Но я не стала торчать весь вечер в углу и смотреть на него голодными глазами. Конечно, мы танцевали снова и снова. Танцевали и разговаривали. Мне же стоит только отпустить язык на волю – и он поскачет как помело по всем окрестным дорогам.
У Эдуарда свой маленький бизнес – что-то связанное с изделиями из искусственного камня. Он неплохо танцует и еще лучше флиртует. Я успела заметить это, наблюдая за его перемещениями по залу и за тем, как он разговаривает с девушками – чуть наклонившись в сторону визави, словно обволакивая ее своим обаянием. Он умен, безусловно. У него превосходное чувство юмора: мои подколки он перехватывает и отражает виртуозно.
Господи боже мой, Ангел, я еще несколько страниц могу перечислять все то, что у него есть! Нет, он не идеал моего мужчины. Просто он воплощает в себе все мои нереализованные мечты разом. Он живет вольной жизнью, не особо задумываясь о деньгах: искусственные камни, как я поняла, дают ему отличный баланс достатка и времени. Он танцует в свое удовольствие. Он летает на дельтаплане, а все лето проводит на даче.
Ты не поверишь, но у него даже машина моей любимой марки.
Проще всего после этого описания поставить точку и признать – весь этот бред я придумала. Такого не бывает.
Но, черт возьми, Ангел, в том и проблема.
Понимаю, что абсурд. И все же этот мужчина олицетворяет собой все то, что я хочу видеть в мужчине. Сила в сочетании с мягкостью, умение зарабатывать деньги и при этом – свобода. Да, наверное, меня очаровало именно это – не он сам, а атмосфера, окружающая его: аура мечты о том образе жизни, когда Все Время Вселенной принадлежит тебе. Свобода и любимое дело, обеспечивающее эту свободу. Я потянулась к этой атмосфере как изголодавшийся зверек, который уже забыл вкус сбывшейся мечты.
Но… я вернулась домой, Ангел.
Костя спал. Он лежал, вытянувшись поперек кровати, – мой рыжий родной человек, к которому после этого вечера танцев мне не хотелось юркнуть в постель. Я посмотрела на него, ушла на кухню и заплакала. Знаешь из-за чего? Из-за жалости к самой себе.
Но, понимаешь, в чем штука – ни тогда, когда я уходила от Димки, ни сейчас – когда я призналась, что больше не люблю Костю, – я не считала себя достойной чего-то лучшего… Я говорю об этом тебе, зная, что ты поверишь. И вряд ли я смогу обсудить это с кем-либо еще: любая из моих знакомых будет смотреть недоверчиво и, возможно, с оттенком раздражения – мол, баба с жиру бесится, набивается на жалость. Я помню, именно так, глазами обиженного ребенка, которому вешают лапшу на уши, смотрела на меня Ирочка Ветрова. Помнишь ее? Мы вместе ходили на тренинг по рисованию… Ирочка Ветрова – маленькая, пухленькая, похожая на хомячка девушка. Ее нельзя было назвать красивой, но и некрасивой тоже. Я как-то видела ее, хорошо накрашенную, одетую в изящный лиловый костюм, с букетом роз. Это был ее день рождения. Наши мужчины с курсов засыпали ее цветами: она смеялась от радостного удивления, глаза сияли, лицо разрумянилось от волнения и даже говорила она громче и звонче обычного. В тот день она мне казалась по-настоящему хорошенькой. Но в остальное время это была просто катастрофа: виноватая улыбочка на губах – словно она все время извиняется за свое присутствие здесь, голова, вжатая в плечи, бегающий взгляд, прерывистый голос. Все в ее внешнем виде и поведении – начиная от бесформенной одежды, в которой ее фигура становилась похожа на толстенький столбик, и заканчивая манерой внезапно разражаться слезами – просто кричало об убогости. Все в ней призывало, чтобы ее пожалели, утешили, погладили по голове.
Ты, мой Ангел, прекрасно знаешь, как я реагирую на людей такого рода. Мне хочется взять их за шкирку и пару раз резко встряхнуть. Крикнуть в лицо – опомнись! Посмотри, во что ты превратил собственную жизнь! В жалкое прозябание под грузом вечного недовольства! Но бесполезно… Такой человек в ответ лишь выдавит из себя презрение – такое же тщедушное, как он сам. Он будет плакать и ждать, что вы посочувствуете ему только за то, что он имел несчастье родиться.
Возвращаясь к Ирочке… Сейчас я, конечно, уже не сделала бы такой глупости. Но тогда мне захотелось развеять ее мифы о себе самой. В один из вечеров после семинара я пошла вместе с ней до метро, попытавшись наладить разговор. Мы болтали о мужчинах, об отношениях, и я делилась своим опытом. Рассказывала, сколько мук пережила в подростковом возрасте, считая себя гадким утенком, о своих любовных неудачах и долгоживущих комплексах. Пыталась объяснить ей, что красота – это не только и не столько внешние данные. Мы-то с тобой знаем, что так оно и есть. Красота – это та сила, которую женщина ощущает внутри себя. Жесты, голос, походка, взгляды – неотъемлемые составляющие красоты. Я говорила Ирочке об этом, но видела ее взгляд – снизу вверх, и в нем четко читалось: «Хорошо тебе говорить, ты со своей внешностью никогда не знала таких проблем!» И сколько ни убеждай, что знала, эти глаза не поверили бы.
А сейчас я понимаю, что сама не так уже далеко ушла от Ирочки. Да, я привлекательна и интересна, и не останусь в одиночестве надолго. Но… стоит ли менять шило на мыло? Понимаешь? И сейчас, слушая дыхание спящего Кости, думаю – а с чего я, строптивая девчонка, решила, что заслуживаю лучшего?
Да, я хочу такого мужчину, как Эдуард, – к чему лукавить. Но давай начистоту: я считаю, что это – слишком роскошный подарок для такой недалекой девочки, как я. Мужчина, который олицетворяет собой все, что я люблю и ценю, мужчина, который ездит на моем любимом автомобиле, мужчина, у которого есть свой дом в деревне, мужчина – танцор и бизнесмен, неформал и насмешник… разве я его достойна? Что я могу предложить такому мужчине? Внешность, тело, ум? Это есть у тысячи других девиц…
Господи, где же взять это странное умение, которым другие наделены от рождения? Где взять уверенность в себе, как в женщине, которая сама является подарком судьбы, а не мечтает о мужчине, как о подарке?»
Стерва
В начале мая я окончательно убедилась, что в каждом из нас достаточно сил, чтобы справиться с любыми проблемами, свалившимися на голову. Но иногда ресурсы, которые необходимы в кризисный момент, спрятаны очень глубоко в нашем сознании и связаны с незнакомыми нам сторонами собственной души.
Любому Ангелу известно, что в каждом человеке живет несколько персонажей, и они отнюдь не всегда находятся в согласии друг с другом. Обычно какие-то доминируют и, захватив власть, подавляют тех, кто звучит чуть тише. Иногда остается только один персонаж – некое представление о нас, слепленное из самого что ни на есть подручного материала: родительских слов, прочитанных книжных лозунгов, тезисов, услышанных где-то в транспорте, подобранных по дороге впечатлений, реплик от первого мужчины или первой женщины, первого предательства, первой любви и т. п. Мы выбираем себе ключевую роль и играем ее годами. Она бывает близка или далека от нашей истинной сущности, но она всегда – только часть нашей души.
В любом мужчине живет своя Женщина, в любой женщине – Мужчина, но там полно и других игроков. Так, почти в каждой Леди – какой бы изысканно-куртуазной она ни была – есть спящая Куртизанка, способная из мужчины сделать клятвопреступника. В Душеньке, которая плачет при встрече главных героев мелодрамы, живет Стерва с циничной усмешкой на ярко накрашенных губах. Иногда эти персонажи спят настолько крепко под слоем наших представлений о том, какой длины юбки позволено носить женщине в тридцать, и какой цвет волос считается вульгарным, и какое число любовников портит репутацию, что мы почти не ощущаем их присутствия. Они, как куклы, уложенные в сундук подсознания и пересыпанные нафталином, могут годами лежать без дела. Пока мы не вспомним про них.
Еще в апреле, на нашей самой первой встрече, мой психотерапевт с серьгой в ухе спросил:
– А как у вас с умением противостоять агрессии?
– Плохо, – призналась я.
У меня было два вида реакции на любую агрессию в мой адрес: я впадала либо в ступор, либо в ярость. Результат не особенно отличался: и в том и в другом случае я оставалась с сожалением о сделанном или о несделанном.
Когда я пожаловалась на это Асе, та выдала:
– Тебе трудно защищать себя? Так сыграй женщину, которой это легко. Сыграй стерву, которая манипулирует людьми так же легко, как красит губы. Попробуй хотя бы один раз в жизни.
Подходящий случай опробовать ее совет в действии мне скоро представился.
В тот вечер я опять практиковала одиночество. Тим был с Настасьей, а я – со своим компьютером и грудой накопленных слов, которые некому было вывалить. Я сыпала их на экран в разных комбинациях и гадала, когда же снова смогу заниматься обычным творчеством – без этой зверской потребности выливать из себя грязные словесные потоки. «Ты не пишешь, ты занимаешься психотерапией», – сказал Тим, как-то глянув через мое плечо. И был прав. Не творчество, а всего лишь еще одна разновидность лекарства.
Несмотря на регулярное отсутствие Тима, у меня так и не выработалось привычки засыпать одной. И хотя голова полнилась сном, я продолжала тупо бродить по просторам Сети, стараясь не смотреть на часы.
В какой-то момент мой виртуальный путь вывел меня на ЖЖ Настасьи. Раньше я сознательно избегала посещать эти страницы, но этим вечером словно какой-то черт дернул меня за руку – тебе же любопытно! пойди, глянь!
От общих знакомых я знала, что Настасья не особо сдерживается в выражении эмоций. Но не думала, что это относится и к сфере виртуального пространства. Ее блог просто пестрел сообщениями о «любимом», об их совместных тренировках, поездках, планах и прочей романтической ерунде, которую несет влюбленная женщина. Там было и несколько не слишком удачных, но вполне опознаваемых фотографий.
Я, по счастью, не знаю, что чувствует женщина, заставшая своего мужа в постели с любовницей. Но кажется, в тот вечер я пережила нечто подобное. Оказалось, что одно дело – знать об их отношениях. И совсем другое – видеть и осязать доказательства этого факта…
Я могла понять Настасью, как могла бы понять любую влюбленную дочь Евы. Это отличает нас от мужчин: когда женщина наполнена свежим чувством – ей хочется кричать об этом на весь мир, потому что в ее картине мироздания в этот период нет ничего важнее; ее влюбленность – это фон, на котором протекает все остальное. Говорить вслух о своей любви для женщины так же естественно, как для цветка – источать аромат.
Но от понимания боль не становилась меньше. Мое лицо горело, словно мне надавали пощечин. В каком-то смысле так и было. Я чувствовала себя публично униженной, осмеянной, растоптанной. Внутри меня словно все смешалось в густую горячую смолу, и единственным желанием было растечься по полу, довершив этим свое уничижение. Возможно, я бы так и сделала – растеклась по полу в собственных слезах, смешалась с пылью и запахом нечищенного ковра. Прожила бы эту ночь, как все предыдущие, – проглотила ее, добавив к грузу обид еще один булыжник.
Меня спас гнев. Он искрой вспыхнул где-то в груди, или – как сказала бы Наташа – в районе сердечной чакры. Появилась маленькая обжигающая точка – концентрированная жгучая злость, а за ней возник вопрос: «Почему я снова должна это терпеть?»
– Должна? Тоже мне – придумала! Это самая жалкая глупость, которую я когда-либо слышала.
Я подняла глаза и увидела ее. Настоящую Стерву. Она сидела на широком подлокотнике дивана, вполоборота ко мне, демонстрируя свой римский профиль. Ее волосы были зачесаны назад пышной волной – такая прическа мне очень идет, но у меня никогда не хватает на нее времени и терпения. На макияж у Стервы тоже уходило наверняка не меньше четверти часа: ловко наложенный тон, подведенные брови и веки, подчеркнутые губы. Не вульгарно, но довольно броско – я обычно так крашусь на вечеринки.
Она была в черных брюках и ярко-красной блузе с вырезом: все Стервы любят черный и красный цвета. Серьги – два огромных серебряных кольца, достающие почти до плеч. Впрочем, дело было не во внешнем виде, ведь я тоже иногда носила подобные серьги и сочетание красного с черным. Просто она так небрежно сидела на деревянной ручке моего дивана, словно была королевской фавориткой и занимала половину трона, причем большую.
Стерва излучала то притяжение, которое кто-то назовет харизмой, кто-то – уверенностью в себе, а кто-то – броской сексуальностью.
– Так ты считаешь, что больше нельзя терпеть? – спросила я, не чувствуя ни малейшего удивления от ее появления в моем доме – на территории вечного терпения.
– Я считаю, что ты никогда не должна была терпеть, – заявила она. – С другой стороны, тебе же нравится играть великомученицу. Это же такой прекрасный повод, чтобы гордиться собой! Своей адской выносливостью, своим благонравием, с которым только в гроб ложиться!
– Брось, я давно хочу покончить с этой ролью!
– Так кто же мешает сделать это прямо сейчас?
– А что, по-твоему, я могу сделать прямо сейчас?! – Я начала злиться на эту высокомерную эмансипе, которая, должно быть, никогда не знала любви. – После драки кулаками не машут.
– Никогда нельзя быть уверенным, что драка закончилась, – заметила она.
– Но меня уже унизили!
– И еще унизят! – Она ласково улыбнулась. – А потом – еще и еще.
– Но я не хочу ввязываться в драку!
– Конечно, не ввязывайся, а то еще пострадает ангельская репутация! Мы же не хотим разоблачения, правда? Мы же не хотим, чтобы кто-то заподозрил, сколько буйных фантазий скрывает наша ангельская оболочка?
Стерва откровенно издевалась, рассматривая меня как подопытную крысу, которую загоняют в лабиринт.
– Мы же так любим думать о себе хорошо! – продолжала она тоном, вкрадчивым, как начинающийся сон. – Мы готовы уступить свою постель любой рыжей сучке, лишь бы ни у кого не возникло поводов сомневаться в нашей ангельской природе! Что ты еще готова сделать? Покупать им презервативы? Или, может, предложишь взять на себя расходы на свадьбу?
– Хватит! – рявкнула я.
Стерва замолчала, хотя и продолжала глумливо усмехаться, а в моей руке уже была телефонная трубка, и я набирала номер Тима.
– Привет, – сказала я, стараясь говорить ровно.
– Привет, – немного удивленно откликнулся он. – Что-то случилось?
За несколько месяцев существования нашего треугольника сложилось неписаное правило: я никогда не звонила ему, когда он бывал у Настасьи.
– Ничего не случилось, но мне нужно, чтобы ты уделил мне несколько минут, – сказала я и краем глаза уловила одобрительный кивок Стервы.
– Хорошо. – Ему почти удалось скрыть досаду в голосе. – Я тебя слушаю.
– Все очень просто, – с этими словами сердце резко ускорило свой бег. – Я хочу, чтобы ты запретил Настасье писать о ваших отношениях в ЖЖ.
Он помолчал, видимо пытаясь найти слова.
– И как ты себе это представляешь? Что значит – запретить? Как я могу ей что-то запретить?
Теперь раздражение было неприкрытым.
– Запретить не можешь. Но можешь сказать, что делать этого не стоит. Что ты так хочешь. Думаю, твое мнение для нее достаточный аргумент.
– Да, возможно! Но ты понимаешь, что провоцируешь ссору между нею и мной? – Он злился.
– А ты понимаешь, каково мне читать о вашем романе?! – Я все-таки не удержалась от крика. – Ты понимаешь, как это бьет по мне? Понимаешь, что это унижает меня?
– Ты сама прекрасно знаешь, что человека невозможно унизить, пока он не захочет быть униженным, – холодно отозвался он, – и все твои ощущения на самом деле растут совершенно не из-за ее записей.
– Плевать! Я не хочу, чтобы наша личная жизнь полоскалась в Интернете! И это – мое право! Я пытаюсь себя защитить – только и всего.
– Ты манипулируешь мной! Давишь на меня! Причем совершенно неприкрыто!
– Да! А что мне еще остается делать?! – От обиды в глазах закипели слезы.
Я ожидала, что Тим будет на моей стороне, что он поймет и поддержит. Еще чуть-чуть, и бессвязный поток рыданий хлынул бы через край… но в это время Стерва легко коснулась моего локтя и шепнула: «А разве он сейчас тобой не манипулирует? Вы на равных!»
– Ты тоже давишь на меня, – сказала я, сдержав слезы. – Прости за резкость. Я не собиралась упрекать тебя и вызывать чувство вины. Я просто хотела поделиться тем, что мне чертовски больно. И я надеялась, что ты поймешь.
– Если бы ты сразу так и сказала, я бы по-другому реагировал. – Его голос смягчился. – Но ты начала таким требовательным тоном, словно я – провинившийся мальчик на побегушках. Пойми, я тоже живой человек: когда на меня наезжают – я автоматически наезжаю в ответ.
– Я не хотела наезжать, – прошелестел в трубке мой вздох. – Я просто устала чувствовать себя беззащитной. Настасья пишет про ваши отношения, а я стою и давлюсь эмоциями. И ничего не могу сделать. Мне это надоело, пойми. Я хочу провести, наконец, четкие границы. Она спит с тобой, но это не дает ей право трепаться о ваших отношениях по всему ЖЖ.
– Ей очень трудно сдерживаться, – заметил он.
– Знаю. Но пусть попробует. Всем нам полезно осваивать новые навыки. Мне вот тоже было трудно тебе звонить.
Разговор закончился, и я обернулась, ища глазами взгляд Стервы. Но ее уже не было.
Зато после моего звонка откровения Настасьи в ЖЖ прекратились.
И я стала дышать спокойнее.
Бой с критиком
Когда я второй раз шла к психологу, то волнение было уже куда меньше, но зато во весь голос заявил о себе стыд. Стоило мне вспомнить свои откровения при первой встрече, как лицо начинало гореть, будто его натерли массажной щеткой. К тому же за минувшие недели ко мне в гости регулярно наведывалась Стерва, и в ее присутствии я чувствовала себя сильнее своей боли. Маленький серый человек, угнездившийся на моем плече, ныл в ухо о том, что Ангелы со Стажем и персональной Стервой в качестве секьюрити никогда не ходят к психологом. Было в этом что-то неловкое, почти постыдное, словно я прибегаю к противоестественным методам лечения.