- Удачи.
***
Три года спустя моему опекуну в голову что-то торкнуло, и он решил от меня отделаться.
Но это был бы не одиозный лорд Джереми, если бы сделал всё по-простому – удавку на
шею или яд в бокал. Да и конечно, от тела же потом избавляться. Холмиков других
воспитанников я у него в саду что-то не приметил. Так что, наверное, этот способ был
проверенный – милорд отправил меня в школу. И нет бы в городскую, ну, или на худой
конец, к джентри. Нет, меня отвезли прямиком в школу Золотой молодёжи, единственную
в своём роде в нашей Мальтии – учителя мне про неё все уши прожужжали, в основном в
сочетаниях «тебе туда дорога заказана». Если бы!
Школа находилась в крепости не чета дому моего опекуна или игрушечному замку
принца. Тут со стенами всё было в порядке, и ров имелся, и ворота с мостом откидным –
всё как положено. И стены в три ряда, правильные. Стражу я ещё на въезде приметил – в
третьем кольце стен её, правда, не было, здесь водились только слуги. В основном лакеи, тихие, серые и незаметные. Но где-то должна была иметься и нормальная прислуга. Судя
по всему, с ней мне договориться будет легче, чем с местным крысятником.
Больше всего меня удивляло, почему все считали моё поступление в школу такой
небывалой удачей? Ну отвалил милорд кучу денег – он ими, судя по его дому, вообще
сорить привык. Придумал экстравагантный способ от меня избавиться – и все наперебой, даже мой учитель фехтования, сэр Леорт, которого я всегда считал единственным
нормальным человеком в окружении лорда Джереми, и тот посчитал своим долгом
сообщить, какой это великий шанс, как мне в этой школе, наконец, руку поставят и,
видимо, мозги вправят. Угу, прямо счастье ко мне привалило невозможное. Прыгай, Ланс, и пляши.
По-моему, одни мы с опекуном понимали, что действительно меня ждёт. Что местная
высокая публика, включая, кстати, и учителей, ничуть мне, черни, не обрадуется. Что
выгрызать себе место под солнцем придётся потом и кровью. Что жизнь отщепенца и
хорошо если не лизоблюда мне обеспечена.
Но лорд Джереми плевать на всё это хотел: он, наверное, в храме Трикса монетку
подкинул. Упадёт решкой – убить надоевшего мальчишку, упадёт орлом – пусть живёт. А
монета, похоже, на ребро встала – Трикс же шутить любит.
Я наивно полагал, что смогу сбежать если не по дороге, то в школе. Щас! Кто ж знал, что
здесь такой замок мощный, такие фортификации – и для кого? Для сынков-графьёв? Всё у
этих «бла-ародных» не слава богу.
Мой план действий пока был таков: не попадаться на глаза однокашникам, в первую же
ночь разведать обстановку и подружиться с прислугой. С первым пунктом проблемы
возникли сразу же: оказывается, все эти графья жили в одной огромной зале, как в
казарме. Как мы в приюте. Мне это в голову прийти не могло после великолепия дома
опекуна – нары, общая комната, дисциплина? Хотя почему бы и нет, раз готовили тут
будущих офицеров. Лорд Джереми, говорят, тоже тут учился.
Впрочем, никаких сквозняков, грязи, блох и вшей здесь, как в нашем приюте не было.
Мебель из дорогого дерева, уложенный деревянными плитками пол, украшенный
деревянной резьбой стрельчатый потолок и дорогая мебель. А на местных, хм, «нарах» –
прорва шёлковых подушек, одеял и даже пологи. Единственное неудобство – девятеро
соседей, вытаращившихся на меня с таким выражением, что мне сразу стало ясно: будут
бить. Просто потому что у меня на пальцах нет брильянтовых колец, как у того хмыря в
алом модном камзоле, или потому что моя рубашка льняная, а не шёлковая, как у них всех.
Я тогда ещё наивно не догадывался, что вся эта орава отлично знает, кто я. И ораву моё
присутствие здесь жутко бесит.
- Последний прибыл, - протянул, наконец, рыжий мальчишка рядом с тем важным юным
господином-с-кольцами. – Опаздываешь, босяк.
Я стиснул зубы, заставив себя сосредоточиться на количестве «спальных мест», а не на
желании подправить кое-кому веснушчатую физиономию. Действительно, пустовало
только одно место – в глубине залы. Странно, у нас в приюте первым делом разбирали
именно «галёрку», а места у двери оставляли отбросам. Здесь, похоже, наоборот.
Хорошо, что я не успел ещё привыкнуть к тёплой мягкой постели – даже у милорда, у
которого эта постель для меня была, частенько приходилось засыпать за учебниками или в
оружейной, после отработки позиций и ударов. Это удачно, потому что здесь мне спать не
дадут.
Соседи смотрели на меня с разной степенью заинтересованности и ухмылялись. По-
хорошему надо было уйти, может, исполнять третью часть плана. Но показать этой своре
спину? Загрызут.
- Кланяйся, когда к тебе обращается граф, - с ленцой протянул тем временем рыжий.
А мой взгляд упёрся в медальон у него на шее: громадный медведь, рвущий ощерившегося
льва. Эмблема де Беардов – гувернантка долго и терпеливо вбивала в мою тупую голову
Лучшие Рода, и Древние рода, и Богатейшие рода. Де Беарды были из Древних. А
лордёныш с брильянтами рядом – наверняка из Богатейших. Или даже Лучших. Такой по
Мусорному переулку бы прошёл, и его бы живо в ближайшую канаву отправили, а
брильянтики поснимали. Но такие, как он, пешком, конечно, не ходят. А в Мусорный
переулок отправляют провинившихся слуг.
- Что, спину гнуть разучился, выскочка? – подал рыжий. И лордёныш-с-кольцами на этот
раз присоединился к нему:
- Какой позор! – патетично воскликнул он, трагично вздохнув. - Я, герцог де Шонсо,
родственник самого короля должен жить рядом с попрошайкой, бедняком, полжизни
проведшим на улице!
Лично я, бедняк, попрошайка и кто-то там ещё, вовсе не чувствовал себя польщённым от
близости ко мне Их Милостей. Скорее наоборот. Но подозревал, что если открою рот и
попытаюсь им это сказать, высокий мальтийский, вбитый в меня розгами и ремнём лорда
Джереми, улетучится в два счёта, и опозорюсь я дальше некуда.
Потому пока молчал. Но кочергу у здоровенного камина слева очень даже приметил. И
осторожно, по шажочку стал продвигаться к ней. Ни де Беард, ни этот, с кольцами
больших опасений не внушали – комплекция у нас была примерно одинаковая, я за время
жизни у милорда отъелся и тоже разжирел. Но во втором ряду на нижней кровати сидел
здоровенный темноволосый молодчик, больше напоминающий сына мясника или кузнеца,
чем аристократа. И вот он-то меня, я был уверен, в подкову быстренько свернёт – голыми
руками.
А рыжий, так и не дождавшись реакции, тем временем соскочил с полуразобранной
кровати и вальяжно двинулся ко мне:
- Будешь называть нас «милорд» и «господин». Или «Ваша Светлость», - вкрадчиво,
упиваясь вседозволенностью, протянул он. – Прислуживать нам, горшки, там, выносить, форму стирать, может, развлечёшь, когда без девчонок невмоготу будет – тогда позволим
тебе остаться.
- Знай своё место, чернь, - лениво добавил герцог-с-кольцами.
- Понял? – изогнул бровь рыжий. И сунул мне под нос руку в чёрной бархатной перчатке.
– Целуй. И, кстати, тебе положено встать на колени. Быстро на колени!
Дальнейшее застряло у него во рту вместе с кровью и осколком одного из красивых белых
зубов – я как раз добрался до кочерги.
И на колени он, кстати, передо мной встал очень даже замечательно…
***
- Зря ты так.
Ланс слизнул кровь с разбитой губы и запрокинул голову: нос мгновенно отозвался болью.
- Они тебе жить не дадут.
Ланс сглотнул полный рот крови.
- Тебе нужно к лекарю, - не сдавался голос. – Позвать?
Ланс снова с трудом сглотнул, и на это ушли все силы.
- Тогда возьми. Вот.
Ланс не шевельнулся, но «собеседник» был очень настойчив: к губам прижалось что-то
твёрдое и холодное. А спустя мгновение Ланс, закашлявшись, отобрал кубок и судорожно
принялся заглатывать холодную – до зубной немоты – воду.
- Сейчас, - шепнул голос, о котором мальчик уже забыл.
И почти сразу ко лбу прижалось что-то ледяное. Поползло, точно змея, к щекам, рту,
шее… И лишь спустя долгие мгновения Ланс осознал, что его кто-то осторожно обтирает
мокрой тряпкой. Точнее, шёлковым платком с узорчатым вензелем «А.Р.». А, скосив глаза, увидел и обладателя платка – толстого, круглого мальчишку с золотистыми кудряшками и
пухлыми губами. Руки у него тоже были пухлые. Собравшись с силами Ланс выдохнул:
«Спасибо».
Круглый мальчик расплылся в улыбке, убрав платок.
- Ты не перечь им, - посоветовал он. - И они тебя не тронут. Ну, так, если только чуть-чуть.
Но терпимо, в общем-то. А так, чего ты добился? – он укоризненно посмотрел на Ланса.
- Ты не перечишь? – слизывая кровь, поинтересовался Ланс, и мальчишка-толстячок
нахмурился.
- Ты не понимаешь… Я второй сын, мне не быть наследником. Я всегда буду
прислуживать. И ты, - убеждённо добавил он, - тоже будешь.
- Да пошёл ты, - хмуро буркнул Ланс, оглядывая расплывчатую фигуру толстяка. – Давай, вперёд. Их ночные горшки и грязные шмотки тебя уже заждались.
И отвернулся.
Скрипнула кровать – толстячок встал и, шаркая шерстяными домашними туфлями,
действительно ушёл.
Больше с Лансом никто не разговаривал – и так он пролежал до вечера, больной и
голодный – свернувшись, калачиком, наблюдая, прислушиваясь. А когда после заката
сокурсники убрались на ужин в замковый общий зал, осторожно перевернулся на живот и
закусил подушку, давя ком в горле.
***
Сбегу, хоть в бездну, сбегу…
Побег отложился на сутки – кочерга кочергой, а кулаки у того крепыша всё равно
оказались, что надо. И, судя по глазам, бычок этот думать не умел. За него тот, с кольцами, думал. Мне от этого было, конечно, не легче.
Ночь мне дали отлежаться, а потом оттащили прямо в местный карцер – продуваемую
всеми ветрами комнату на вершине какой-то из башен. Для местных изнеженных
аристократиков комната, наверное, казалась ужасной – каменная, сырая, с огромными
дырами в стенах, смотрящими невесть куда, грязная, мыши бегают, вода капает – ну
только что цепи не присобачили для полного устрашения.
А мне жуть как понравилась: можно сказать, домой наконец-то попал. Дыры? Да и бездна
с ними – я исследовал все, куда смог протиснуться. И выяснил, что тайных ходов в замке
немерено, надо только тихонько ходить под комнатой, кажется, директора, и парой
«казарм». Многие туннели, правда, пересекались коваными решётками с тяжёлыми,
основательными замками. Но это ничего, гвоздь, переделанный в отмычку, их быстренько
откроет. В карцере гвоздей не было, но я заприметил парочку подходящих в нашей
спальне. Скобой от кровати выну и ей же заточу.
А пока я лазал по тем ходам, что были не закрыты. Вывозился и, наконец, вывалился в
местной кухне, точнее, столовой для прислуги, что рядом. Хорошо, что ещё в громадную
супницу на столе промазал, а то я ж с потолка падал – легко мог угодить. А, и потолки
здесь низкие – тоже хорошо.
Прислуга, ошеломлённо вытаращилась на меня, но повела себя куда дружелюбнее лордов.
Смешно сказать – они приняли меня поначалу за барчука, лордёнка. Закрутились,
завертелись, только я поднялся – «ах, господин испачкался, ах, рубашечку порвал, ах
пальчик занозил». И так пока я не заговорил по-ихнему, без высокого мальтийского.
Оказалось, их просто одежда смутила. Уф, а то я уж подумал, что начал походить на этих, высокорождённых.
Так что план по привлечению на свою сторону прислуги оказался выполнен в мгновение
счёта. Я тут же стал в доску свой, только обласканный милостью Матери. А когда за чаем
и пудингом (хотя предполагалось, что в карцере я на хлебе с водой сижу) рассказал, кто я, откуда и как здесь оказался, дружба, можно сказать, скрепилась навек. Мне, несчастному
сиротке, вывалили бездну сплетен про директора, про учителей, про учеников-
старшекурсников, про то, что нас, малолеток, ждёт. А одна из горничных, старая дева (и
сильно в возрасте), даже предложила мне кровать у себя в каморке – у неё вторая
пустовала, говорят, за вредность характера. Странно, милейшей души была женщина. Я
часто у неё потом ночевал, и в ту ночь тоже.
А утром, наевшись свежих пирожных и забрав парочку с кухни, дисциплинированно сидел
в карцере, ждал, когда лакеи директора – к нижней прислуге, с которой я чаёвничал,
отношения не имеющие – меня выпустят и обратно в казарму отведут.
Я сбежал прямо из казармы – там над балкой у входа была одна из отодвигаемых панелей, скрывающая лаз в сад.
Так и повелось – со своими однокашниками я встречался только на уроках. Вываливался, пыльный и помятый, где-нибудь на последнем ряду, за их спинами. И учился.
Приходилось – лорд Джереми регулярно справлялся о моей успеваемости. Ход в
ближайший город-то я потом, уже полгода спустя, нашёл и даже смог открыть
перегораживающую его решётку. Но местная ключница, тоже знавшая замок как свои пять
пальцев, поймала меня как-то на кухне, отвела сторону и подробно расспросила. Она
нормальная была, дослужившаяся, а не получившая должность по наследству. Потому
поняла и объяснила, что пока Великая Матерь мне улыбается, её милостью надо
пользоваться, потому что лорд за меня всё-таки платит, и образование я, между прочим, лучшее в стране, получаю. А с образованием шансов на приличную жизнь у меня куда
больше, чем у простого приютского сироты, сбежавшего от своего опекуна.
Из-за её красочных доводов или из-за того, что обращалась она со мной, как с равным, то
есть взрослым – спокойно и доброжелательно – я прислушался. И по здравому
размышлению решил, что она права: прямо сейчас ничего ужасного мне не угрожает, так
зачем менять шило на мыло? А то и на петлю – если лорд Джереми обидится и захочет
меня найти (а он точно найдёт, это я уже понял).
Ключница, госпожа Берта, была даже настолько добра, что выделила мне пустующую
комнату для прислуги. Говорила, что я расту и негоже мне спать со служанкой, пусть и
годящейся мне в матери. Так я обзавёлся собственным углом, и мог в спальню к своим
однокашникам больше не заглядывать. Это хорошо: я делал всё, чтобы ограничить наше
общение. Но следил за ними периодически – во-первых, просто из любопытства, во-
вторых, моё приютское прошлое говорило, что, выражаясь языком взрослых, компромат
найдётся на каждого. Так и было. Они меня называли Босяком, я придумывал им клички
куда обиднее и, главное, совершенно правдивые. Так, лордёныш-с-кольцами обожал
смотреться в зеркало, и даже носил с собой карманное. И стоило мне в ответ на его
подначки сделать вид, что достаю зеркальце и смотрюсь в него, лордёныш начинал
беситься и «рыть копытом землю». Я звал его «Мадамой» за глаза, и лично мне было
весело. А рыжий де Беард, считавший, что он самый умный на потоке, а может, и в стране, обделался, когда старшекурсники повели наш поток на экскурсию в Алхимическую
Башню. Я из щели под потолком наблюдал, как моим «товарищам» показывают
бесплатное представление, и, каюсь, посодействовал, испугав и парочку старшекурсников.
С учёбой всё было не так радужно. Знаний, которые нанятые милордом учителя
умудрились в меня впихнуть, катастрофически не хватало. Так, я совершенно не знал
арифметику, что, естественно, понял преподаватель и не стеснялся высмеивать меня перед
всем потоком. За что ежедневно в течение седмицы получал дохлую мышь в суп или вино, но это мелочи по сравнению с шепотками: «Чернь, выскочка, босяк, вали в свою
подворотню» и им подобными – воображения у лордов на большее не хватало. А я мог
только стоять, пялиться на доску, которая пестрела непонятными символами и крошить
мел себе на брюки. Ужасно.
Поддержать диспут о философах древней Магианы я тоже не умел. И поэзию Золотого
Фонда Мальтии вообще не знал. Я уже молчу про алхимию, на которой я в первый же день
взорвал мензурку на столе преподавателя.
С мензуркой, кстати, вышла весёлая история. После того случая алхимик запретил мне
вообще приближаться к реактивам. А я, конечно, приблизился – в тот же вечер взломал его
лабораторию. Что смог – утащил, что не смог – повытаскивал и на пол покидал. Говорят, там ещё долго что-то трещало и искрилось, а когда из окон повалил разноцветный дым, алхимику пришлось выбежать из бани чуть не голышом – спасать лабораторию.
Парочку его книг я тоже прихватил. И в жажде знаний, попытался их прочесть. Не
получилось, жутко скучные. Зато картинки красивые. Я решил следовать им, а не
чудаковатым непонятным инструкциям. И, устроившись на широкой балке под потолком
спальни моих однокашников, принялся экспериментировать. А заодно и подглядывать –
одно из моих любимых занятий в те дни.
Внизу тем временем разгорался спор, грозящий закончиться дракой. Как обычно что-то
требовал рыжий, который граф. Как обычно вторил ему голос, отдающий ленцой –
дружка, любителя колец. Неразлучная парочка, строившая весь курс, везде была впереди, как в учёбе, так и во время отдыха, и конкурентов не терпела. Сейчас они распекали