– Дуй наверх! – а сам метнулся к кособокой скамейке, притулившейся у крыльца, и одновременно с визгом тормозов выдрал из нее доску с гвоздями. Откопал топор войны, называется… Обжигая пальцы, он швырнул ее в лобовое стекло. С удовольствием бы отделал кое-кому фасад… В салоне закричали. Инерция закрутила, он потерял контроль над правой ногой, которая заплелась вокруг левой, и все это кончилось сотрясением черепа о бетон. Состояние – как после нокдауна. Уговаривая себя не заснуть, он кое-как поднялся, ввалился в подъезд – запрыгал по ступеням. На третьем этаже догнал скулящую Катю, обгонять не стал, прислонился к стене. Выждал немного, побежал на пятый этаж, где совсем недавно строил соседей. Дождался, пока она откроет дверь, вкрутился в темень прихожей, заперся, начал готовиться к долговременной осаде. Стучите, вам откроют…
Чуть позднее он сообразил, что осада в лучшем случае отменяется, в худшем откладывается. Тишина за дверью несколько озадачила. Он высунулся из окна – машины под домом не было. Выбрался на балкон, провел визуальную разведку. Набравшись храбрости, отпер дверь, прислушался. Похоже, экзекуция переносилась на более удобное время. Цепляясь боками за предметы интерьера, он забрел в комнату (как бы не единственную), свалился в кресло и отдался боли. Голова саднила безжалостно. В нехитрой системе зеркал, которую соорудила дрожащая Катя, краснела рваная рана на затылке.
– Вас учили медицине в вашем канадском Урюпинске? – стонал он, когда она пыталась промыть ему поврежденное место.
– Даже и не думаю вас лечить, – ворчливо отзывалась Катя. – От всех болезней, как положено, спасет зеленка… Потерпите, Максим, ваше ранение отлично совмещается с жизнью…
Он орал от острой боли, призывал оставить его в покое, поминал законы Древнего Рима, согласно одному из которых врачу отрезали руки, если пациент умирал во время операции. Потом сидел, обессиленный, чувствовал, как отступает боль. На него смотрели пристальные, лучащиеся глаза.
– Получилось, – она придирчиво осмотрела приклеенный пластырь. – Могли бы и поблагодарить, больной.
– Я старый солдат и не знаю слов благодарности, – огрызнулся Максим. – В этом доме есть телефон?.. Хотя я знаю – есть.
– Зачем? – она насторожилась.
– Хочу позвонить в полицию.
– Не надо в полицию, – она испугалась. Максиму стало интересно – почему?
– Вы хотите жить в постоянном страхе?
– Это не затянется, – она многозначительно коснулась его руки. – Надеюсь…
– Дело хозяйское, – он пожал плечами и принялся выбираться из кресла. Доковылял до прихожей, когда плеча коснулась тонкая ладошка.
– Вы куда-то собрались, Максим?
– Домой хочу, – сказал он почти честно. – Запритесь на все замки и никому не открывайте, даже если явится почтальон с известием, что бабушка из Канады оставила вам наследство… Хотя какая, к черту, бабушка, вы сами из Канады…
– А сердце старого солдата ничего вам не подсказывает?
Типичная провокация. Она была совсем рядом, он чувствовал запах приятного парфюма и еще не выветрившегося страха. Ее глаза приветствовали проснувшихся в мозгу демонов.
– Неужели вам не хочется остаться, Максим? Вы готовы бросить женщину перед лицом смертельной опасности? Ведь эту дверь так легко взломать…
Он еще не обзавелся комплексом наивного чукотского мальчика. Чувствовал – враги не придут. Но эти глаза… Она прижалась к нему грудью. Взыграли инстинкты. «Совсем как в анекдоте, – мрачно подумал Максим. – Видите ли, сэр, все остальные купаются, а я тону…»
Он проснулся с первыми «петухами» (ранний алкоголик на балконе что-то кукарекнул), провел по бархатистой коже посапывающей девушки. Всмотрелся – девушка была не та, что хотелось бы.
– Вставайте, госпожа Варден, – пихнул он партнершу. Ох уж эти внеплановые одноразовые встречи… Снова убедился – мужчины брюки надевают, а женщины вползают в них, шипя. Подтвердились мрачные прогнозы – стоило отогнуть шторку. Между аркой и контейнерами прохлаждался громоздкий малайзийский джип, в котором зевала свиная харя. «Ну и вызову полицию, – расстроился Максим. – У этого поросенка имеются все права на то, чтобы сидеть в собственном джипе между аркой и помойкой…» Он отправился на кухню, распахнул окно, под которым росли тополя, усыпанные готовым к опаданию пухом, а под деревьями расположился неухоженный скверик – на первый взгляд пустынный. До пожарной лестницы предстояло преодолеть карниз, но это задание облегчала водосточная труба, проложенная между окном и лестницей.
«Странно, – подумал Максим. – Имели бы вечерние бандиты сильное расположение до нас добраться, они бы это сделали». Выходит, расположение было не сильное – даже с учетом доски в лобовом стекле. Или поменялись указания свыше.
– Не хотите вызывать полицию, Катюша, – будет вам приключение. Караулить вас неделями я не собираюсь. Оставлять в осаде тоже как-то неудобно. Собирайте документы, деньги, банковские карты, одежду на первое время – и добро пожаловать в окно.
Она вздохнула, но не стала изображать из себя потрясенную великомученицу. Эвакуация состоялась в целом успешно. Перелезли на карниз, вцепились по очереди в водосточную трубу, пожарная лестница… Какие-то клумбы, гаражи, задержка в кустах, когда выяснилось, что Катя со страха забыла сходить в туалет, раннее такси, гостиница в глуши левобережья, перепалка по целому ряду вопросов…
Не было у него склонности к азартным играм. И в клады он не верил. Но то ли утренний ветер вскружил голову, то ли перспектива обрела очертания – он представил и задумался. А чем он, собственно, рискует, кроме собственного здоровья?
Комнатка студенческого кампуса хорошо продувалась, но дух вечеринок прочно впитался в стены. По коридору бегали студенты, всовывался чей-то любознательный нос, понимал, что здесь ему не рады, и пропадал. В воздухе висело напряжение. Алла Микош укоризненно смотрела на Максима. Генка в кои-то веки заработал мозгами, и это выражалось в своеобразных подергиваниях. Чеснокову одолели муки сомнения – вкупе с муками критических дней, нарисованными на мордашке жирной гуашью.
– А я считаю, и хрен меня разубедишь, – говорила Чеснокова, – что не к добру искать черного бультерьера на охраняемом складе, особенно если он там есть.
– А вам никто не предлагает, – огрызался Максим. – Поеду один, а вам лишь следует говорить всем сомнительным и внушающим доверие господам, что некто Казаченко отдыхает на Алтае.
– С какой-то профурсеткой из Канады? – возмутилась Алла. – Да не бывать! Только через мой труп! А с этой профурсеткой мы еще разберемся!
– Правильно, – ухмылялся Генка. – Не давай им спуску, Алла.
– Максим, ты оторвался от реальности! – гундела Чеснокова. – Во-первых, кладов не бывает, а во-вторых, даже если бывают, их нельзя выкапывать из земли! Любой, кто откопает клад в корыстных целях, отдает богу душу!
– А если не в корыстных? – не понял Генка. – Если я хочу его сдать, например, государству, а потом любоваться им в музее?
– Ну тогда я вообще не понимаю, зачем куда-то ехать, – развела руками Чеснокова.
Студенты размышляли. Бродили великие умы.
– Повторяю еще раз, – говорил для бестолковых Максим, – никого из вас я ехать не принуждаю. Сидите в городе, наслаждайтесь прелестями урбанизации. На сессии встретимся. Да и какие из вас таежные проходимцы…
– Вот только не надо нас, пожалуйста, оскорблять! – возникала Чеснокова.
– На себя-то посмотри, отставной козы барабанщик! – не отставал Генка. – Канадка и пастух под хмурым небом Сибири. Да вы там такого напорете, что…
– Достаточно! – хлопнула ладошкой по столешнице Алла, и все вздрогнули. – Одного мы тебя не отпустим. Хватит нам Семигина! Так что извини-подвинься, Максим Андреевич…
Максим погрузился в раздумья. Кстати, насчет Семигина… Следователь Богоявленский сдохнет от любопытства, когда клевреты доложат, что четверо допрошенных по делу об убийстве куда-то дружно укатили…
Алексей Ройд, руководитель «боевой пятерки» тайной организации «МиБ» («Монархия или бардак»), невозмутимый тридцатипятилетний парень с ранней сединой, ждал, развалясь на заднем сиденье чужого представительского седана. Никому и никогда он в силу врожденной скромности не рассказывал, что является правнуком Фанни Каплан, арестованной по ходу неудавшегося покушения на Ленина на заводе Михельсона. Настоящее имя Фанни было Фейга Ройдман, в тюрьмах числилась как Фанни Ройд, освобождена при занятии колчаковцами Златоуста в 1920 году и благополучно дотянула в Колывани до 64-го. До последнего дня доказывала, что действительно стреляла, невзирая на близорукость. Так ли это – Ройду было безразлично. Ну, стреляла. Все равно почти промазала. Он пятнадцать лет работал на тайную организацию. Стандартная конспиративная сеть – тройки и пятерки. Только вожак группы имел канал связи с руководством, да кто-то еще – контролирующий вожака. Специализация была проста – «устранение лиц, мешающих восстановлению самодержавия». Плюс сопутствующая работа – в том числе поиск «красных кладов» – ведь сдерживание демократов, азиатов, мусульман, буддистов, коммунистов, язычников стоило дорого, и всяких там потомков Романовых и Рюриковичей приходилось содержать. А в последнее время он и вовсе выполнял несвойственную работу… Зазвонил беспроводной телефон, Ройд чертыхнулся, извлек из кармана внушительную квадратную «раскладушку», коротко сказал:
– Да.
Внимательно выслушал, отозвался:
– Я помню о нашем джентльменском соглашении, Александр Витальевич. Не стоит беспокоиться. К сожалению, вчера допустили промашку. Девицу провожал некто Казаченко – студент университета, бывший офицер спецназа. Фигурант оказался не без способностей… – Он резко замолчал, стал слушать. – Хм, вы меняете коней на переправе, Александр Витальевич. Ах, всего лишь тактическая уловка?.. Ну что ж, хорошо, мои люди больше не будут их преследовать. Если считаете, что эти голуби естественным образом выведут вас на объект… А знаете, коллега, в этом, кажется, что-то есть. Хорошо, через два часа в «Шагреневой коже».
Он щелкнул раскладушкой и задумался. Но размышления прервали – со ступенек скатился хозяин седана, сытый, широкомордый, довольный жизнью. Хлопнулся на сиденье, не заметив, что рядом кто-то сидит:
– Домой, Тихон!
Заурчал мотор. Объект поерзал, повернулся – обнаружил постороннего.
– Ты кто такой?.. – Упитанная физиономия загуляла пятнами, он потянулся к кнопке. Ройд поморщился – какие они беспомощные, свято верят, что любую проблему можно решить нажатием кнопки. Он пресек движение, сдавив объекту локоть. Усмехнулся про себя – невелик бицепс у эксгибициониста…
Повернулся водитель:
– Ну что ж вы так нервничаете, господин Петраков? Скоро будете дома.
Субъект не верил, что такое возможно – изъеденная страхом физиономия выражала прогрессирующий кретинизм.
– Проходит ощущение праздника, Павел Львович? – вкрадчиво спросил Ройд. – Это нормально. Не надо истерик, мы пришли, к сожалению, не затем, чтобы вас убить. Убивать таких, как вы, – непозволительная роскошь. Итак, по порядку. Вашего шофера тихо изъяли на заправке, отправили отдыхать, через десять часов проснется дома в состоянии умеренного похмелья. Не надо впутывать посторонних в наш разговор.
– Мне не о чем с вами разговаривать! – взвизгнул субъект. – Я государственный советник! Вы за это поплатитесь!
– Павел Львович, не надо брыкаться, – на жирные колени советника улеглась стопка цветных фотографий. – Знаете толк в популярных жанрах, Павел Львович? Наслаждайтесь. Можете оставить на память. Имеются и нотариально заверенные показания ваших… партнеров. Они не долго запирались. Работа как работа, да и роль им досталась, в рамках общественных представлений, не самая позорная.
На советника было жалко смотреть. Он сообразил, что попал в историю, и даже не пытался соорудить достойную мину.
– Что вы хотите? – затрясся советник. – Денег? У меня их нет…
– Как же нет? – удивился Ройд. Поверх фотографий улеглась банковская распечатка – движение денег по номерному счету. Вчерашняя дата: поступление на сумму 180 тысяч рублей.
– Десять процентов, Павел Львович. Премия посредника. И даже известно, за что вы ее получили.
– Вы ничего не докажете, – пробормотал советник.
Ройд вздохнул. Устал он от этой нехарактерной работы.
– Бросьте, Павел Львович. Снимки пойдут в бульварные газеты, финансовые документы – в более солидные издания. Зачем вам эти неприятности? Давайте лучше к делу. Ваш департамент готовит рекомендации… длинное название. Если вкратце – стоит ли президенту связываться с Земским собором. Мы облегчили вам работу, вот материалы, – Ройд протянул чиновнику компактный накопитель информации. – А вот заключение, – зашуршал бумагами. – На носителе – все необходимые приложения, которые все равно никто не будет читать.
Чиновник прыгающими глазами просмотрел текст.
– Но это же… вразрез с проектом…
– Проект сверните в трубочку и куда-нибудь засуньте, – улыбнулся Ройд. – Посмотрите дома, убедитесь – наш проект обоснован лучше, чем ваша сырая стряпня.
– Но проект подготовлен коллективом – ученые, аналитики… – цеплялся за соломинку чиновник.
– Ваши ученые и аналитики по приказу свыше обоснуют любую чушь. Что президент – живой бог, что сибиряки – просто бледные негры…
– Но я не руковожу департаментом…
– Прекратите, Павел Львович. Ваш начальник – декоративное пугало на пороге пенсии. Подпишет все, что бросят на стол.
– Но президенту поступят и другие мнения… Из других ведомств…
Он насилу сдержался, чтобы не двинуть чиновнику в ухо:
– Они не будут по выводам отличаться от вашего – уж поверьте.
– Но премьер против собора…
– Не спорю. Это его политические похороны. После собора вам придется работать с другим премьером.
И вот тут чиновник задумался. «Дошло, слава богу», – облегченно подумал Ройд. Он внимательно наблюдал за чиновником, не мешая процессу осмысления, – бюрократ увидел новый расклад и лихорадочно подыскивал в нем теплое местечко.
– Я могу на вас положиться?
– Непременно, Павел Львович. Завизируйте наш вариант и живите спокойно. Всех вам благ, привет супруге, интимным партнерам, воруйте все, что плохо лежит… Что-то не так, Павел Львович?
– А машина?.. – покраснел, как помидор, чиновник.
– Вернем, Павел Львович, – рассмеялся Ройд. – На чужое не претендуем. Завтра машина будет вас ждать – с вашим шофером за рулем. А домой мы вас отвезем, не волнуйтесь…
Через сорок минут он сидел в своей каморке на базе и исподлобья рассматривал последнего самодержца, добродушно взирающего со стены. База располагалась на окраине Северного поселка и имела курьезно-криминальную историю. Лет двадцать назад предприимчивый выходец из Кореи взял кредит, возвел цеха, закупил станки и обозвал свое детище «Колбасной фабрикой Ли Пэна». Продукция с экзотическими названиями пользовалась спросом. В бумагах было чисто и правильно, в цехах стерильно, продукция вкусная. Муниципальные комиссии криминала не находили, «алтайский масляный король» Зубарев, давно обосновавшийся в столице Сибири, точил под конкурента, но сделать ничего не мог. А кончилось визитом скорняка-уйгура, который не разобрался в ситуации и принялся орать, что обещанные шкуры до сих пор не привезли. Один из членов комиссии оказался рядом, проявил интерес… и начал тихо облезать, узнав, что основным поставщиком собачьих шкур на шапки был господин Ли Пэн! Еще одна экспертиза, ветеринарная проверка, фабрика закрылась, персонал судили, а директора долго искали по окрестным лесам… А потом пристройки и прилегающую территорию выкупил спортивный клуб «Здоровье». Когда полиция заинтересовалась, чем спортсмены занимаются на досуге, – оказалось, что спортом. Спортзалы, снаряды. Оружия, наркотиков и обнаженных девиц – не нашли. Завклубом прочел полиции лекцию о гибриде восточных и западных методик физического самосовершенствования, показал список персонала, лицензию на преподавательскую деятельность, налоговые квитанции, оплаченные счета за воду, энергию, телефон…
В дверь постучали, сунулся нос:
– Алексей, в подвале допрашивают Богдановича.
Еще одна неприятность – отправили на разведку к журналисту полного кретина, а кончилось разведкой боем и трупом. Какой-то тип из «Сибирского вестника» болтанул про коллекцию Шалимова, наверху решили, что надо проследить и отправить к журналюге «казачка». Но почему ответственное дело Самойлов поручил ничтожеству Богдановичу, бывшему репортеру каких-то районных «ведомостей», уволенному за пьянку и наушничество?
Ройд включил динамик, связующий кабинет с подвалом. Говорил Самойлов, с трудом скрывая брезгливость:
– Возьми себя в руки, Коляша. Рассказывай, что произошло. Да не реви, как девка.
«Арестант», раскисший, как половая тряпка, плакал, срывался на истерику:
– Раскрыл он меня, Глеб… Все хорошо шло, а потом вопросы наводящие стал задавать… В общем, я пришел. Мы выпили. Поговорили о политике, о бабах, а когда я заехал о коллекции того купца, он сразу насторожился…
– Много выпили?
– Да не-е, бутылку на двоих…
– Врешь, Коляша. Две выпитых нашли в квартире, одна разбитая – удержать не мог, потрошитель ты наш?
– Это не я, Глеб… Он сам вскочил, набросился на меня… Что мне еще оставалось делать?..
Ройд покачал головой, отключил динамик. Полная ясность с этим ничтожеством. Потянувшись к пульту, он включил магнитофон, отмотал к нужному месту. Как-то странно слушать беседу покойника с… будущим покойником.
– Я читал твою статью, Кеша, – о евразийцах, – искаженно вещал Богданович. – Слышал, собираешься заняться бароном Унгерном?
– От к-кого это ты, К-коляша, слышал? – Семигин уже хорошенько поддал и через слово спотыкался.
– Люди говорят, Кеша… Ты всерьез считаешь, что барон Унгерн мог закурковать коллекцию Шалимова?
Долгая пауза, звякнула посуда.
– Не жеманься, Кеша, – гнул свою линию Богданович, – я же знаю про твою Камиллу. У нее подружка. Она и натрещала…
– З-знаешь что? – резко перебил Семигин. – Всерьез я т-только водку пью. И ж-жену безмерно уважаю. А сплетни не надо собирать – я знаю, т-ты крупный по ним с…пециалист. Пришел водку пить – вот и пей…