДАВНЕГО ВРЕМЕНИ, по крайней мере на протяжении двух третей нашего столетия, различные социальные процессы изучались в масштабе одной страны. Крайне редко в масштабе континента. Но никому не приходило в голову просчитать, как выглядят эти процессы через призму всего человеческого рода. Скажем, во многих странах население растет в такой пугающей прогрессии, что впору подумать о стерилизации. В других странах, напротив, озабочены угасанием целых народов. Как же выглядят эти данные в «общем и целом», иначе, говоря глобально, в масштабах всего человечества?
В конце 60-х годов в Риме был создан клуб, который включил в себя видных демографов, математиков, статистиков, социологов. Доклады Римскому клубу произвели невиданный резонанс. Неожиданно выяснилось, что сырьевые и энергетические ресурсы человечества близки к своей исчерпанности. Представление о том, что техническая цивилизация на всех порах несется по маршрутам прогресса, мгновенно разрушилось. Оказалось, что человечество стремительно несется к апокалипсису.
Своевременный прогноз помог не только избавиться от прогрессистских иллюзий. Он позволил поразмыслить об альтернативности истории. Идеал информационной цивилизации, который воодушевляет современных футурологов, возник в значительной мере благодаря набросанному сценарию: техническая цивилизация подходит к своей роковой черте.
На исходе тысячелетия футурология вступает в свой золотой век. Возможности ее не безграничны. Однако раскрепощенная мысль может весьма плодотворно послужить человечеству. Заглядывая в грядущее, мы пока еще находимся в плену знакомых сценариев. Грезится некая универсальная общепланетарная цивилизация. Но, может быть, человечество сочтет целесообразным оставить на земной поверхности оазисы ушедших веков? Футурологи толкуют о том, что в начале нового столетия традиционная цивилизация обогатит техногенную цивилизацию, чтобы в итоге возник некий чудесный сплав. Но, возможно, облик грядущего неразгадан. Оно станет совсем иным, неузнаваемым. Набирает силу идея открытости истории, ее многовариантности.
История — раскрытая книга человечества.
P.S. «ПРЕДВИДЕТЬ ЧТО-ЛИБО ОЧЕНЬ ТРУДНО, ОСОБЕННО БУДУЩЕЕ». Этот ученый каламбур Нильса Бора не столь мудрен, сколь мудр. Все же в истории человечества гораздо больше ложных прогнозов, нежели сбывшихся.
Любопытно: чаще всего подводит футурологов стремление к научности.
Самое великое заблуждение предсказателей — предположение, что будущее можно угадать, сопоставляя механически, нетворчески прошлое и настоящее. Именно тогда они и попадают пальцем в небо.
Вот, скажем, в 1696 году Грегори Кинг писал в книге «Заметки о нынешнем состоянии Англии»: «По всей вероятности, население нашей страны удвоится через 600 лет и в лето Господне 2300 достигнет 11 миллионов человек. Следующее удвоение произойдет через 12–13 тысяч лет, и в 3500–3600 году, если мир просуществует столь долго, в королевстве будет 22 миллиона жителей».
Современные футурологи настолько поумнели, что предсказаний о таком далеком времени, как 3500 год, из них клещами не вытянешь.
Томас Джефферсон в 1787 году предсказал рост американских городов и… грядущее людоедство из-за скученности в них.
Века не прибавили оптимизма насчет человеческой натуры, ибо в 1951 году виконт Темплвуд в книге «Под сенью виселицы» начертал: «Виселица в Британии стала такой неотъемлемой частью истории, что лучшие умы страны не представляют будущего без смертной казни через повешение».
Глупое предсказание способно быть источником большой беды. Весной 1750 года, после легкого землетрясения в Лондоне, было предсказано катастрофическое землетрясение, которое сотрет город с лица земли. За два дня до предсказанного срока начался великий исход из столицы. В панике и толчее на дорогах погибли десятки людей. Это тот нередкий случай, когда катастрофа произошла именно потому, что была предсказана.
Чаще всего в лужу садятся те предсказатели, которые силятся давать космического масштаба предсказания, прорицать будущее всего человечества. И тут в действие вступает принудительный оптимизм. В итоге рождаются благоглупости, вроде предсказания барона Рассела в 1905 году о том, что сто лет спустя исчезнут из обихода мясо, табак и вино. Наоборот, по отечественным прикидкам, к 2005 году они появятся даже в нашей стране.
Вышедшая в 1872 году книга Уинвуда Рида «Мучения человека» произвела такое впечатление на Артура Конан-Дойля, что он ввел упоминание о ней в рассказ о Шерлоке Холмсе. Рид свято верил в детерминизм — жесткую предопределенность всего происходящего — и потому писал:
«Когда мы с помощью науки уразумеем метод действия природных сил, то сможем стать на место природы и делать все по собственному усмотрению. Когда нам откроются законы, регулирующие сложнейшие жизненные феномены, мы обретем возможность предсказывать будущее с той же точностью, что и появление комет, орбиты и движение планет».
Он же предрек, что появление трех изобретений — двигателя на смену паровому, воздухоплавания и синтезирование пищи — сделают человека совершенным. Изобретения — вот они. А хомо сапиенс, кажется, все такой же…
Владислав Задорожный
Сбор данных
Клиффорд Саймак Способ перемещения
Все вокруг было белым-бело, и белизна казалась враждебной, а город выглядел строгим и равнодушным. Город высокомерно взирал на нас, он был погружен в свои мысли, и ему не было дела до мирской суеты и превратностей бытия.
И все же, напоминал я себе, над всем этим высятся деревья. Я вспомнил, что когда корабль в пучке наводящих лучей, пойманных нами в открытом космосе, уже спускался на посадочное поле, то именно деревья навели нас на мысль о загородном местечке. Наверное, мы опускаемся близ деревни. Может быть, говорил я себе, похожей на старую белую деревеньку в Новой Англии, которую я видел на Земле, уютно расположившуюся в долине веселого ручья среди холмов, покрытых по-осеннему пламенеющими кленами. Теперь, оглядываясь вокруг, я был признателен и немного удивлен новой встречей с похожим уголком. Тихое, мирное местечко, и конечно же, здесь живут тихие и мирные существа: их не коснулись причудливые нравы и диковинные обычаи, которых я в избытке навидался на других планетах.
Но оказалось, это ничего общего с деревней не имело. Меня обманули деревья: они «подсказали» мне сельский пейзаж. Трудно было представить, что деревья могут парить над городом, причем городом, разросшимся вверх настолько, что увидеть его самые высокие башни можно только запрокинув голову.
Город был белый, и посадочная площадка была белой, и небо таким бледно-голубым, что тоже казалось белым. Все абсолютно белое, кроме деревьев, венчающих невероятно высокий город.
Я перевел взгляд на поле и только теперь заметил другие корабли. Очень много кораблей, всевозможных размеров и форм, и все — белые и вот почему я не заметил их раньше. Белый цвет, сливаясь с белизной самого поля, служил им камуфляжем.
И ничего не происходило. Ничего не двигалось. Никто не встречал нас. Город стоял, как мертвый.
Откуда-то возник сильный порыв ветра. И тут же я обратил внимание, что вокруг совсем нет пыли. Пыли, которую мог бы развеять ветер, или бумажных обрывков, чтобы он закрутил их. Я шаркнул подошвой по земле, но движение не оставило следа. Посадочное поле было покрыто неизвестным материалом и выглядело так, словно его скоблили и чистили не больше часа тому назад.
Я услышал, как за спиной заскрипел трап. По лестнице спускалась Сара Фостер, и было заметно, что дурацкая баллистическая винтовка, висящая на ремне через плечо, причиняла ей неудобство. Оружие качалось в такт шагам, угрожая застрять между перекладинами.
Я услышал, как за спиной заскрипел трап. По лестнице спускалась Сара Фостер, и было заметно, что дурацкая баллистическая винтовка, висящая на ремне через плечо, причиняла ей неудобство. Оружие качалось в такт шагам, угрожая застрять между перекладинами.
Я помог ей спуститься, и как только Сара оказалась на земле, она обернулась и изумленно уставилась на город. Изучая классические линии лица мисс Фостер и копну ее вьющихся рыжих волос, я вновь подумал, что Сара по-настоящему красива. Лишь одного не доставало ее облику — той нежной слабости, которая могла бы подчеркнуть красоту.
— Я чувствую себя муравьем, — сказала мисс Фостер. — Оно просто стоит там, глядя на нас сверху вниз. А вы чувствуете взгляд?
Я покачал головой. Нет, я не чувствовал никакого взгляда.
— Каждую минуту, — сказала она, — оно может поднять лапу и раздавить нас.
— А где другие? — поинтересовался я.
— Тэкк собирает вещи, а Джордж слушает — как всегда со своим вечным умиротворенным выражением. Вы знаете, что он заявил? Что он — дома!
— О, Господи!
— Вы не любите Джорджа, — сказала Сара.
— Это не так; — заметил я. — Я не обращаю на него внимания. Меня просто раздражают наши поиски. Они бессмысленны.
— Но он привел нас сюда, — сказала она.
— Верно, — ответил я. — И надеюсь, теперь он доволен.
А вот сам я не был доволен ничем. Ни величием города, ни окружающей белизной, ни спокойствием. Ни тем, что никто не вышел навстречу нам. Ни лучом, который привел нас на эту безлюдную посадочную площадку. Ни деревьями. Деревья не могут, не имеют права расти так высоко, возвышаться над городом.
Над нами раздался топот. Это были монах Тэкк и Джордж Смит. Джордж, громко пыхтя, пятился из люка, а Тэкк, который спускался первым, помогал ему нащупать ступеньки.
Я завороженно наблюдал, как они спускаются по трапу, как монах помогает слепому, когда тому случается ошибиться. «Слепой, — твердил я себе. — Слепой, а с ним вольный монах и женщина, любительница большой охоты — ничего себе компания для погони за дикими гусями, для поиска человека, который, возможно, вовсе не человек, а нелепая легенда».
Джордж и Тэкк наконец спустились, и монах, взяв слепого за руку, повернул его лицом к городу. Лицо Смита расплылось в блаженной улыбке, и это выражение в сочетании с его вялым и безучастным обликом казалось просто неприличным.
Сара слегка тронула слепого за руку.
— Вы уверены, что это то самое место, Джордж? Вы не ошибаетесь?
Блаженство на лице слепого сменилось иступленным восторгом, наводящим страх.
— Ошибки нет, — пролепетал он; его писклявый голос снизился от волнения. — Мой друг здесь. Я слышу его. Как будто я могу протянуть руку и коснуться его.
Я прав: судя по всему, это безумие. Безумно считать, что слепой человек, слышащий голоса — нет, не голоса, а один единственный голос, — способен провести нас через тысячи световых лет, сначала к галактическому центру, а потом за его пределы, в неизведанную область, на планету, известную ему одному.
— К нам идут! — сказал монах Тэкк, показывая на город.
Я приблизил бинокль к глазам и начал настраивать его до тех пор, пока не засек движение. Сперва я увидел передвигающееся пятно, оно медленно увеличивалось, потом распалось. Лошади? Я был изумлен. К нам скакали белые лошади и к тому же необычные лошади; они двигались неустойчивым аллюром, забавно раскачиваясь.
Когда они приблизились, я смог лучше разглядеть их. Это, действительно, были лошади — изысканно стоящие уши, изогнутые шеи, раздутые ноздри и даже гривы — хоть и неподвижные, но как будто вздыбленные ветром. Только вот ноги кончались полозьями. Две пары полозьев — передняя и задняя, и когда лошади бежали, они поочередно касались ими земли.
В недоумении я передал бинокль Саре.
В детстве у меня был конь-качалка, — сказал я ей. — Похоже, это то же самое.
Восемь лошадей стремительно приблизились и остановились подле нас. Даже на месте они продолжали слабо раскачиваться вперед-назад.
Одна из лошадей начала вещать на межкосмическом жаргоне.
— Меня зовут Доббин, — сказала она, — и мы пришли, чтобы забрать вас с собой.
Пока Доббин говорил, не дрогнула ни одна частица его тела.
— Мы настаиваем на том, чтобы вы поторопились, — продолжил Доббин. — Для каждого есть оседланная лошадь, а четверо из нас помогут вам перевезти груз. Нам надо торопиться.
Все, что происходило, мне совсем не нравилось.
— Я не люблю, когда меня подгоняют, — сообщил я Доббину. — Если у вас нет времени, мы можем провести ночь на корабле и отправиться завтра утром.
— Нет! Нет! — жарко возразила лошадка. — Это невозможно. С заходом солнца возникнет Великая Опасность!
— Почему бы нам не согласиться? — вмешался Тэкк, поплотнее закутываясь в рясу.
— Капитан Росс, — решительно подхватила Сара Фостер. — Я полагаю, что нам незачем отказываться от предложения.
— Очень может быть, — рассердился я, — но я терпеть не могу, когда мной командуют нахальные роботы.
— Мы — лошади-качалки, — сказал Доббин. — Мы не роботы.
— Вас сделали люди? Я имею в виду — существа, похожие на нас?
— Я не знаю, — ответил Доббин.
— Как бы не так! — сказал я.
— Милостивая госпожа, — сказал Доббин, обращаясь к Саре, — я прошу вас, поверьте: как только зайдет солнце, вам будет угрожать Страшная Опасность. Я умоляю вас, я заклинаю вас, я настоятельно советую отправиться с нами, и как можно скорее.
— Тэкк, — обратилась Сара к монаху, — сходи за вещами. — Она воинственно повернулась ко мне. — У вас есть возражения, капитан?
— Мисс Фостер, — сказал я ей. — Корабль ваш и деньги ваши. Музыку заказываете вы.
Она взорвалась.
— Вы смеетесь надо мной. Смеялись все время. Вы так и не поверили мне!
— Я привел вас сюда, — твердо сказал я. — И выведу назад. Таков наш контракт. Я только прошу, чтобы вы не усложняли мою задачу.
На горизонте город соприкасался с солнечным диском, и самые высокие башни вгрызались в светило, откусывая от него целые ломти.
— Доббин, — спросил я, — в чем заключается опасность? Что угрожает нам?
— Я не могу ответить на ваш вопрос, — ответил Доббин, — так как я и сам не понимаю, но я должен вас заверить, что…
— Ладно, хватит об этом! — ответил я ему.
Тэкк тяжело дыша пытался подсадить Смита на лошадь. Сара уже сидела верхом, важно выпрямившись.
Я мельком взглянул на посадочную площадку, обрамленную городскими постройками и потому похожую на чашу. На поле не было заметно никакого движения. Солнце медленно заходило за дома, и с запада, из-за городской стены, выплывали тени. Белые здания постепенно темнели, однако не засветилось ни одного окна.
Где же все? Где жители города? Где те, кто прибыл сюда на кораблях, которые до сих пор возвышаются над полем, подобно фантастическим надгробиям? И почему все эти корабли белые?
— Высокочтимый господин, — обратился ко мне Доббин, — не будете ли вы так любезны сесть верхом на меня? У нас мало времени.
Повеяло холодом, и я признался себе, что мне становится страшновато, хотя и не понятно почему. Возможно, меня пугал вид города, возможно, я предчувствовал, что это поле окажется ловушкой. Может быть, страх объяснялся тем, что вокруг не было ни одной живой души, кроме лошадей-качалок. Да и живые ли они?
Но мне они казались вполне живыми, так что я подошел к Доббину с лазерным ружьем наизготовку и прыгнул в седло.
— Здесь оружие бесполезно, — сказал Доббин неодобрительным тоном. Я не ответил. Черт возьми, это мое личное дело!
Доббин тронулся, и мы направились к городу через поле. От такой езды можно было сойти с ума: хотя мы двигались размеренно, без резких толчков, но лошади под нами постоянно раскачивались. Казалось, мы перемещаемся не вперед, а только вверх и вниз.
— Капитан! — внезапно завопил Тэкк. Я мигом обернулся.
— Корабль! — пронзительно кричал монах. — Корабль!
Рядом с кораблем появилось нечто, напоминающее насекомое с коротким толстым телом и очень длинной и толстой шеей, увенчанной крошечной головкой. Из пасти в сторону корабля вырывалась струя, и там, где она касалась обшивки, корабль становился белым, как и другие корабли-надгробия, разбросанные по полю.
Я взвыл и натянул поводья. С таким же успехом я мог бы попытаться остановить камнепад: Доббин настойчиво двигался вперед.
— Назад! — заорал я.
— Возвращение невозможно, высокочтимый сэр, — спокойно проговорил Доббин, ничуть не запыхавшись от скачки. — У нас нет времени. Нам надо спешить в город, чтобы обрести там спасение.
Я сорвал с плеча ружье. Держа оружие над головой Доббина, я направил его на дорогу впереди и нажал курок. Вспышка лазерного света, отраженного от земли, чуть не ослепила меня. Доббин встал на дыбы и закружился волчком. Когда я открыл глаза, мы уже мчались к кораблю.