- Чтобы у него остались очень приятные воспоминания, - улыбнулся Ланс, подтягивая
Арно.
«Вот теперь и тащи его вместе с воспоминаниями».
Ланс вздохнул.
К счастью, трещина в карцер уже показалась впереди.
- Как думаешь, - прислоняя Арно к стене, поинтересовался Ланс, – что скажет учитель
Георг, когда найдёт его тут, воняющего перегаром?
Рэй со вздохом вынул из кармана маленький флакончик и вылил его на Арно.
- Фу-у-у! Воняет как отрава для крыс, - зажал нос Ланс.
«Она и есть, - сообщил граф, взбираясь на балку. – Зато запах отлично отобьёт. Идём. На
тригонометрию опоздаешь».
- Да и фиг с ней. Мне бы куда больше хотелось посмотреть на физиономию Георга,
который этого, - Ланс кивнул на Арно, - будить станет. Спорю, к его появлению сдохнут
тут не только крысы… Ладно, ладно, иду, уже иду. Сдалась тебе моя тригонометрия!
***
Последующие два года в школе стали лучшими в моей жизни. У меня не было детства,
такого, как про него обожают писать поэты – но эти два года его с лихвой заменили.
Учителя наконец-то были мной довольны, даже преподаватель общемировой магианской
литературы.
Однокашники ко мне не лезли – на плацу я с изрядной периодичностью одерживал над
ними верх, давно заткнув за пояс даже рыжего графа с его другом-герцогом-с-кольцами. А
когда начались «военные дисциплины» вроде тактики и стратегии, полюбившиеся мне с
первых слов преподавателя – сурового старика, чем-то напоминающего лорда Джереми –
равных мне и вовсе не было. Уж казалось бы, лордёныши – многие из них сыновья
офицеров. Кому, как не им разбираться в той же стратегии? А они спали на занятиях,
прогуливали, подкупали преподавателя и мололи такой бред во время ответа, что впору
было умереть со смеху. Я примерно тогда же открыл для себя любовь к чтению – особенно
книг по военной истории. Их я понимал куда лучше, чем глупые стишки про несчастных
влюблённых или философские рассуждения о смысле бытия. И пусть остальные сколько
угодно могли называть меня грубым чурбаном, не способным на высокие чувства,
расписать план сражения они не могли даже с подсказками преподавателя. Да, чернь тоже
может быть в чём-то хороша. И не только в том, чтобы гнуть спину перед лордом. Мои
однокашники так этого и не поняли – но и бездна с ними. Но уже не донимали, как раньше
– слава Девятке.
Опять же со мной всегда был Рэй. Один в поле не воин, а двое – уже сила. Его и
старшекурсники побаивались. Я слышал, что не только они, но даже некоторые учителя –
его статус был очень высок. Не простой герцог, которых тут было пруд пруди, а какая-то
шишка навроде моего опекуна. Я не уточнял: подобные вопросы между нами никогда не
поднимались.
Лорд Джереми всё повышал и повышал моё «жалование» – до баснословных сумм, с
которыми я сначала не знал, что делать. Рэй, узнав, посмеялся над моими «проблемами» и
в первую очередь посоветовал заняться внешним видом. Я возмутился: что я, девчонка, чтобы физиономией красоваться? Рэй в ответ покатился со смеху и весь вечер потратил на
объяснение, перевернув мои представления о мироздании с ног на голову. Сейчас-то
никому в голову не придёт, что я низкого происхождения, сейчас мои костюмы задают
моду. Непревзойдённый вкус, прекрасные манеры… Не у меня. У Рэя. Сам всегда одетый
с иголочки, умудрявшийся даже после сырых и грязных подземных ходов выглядеть как
после светского раута, он вдалбливал в меня основные правила высшего света касательно
одежды, этикета и прочих совершенно ненужных на первый взгляд вещей.
Он смеялся над моим изумлением, когда дорогой столичный портной, к которому мы
поехали за одеждой, глядя, как его подмастерья кружат вокруг меня, заметил, что «с вашей
внешностью, господин, вы очень далеко пойдёте. Одежда станет для вас красивым
дополнением, как огранка для алмаза. Но алмаз не скроешь даже в грязи». Я ничего не
понял, затребовал перевода и, когда Рэй объяснил, что я, оказывается, смазлив и наверняка
был очаровательным ребёнком, я просто потерял дар речи. Да, ещё в приюте меня часто
брали прислуживать куда-нибудь в трактиры или в не слишком богатые дома – а там
смотрели на внешность больше, чем на манеры. И у принца Валентина я оказался из-за
этого же. Но я никогда не думал о своей внешности как о чём-то, что может принести мне
выгоду.
«Да ты оглянись, - улыбался Рэй. – Посмотри, как на тебя смотрят. Особенно девушки».
О, девушки – это да. Девушки смотрели. И зачастую во время «увольнительных» раз в
месяц, которые мы все проводили в столице, на меня смотрели не просто девушки, а леди.
И они, между прочим, предпочитали меня равным себе герцогам и графам. По-моему, моё
происхождение только добавляло шарму. Правда, я понятия не имел, что с ними делать.
Нет, сам-то процесс, следующий за задиранием юбки, я знал – и лучше большинства
благородных. Но не задерёшь же юбку леди.
Проведя со мной один из выходных и понаблюдав, как я краснею от повышенного
внимания прекрасного пола, как неуклюже веду себя и не знаю, куда деться, Рэй объявил, что пора научить меня важным вещам касательно флирта. Он-то знал как себя вести: перед
ним дамы только что не штабелями укладывались: ах, такой таинственный лорд, такой
притягательный… и что они там ещё ему шептали? Рэй совершенно их не стеснялся, а на
мои вопросы отвечал, что это естественно и вообще у него в крови. Его старший брат, например, был одним из известнейших ловеласов столицы, и его имя до сих с тоской и
томлением вспоминают многие дамы: Алэ-э-эр…
Рэй научил меня, как говорить комплименты, как танцевать, а, выяснив, что у меня
звучный глубокий голос, заставил разучить пару модных песен. Всё это мы опробовали на
куртизанках в одном из дорогих ресторанов столицы, которым владела семья Рэя. Я был в
ударе и, похоже, девочкам тоже понравилось. Во всяком случае, они не стали брать с меня
плату и одна за другой слали потом просьбы посетить их ещё раз.
Девчонки – это оказалось весело. Единственная нормальная вещь у благородных – это
самый их флирт. Глупый, бесполезный, но затягивающий. Пару раз я был даже влюблён –
но по-детски, без глубины, без сильных чувств. Только страсть, только похоть. Очень
скоро я не разбирал – куртизанка, цветочница или благородная леди. Они все одинаково
таяли передо мной и тянулись за поцелуем. Наверное, я действительно был красив –
именно это они шептали мне, отдаваясь. Даже юная, романтично настроенная графиня,
приехавшая к нам в школу к жениху – графу де Беарду. Я сделал всё, чтобы попасться ей
на глаза и вечером того же дня в саду она забыла про мораль и про графа совершенно. А
лордёныш даже не мог вызвать меня на дуэль, чистоплюй!
Рэй хмурился и говорил, что я, наверное, знаю, что делаю. Он сочувствовал рыдающей
девчонке-графине, которую я бросил на следующее же утро, и которая уехала,
опозоренная, к себе в имение. А мне не было её жаль. Уж кому-кому, а мне – нет. Я не
купил её в приюте и не тащил на долговой верёвке в свою постель. Так чего ради я должен
её жалеть? Соблазнил? Помилуйте!
Де Беард долго потом (и весьма неуклюже) пытался мне мстить – злыми прозвищами,
подкупом лакеев и даже директора. Но когда б на меня это действовало!
Куда хуже оказался порыв Рэя, тогда же решившего познакомить меня с богословием. Он
не был набожным, но верил. Таскал меня в главный храм Девяти и битую седмицу
рассказывал про каждого бога, заставляя меня понять, заучить, прочувствовать их
историю. Он был самым дотошным учителем, который у меня был и ему единственному я
ни в чём не мог отказать.
Но ни в одном из каменных лиц я не видел глаз девочки с Небес. Только мимолётная
улыбка Матери, которой я не признавал, сколько бы Рэй ни бился. Великая Мать… В
конце концов, меня бросила собственная мать, почему я должен чтить какую-то
Всеобщую? Невинное чудо в серебристом платье стало бы моей богиней – её чистоте я
действительно мог поклоняться. Но она наверняка осеняла своим невидимым крылом
короля, а не какого-то выскочку-босяка. Социальная лестница, к сожалению, равна как на
земле, так и на Небе.
Тем временем годы шли, а точнее, бежали – и слишком быстро. Рэй заканчивал обучение и
должен был вернуться домой, принять титул и сопутствующие ему обязанности. Я
удивился, когда услышал: у него же был старший брат. Рэй, когда я спросил, долго молчал, отвернувшись, но потом всё-таки рассказал: его брат мёртв. И Рэй винил короля. «Ланс, Валентин вызвал его во дворец, а потом Алэр уехал. Спустя же месяц нам пришло
сообщение о его смерти, подписанное королём». Я уверял, что это ничего не значит, что
король тут ни при чём – по поводу Его Величества наши с Рэем мнением всегда
расходились. Как я понял, родители Рэя когда-то возглавили оппозицию, и потому были
убиты. После пропал старший брат. А когда в имение Боттеров явились королевские
приставы с сообщением о запредельных долгах и угрозами отобрать имущество и титул,
маленький Рэй, оставшийся единственным мужчиной по линии наследования, онемел. Его
старшая сестра тогда как раз входила в возраст, когда приличная леди должна выйти в свет
и обзавестись хотя бы парочкой кандидатов в женихи. Но кому нужна была девица из
опального рода, пусть хоть трижды хорошенькая?
Осиротевшую семью неожиданно для всех спас король Валентин, вызвав леди Мадлен во
дворец и осыпав её дорогими подарками. Рэй рассказывал об этом, сжимая кулаки, а когда
я два раз переспросил, в чём дело, «закричал», что всем стало ясно: Мадлен согрела Его
Величеству постель. Великое дело – переспать разок, тем более с королём. Но для Рэя это, очевидно, было сродни бесчестью.
Зато под протекцией Его Величества Мадлен стала популярна, у неё появилось достаточно
поклонников, а королевские «награды» избавили от странных, невесть откуда, по мнению
Рэя, выплывших долгов.
Сейчас леди Мадлен собиралась замуж за очень влиятельного графа Винсента, и всё у неё
вроде бы было хорошо. Рэй говорил об этом нехотя. Видно было, что он всё ещё стыдится
«подачек» Его Величества и даже «опозоренной» сестры.
А я думал, что не понимаю этих благородных: им поможешь, и они ещё кочевряжатся.
После выпуска, несмотря на четыре года обучения Рэй не собирался в армию – немому,
считал он, там делать нечего. Зато он мечтал проявить себя на государственной службе.
Как именно, я не интересовался. Моё будущее мне самому виделось весьма смутно –
кроме желания в конце концов попасть в королевскую гвардию. И вообще-то путь туда
был лишь один.
Я рассказал об этом Рэю ночью перед его выпускным, когда мы сбежали на Дозорную
башню. Попытался спокойно – не получилось: Рэй всегда воспринимал в штыки всё, что
касалось короля.
- Да пойми ты, да, он король, но он о нас думает! О черни, крестьянах – как вы там нас
ещё называете? Он снизил налоги, он раздавал зерно в неурожайные годы – из
собственных запасов раздавал! Он не даёт южанам уводить нас в рабство, как они
привыкли делать при его отце. Ты знаешь, что такое рабство? Прекрати, я знаю, что ты
думаешь: будто в нашей же Мальтии оно не легче. С такими, как я – может быть. Но про
южан нам снятся кошмары, Рэй. А он хочет прекратить это. Да подожди ты! Рэй, такому
королю хочется служить. Правда, ты не знаешь, в конце концов, что такое голод. Не
знаешь, что такое молиться о здоровье и благосостоянии короля, когда твой господин-
барон тащит тебя на барщину, этим же королём узаконенную. Такого, как я, ещё не
достигшего совершеннолетия – тоже тащат, понимаешь? Валентин отменил её, ты знаешь?
Барщину. И хочет запретить продавать нас, как скот или рабов, как это на юге все делают.
Он видит в нас людей – а ведь он король. Почти бог для нас. Ты всё это не понимаешь, Рэй. Ты никогда… Извини, но я правда им восхищаюсь. Я не хочу слышать все твои
доводы в сто пятый раз. В конце концов, разве это не наш долг – служить королю?!
Пальцы требовательно застучали по моему плечу.
«В гвардию берут по протекции и только бывалых воинов. Ты никогда не воевал. На что
ты надеешься?»
Я собрался с духом.
- Сбегу на границу. На южную. Там вечно всё кипит. И мне не нужна протекция, я всего
добьюсь сам. У меня получится.
Как я и предполагал, это вызвало бурю негодования. Рэй метался от ограды к ограде,
размахивал руками, забывая отстукивать пальцами. А когда понял, что это не помогает, полез в драку – это всегда было его последним аргументом со мной.
Мы катались по грязному каменному полу, и не знаю, чем бы это кончилось. Боюсь, ничем
хорошим, но просто не успело. Воздух вдруг сгустился, стремительно потемнел – до этого
лунная, звёздная ночь была. Летняя, яркая. На расстоянии локтя видно чётко. А тут –
пропало всё. И в наступившей совершенной тишине далёкий женский голос что-то
говорил на высоком мальтийском – но очень далеко, не разобрать. А потом наступившая
тишина взорвалась яростным гулом, темнота неожиданно схлынула, и я наконец-то
выдохнул – даже не заметив, как задержал дыхание.
Рэй лежал рядом со мной, свернувшись в клубок, закрыв лицо ладонями. И крупно
дрожал. Я позвал его, но он не откликнулся, а когда я потряс его за плечо – отшатнулся, закрывая руками голову. Из крепко зажмуренных глаз текли слёзы.
Я сильно испугался, особенно когда он, немного придя в себя, вдруг задрал голову,
уставившись на расчистившееся небо, и беззвучно захохотал, указывая на что-то среди
звёзд. Как сумасшедший.
Думаю, это был припадок, но раньше с Рэем такого не бывало.
Я отвёл его в свою каморку. В «казарму» отпускать в таком состоянии было нельзя, он
ведь даже шёл с трудом. А на мою кровать повалился и заснул, как убитый – после
принесённого ключницей чая с сонными травами.
«Ты ведь не передумаешь? - сказал он утром в ответ на мои беспокойные расспросы. –
Ехать на границу. Ланс, там ужас. Ты, - его пальцы дрожали, когда она показывал, – не
понимаешь. У южан чародей».
- Ну и что? - удивился я. Читал я в исторических книгах и про войны с чародеем. Там, среди сухих описаний битв, эти детские страшилки не казались такими уж ужасными. -
Подумаешь, чародей! У нас, вон, тоже типа призраки водятся.
Рэй снова захохотал и, кажется, был близок к новому припадку. Но обошлось.
Он больше не делал попыток меня отговорить. А на прощание вместе с заверениями «мой
дом – твой дом», «только посмей мне не писать» и так далее подарил браслет-амулет
Вория, сплетённый из кожаных тонких шнуров. Среди них я заметил тёмные и светло-
русые пряди – мои и его. Амулет. Рэй ничего не добавил, но и так было понятно: плёл сам.
С этим браслетом я не расстаюсь до сих пор и уверен: он спасал меня не раз. А тогда Рэй
одел его мне на руку и шепнул: «Не забудь вернуться». Я отмахнулся, пообещав написать, когда доберусь до границы.
Спустя седмицу после его отъезда я сбежал – даже не сдав последний экзамен. Без труда
нашёл обоз, идущий на южную границу, договорился с купцами, что хотя бы до Можетки
меня довезут. В копеечку вышло, ну да бездна с ними.
Уже тогда, удобно устроившись в телеге на укрытом рогожкой сене и сонно рассматривая
звёздное небо, я вдруг понял, на что показывал Рэй в ту странную, колдовскую ночь.
У Чародея появился второй глаз.
***
Не хочу описывать ту войну. Первая война, как первый отказ – нож по сердцу. Да и к чему?
Сражения по мгновениям разобрали хронисты, крепости и стратегические пункты сто раз
перешли из рук в руки, даже правители уже давно мертвы. И менестрели о той войне не
поют – что интересного в южно-мальтийском дележе границы? Та же война Двух
Чародеев, хоть и короче раза в четыре, куда более богата на события… Действительно, кому важна судьба тех людей, которых уводили тогда в рабство? И поля сражений давно
поросли вереском и ромашкой.
Обоз, в котором я ехал, попал в бойню под Можеткой – я тогда, к своему ужасу осознал, что слишком облагородился, раз посмел заиметь какие-то романтические мечты. Война
виделась мне по-лордски, примерно как наши турниры или поединки на плацу. Не могу
сказать, что я не был готов ко всей той мерзости, которую устроили южане на улицах
города – но я отвык от такого, совсем отвык.
Правду говорят: человек, если хочет, всегда найдёт проблемы на своё… свою голову.
Выжившие в Можетки прятались в храме Матери – но южан это не остановило. Храм
подожгли, успевших выбраться – добивали, мостовые на улицах были скользкими от
крови. Мне, можно сказать, повезло: я угодил в плен ещё раньше, и моя смазливая
мордашка меня вновь спасла. Конечно, такого невинного красавчика вроде меня можно
было дорого продать – и я оказался уже в другом обозе, идущем в Аджахаид, бывший
тогда крупнейшим рынком Овидстана.
И снова Мать смилостивилась: обоз отбили наши у Шипкиного Вала. До сих пор помню:
закат, воздух аж звенит от цепей и криков, на горизонте деревушка живописно так
догорает. У меня под ногами первый убитый: южанин с чёрной густой бородой, больше