Дмитрий чувствовал, как учащается сердце, а дыхание заперлось в зобу. Он знал, что эта боль намного невыносимее, чем если загонять иголки под ногти, но теперь это знает и генерал...
Генерал закричал, а племенника вывернуло в углу. Валентин стукнул по затылку, тот рухнул вниз лицом в свою блевотину, ворочался как толстая белая ящерица, не видевшая солнца.
– Говори, – предложил Ермаков.
Тарас подмигнул генералу и, отпустив правую, что повисла бессильно как убитая гадюка, почти ласково взял левую, удобнее перехватил возле кисти.
Ермаков испытующе смотрел на генерала. У того старая закваска, как и у него. Оба не очень верят и боятся всякий сывороток, хотя от них боль куда мучительнее, но от сывороток превращаются в вопящее животное, а здесь все зримо, наяву, во всех красках. Здесь он видит как его калечат, как затем обрубят руки, и как он навсегда останется безруким...
– Это незаконно, – прошептал генерал. – Вы за это ответите!..
– Как? – поинтересовался Ермаков. – Да, у вас самые лучшие адвокаты. Любое обвинение могут разрушить!
Он говорил с горечью, на лице генерала начала проступать надежда. Ермаков кивнул Тарасу. Тот с каменным лицом начал раздавливать плоскогубцами пальцы на другой руке. Генерал белел, закусил губу, вскидывал голову, из горла вырвался хрип, сдавленное мычание. Тарас отшвырнул безвольно повисшую руку, снова вернулся к правой, начал раздавливать фаланги.
Генерал стиснул челюсти. Тарас взялся за пальцы, грубо сжал, резко дернул, послышался отчетливый хруст. Дмитрий сам умел ломать и перебивать суставы, сразу понял, что у генерала теперь сломан не палец, а вся кисть.
Из генеральского горла вырвался хрип, стон. Ермаков сказал размеренно:
– Каждый день восемь человек умирает от голода. Каждый день отчаявшаяся накормить голодных детей мать бросается с балкона! Шесть человек ежедневно кончают жизнь самоубийством... А мы будем соблюдать законность с человеком, который виновен в том, что в стране делается?
Тарас, не ожидая приказания, захватил руку генерала. Захрустело, генерал закричал, но Тарас, не выпуская руки, давил, Дмитрий услышал звук рвущейся ткани, под кожей вздулось, что-то быстро пробивается к поверхности, кожа треснула, наружу высунулся зазубренный обломок кости. Всего миг был почти белым, тут же залился кровью, Дмитрий успел увидеть строение трубчатой кости, переплетение тонких костяных нитей, губчатой мозг, что сразу же залился кровью.
Генерал выл, уже не сдерживаясь. Тарас отпустил его руку, генерал пытался подхватить изувеченную руку другой рукой, но сломанные пальцы торчали во все стороны, кровь стекала из открытых переломов тонкими струйками.
– Я передавал все Прохорову, – прошептал он бледными губами. – Бумаги в моем сейфе... за картиной...
– Шифр?
– Ка... Ул... ка... еще раз ка, но уже латинское...
Валентин отодвинул картину, за ней открылся массивный сейф с двумя стальными верньерами с делением. Дмитрий подумал, что код примитивный, но до чего же удачно срабатывает: если в слове, к примеру, «Коза», русское "К" заменить на латинское "К", разницу не заметить, однако для компа это совсем другая раскладка клавиатуры: в зависимости от программы либо допустит к своим внутренностям, либо поднимает тревогу. Он сам, Дмитрий, сумел бы заготовить немало разных ловушек. Но здесь, похоже, считают себя в полной безнаказанности.
Валентин всмотрелся в два верньера:
– Сколько оборотов?
Генерал сипел, губы стали синими. Ермаков дернул за кисть, повернул, верхняя губа по-волчьи приподнялась самым краешком, показывая длинный желтый клык.
– Семь влево... на правом... пять вправо... на левом...
Тарас рывком вздернул генерала и подтащил к сейфу. Валентин покрутил верньеры, нажал Enter. Внутри щелкнуло, массивная дверка дрогнула и слегка выдвинулась.
Тарас отшвырнул генерала обратно в кресло. Валентин потянул дверцу, глаза быстро просканировали полки с бумагами, тугие пачки с долларами, отдельную малахитовую шкатулку, все вроде бы чисто, да и с чего здесь мины, оглянулся на Ермакова.
Полковник с бесстрастным лицом вытащил папку, одну сразу сунул в свою сумку, остальные передал Валентину:
– Выгребай все, потом разберемся.
Племянник медленно поднимался, мотая головой. Лицо было покрыто отвратительной кашей, от него мерзко пахло. Тарас брезгливо отодвинулся, перехватил кивок Ермакова, сделал быстрый скользящий шаг, рука мелькнула как кобра в прыжке.
– И этого, – кивнул Ермаков в сторону генерала.
Дмитрий уже с автоматом в руках прикрывал отход, все может случиться, за спиной послышался хруст, потом еще. Тарас никогда не упускал случая потренироваться в нанесении точных ударов. А определить, какой из них действительно точный, можно проверить только на практике.
Глава 18
Еще в коридоре слышали как грохот сотрясает землю. По ту сторону окна страшно блистало, словно великаны работали с электросваркой. Валентин раскрыл входную дверь, отпрыгнул от косой завесы ливня. Холодный ветер ворвался в комнату, поднял бумаги и с грохотом свалил торшер.
– Пошли, – сказал Ермаков холодновато, – не сахарные.
Он ступил на мокрое крыльцо, скупая улыбка раздвинула губы. Полоса ливня тут же пошла дальше, оставляя чистый вымытый мир. Дальние верхушки деревьев вспыхнули под лучами солнца. Свет быстро бежал в их сторону, изгоняя тьму, очищая мир, как они только что очистили дачу.
– Ну и полковник у нас, – раздался за спиной Дмитрия голос Тараса. – Как рассчитал!.. Чтобы, значит, дождик переждать!
Он захохотал, отпихнул Дмитрия и пошел за Ермаковым по красиво уложенной плитами дорожке к воротам. Створки распахнуты, но джип Ермаков оставил по ту сторону. Ливень стряхнул на крышу ворох листьев и сора, колеса в луже чуть ли не по оси. Тарас оступился, подняв ворох брызг, выругался, его совсем не спецназьи ботинки уже не первый месяц просят каши,
Ермаков сел на заднее сидение, сразу начал просматривать бумаги. Тарас опустился рядом с Валентином, тот за рулем, а Дмитрий вдвинулся на сидение рядом с полковником, стараясь не потревожить. Валентин вырулил на дорогу, джип пошел по-жигулячьи, тихий и неприметный, и лишь когда выбрались на магистраль, Валентин оглянулся, никто ли не видит, вдавил педаль почти до упора, затем открыл приемник и нажал на верньер громкости, вместо того, чтобы повертеть.
Мотор рыкнул, машина рванулась как крылатая ракета, а усиленный мотор все набирал и набирал обороты, пока Тарас не забеспокоился:
– Ты... того... Дорога после дождя...
Валентин вздохнул и сбросил газ:
– Это я так...
– Да ладно тебе, – отозвался Тарас. Глаза его отыскали в зеркальце заднего вида полковника, тот читал бумаги, голос стал чуть громче: – Кому это нравится? Мы элита среди элитных частей. А чем занимаемся? Нас учили такой же группой ядерные центры захватывать, а мы за мафиози гоняемся!
Валентин хмыкнул:
– А ты тем скажи, кого вовсе сократили. Они бы рады даже за карманниками.
– Ну да, средств недостает. На такие вот дачи!
Дмитрий с таким напряжением смотрел в их спины, что в шее начало покалывать. У полковника в руках могут быть секретные бумаги, куда рядовому десантника лучше не заглядывать, есть разные допуски, разные степени секретности, но с другой стороны: если не хотят, чтобы он видел, надо либо прятать, либо не допускать его самого...
Он скосил глаза на бумаги. На губах Ермакова блуждала полуулыбка. Он спрятал листки в сумку на боку, глаза его встретили взгляд Дмитрия.
– Ну, вернем награбленные деньги, – сказал Дмитрий. – Ну и что? Таких генералов у нас вагон и маленькая тележка. За нашим ворьем никакой Кречет не уследит.
Ермаков искоса взглянул на злое лицо молодого десантника:
– Уверен? Кречет не сыпет выговорами. Он начал расстреливать крупных казнокрадов. Ты еще не знаешь, данные не обнародованы, но расхищение собственности сократилось всемеро! Чувствуешь разницу?
– А этот? – не сдавался Дмитрий.
– Этот успел еще до Кречета. И перевел в швейцарские банки. Но кто тебе сказал, что это будет возвращено... гм... таким традиционным и не оправдавшим себя способом?
Дмитрий уставился на Ермакова.
– А... как?
– Мы самостоятельная группа, – напомнил Ермаков. – Мы получаем задание, а затем... затем сообщаем о выполнении. Или даже не сообщаем, если и такие случаи. А как выполняем – никакой штабист не проследит за каждым нашим шагом и не растреплет дома жене, любовнице и попутчику в такси. Понял?
Дмитрий кивнул, в груди росло теплое и вместе с тем тревожное чувство. Полковник слишком ему доверяет, рассказывая такое о спецподразделении. Либо он так уж хорош, либо... дела идут не настолько хорошо, иначе не стал бы откровенничать с желторотым новичком.
– Да, – прошептал он, – если такое нам доверие... то просто мороз по шкуре идет!
– Да, – прошептал он, – если такое нам доверие... то просто мороз по шкуре идет!
– Хорошо сказал, – кивнул Ермаков. – Обычно здесь начинают ликовать... Но больше доверия – больше ответственности. Да, мы получим те наворованные и вывезенные из страны миллиарды долларов! Но не все вернем так уж прямо. Что-то и оставим...
Он улыбнулся, показав крупные зубы, похожие на лошадиные, но сама улыбка была настолько волчьей, что мурашки пробежали по спине Дмитрия.
Если что-то и оставят, сказало в черепе громко и отчетливо, то на других счетах и на другие имена. И уж явно не для того, чтобы приумножать богатство проклятой Империи!
Вечером Тарас отыскал Дмитрия в бытовке:
– Ну как тебе сегодняшняя прогулка?
– Да почаще бы, – ответил Дмитрий.
– А, понравилось? Тогда пойдем, посмотрим. В красном уголке самый большой телевизор.
Дмитрий поднялся, чувствуя как все тело застыло после долгих часов сидения перед монитором:
– На что посмотрим? Опять порнуха?
– Еще какая, – ухмыльнулся по весь рот Тарас.
В большой комнате расположилось около двух десятков бойцов. Ни одного курсанта, все как один бывалые, опытные.
На экране сменялись картинки леса, внезапно возникали то верхушки деревьев, то укрытая травой земля, словно снимал неумеха, в руках которого камера смотрела во все стороны.
Наконец деревья раздвинулись, открылся вид на удаленный трехэтажный дом, обнесенный выдвинутой далеко оградой. Дмитрий признал дачу вора с генеральскими погонами, только съемка велась с иной точки, где был он сам. Из динамика донесся голос Тараса:
– У них здесь все натыкано жучками. Правда, мы с Валентином тоже расставили глушители, но не везде, не везде...
В ответ прозвучал такой незнакомый и в то же время знакомый голос, чистый, без помех:
– Потише...
– Чо?
– Твое «чо» слышно на даче. Ты готов?
– Я пошел, – ответил голос Тараса.
Дмитрий оглянулся на Тараса. Тот сидел, улыбаясь во весь рот, жестом пригласил сесть рядом. Дмитрий смотрел на экран со смесью стыда и раздражения, будто его постыдно обманули. Съемка вилась тремя камерами: у Валентина вделана в пуговицу на груди, у Тараса в шлеме, даже Ермаков оказался с миниатюрной телекамерой, умело вмонтированной в верхнюю пластину бронежилета.
На экране быстро сменялись стены, двери, из динамиков слышались хлопки выстрелов, учащенное дыхание. Один из командиров сказал профессионально:
– Новичок себя показал неплохо. Правда, рукопашной, как мне показалось, избегал. К тому же у него отстает завершение...
Под завершением все понимали добивающий удар, когда первым только вырубил противника на время, так как он всего лишь охранник или служащий, нечаянно проходивший мимо и увидевший их лица...
– Но стреляет отменно, – определил инструктор по стрельбе. На экране фигурки быстро-быстро пробежали обратно, снова пошли вперед, уже медленнее, замирая в ключевых моментах. – Вот он выстрелил с поворота... и точно в лоб...
Валентин, лучший стрелок по появления Дмитрия, сказал лениво:
– А вторую в глаз зачем засадил?.. Садист?
Инструктор усмехнулся:
– Но в глаз, а не мимо. Думаю, от торопливости.
– Или не был уверен в первом выстреле, – добавил Валентин ехидно. – Помню, в детстве из рогатки я тоже пару раз промахнулся...
Дмитрий смолчал, чувствуя как чувство неприязни к барону начинает пускать корни, разрастаться.
Когда на экране возникли три фигуры, Дмитрий увидел себя: страшного и с оскаленными зубами, его судорожно жмущие на курок пальцы. Трое респектабельных мужчин с калашами вздрогнули как один, пальцы разжались, автоматы еще не падают, а только чуть-чуть наклонились к полу, а он промчался мимо как рыцарский конь, ногой вышиб дверь и тут же выстрелил в проем...
И все это время Валентин стоял на месте, хладнокровно снимал, проклятый! А он думал, что спасает товарища, который почему-то замешкался... Замешкался уже второй раз.
Когда запись подошла к концу, Ермаков остановил ее на кадре, где генерал умоляюще смотрит на пистолет в его руке, повернулся к каскадникам:
– Какие комментарии?
Многие молча скалили зубы. Тарас пожал плечами, а когда Ермаков повернулся к Валентину, тот отмахнулся с неудовольствием на красивом, слегка надменном лице:
– Детская забава. Трудно отрабатывать технику на детской площадке с ее песочницами. Ошибок немало, начиная от момента подхода. Мы все нарушали, потому что враг ненастоящий...
Дмитрий вспомнил сенсорные датчики, ребят с калашниковыми, кровь и разбрызганные мозги по стенам, падающие тела, через которые прыгал, а они все еще пытались ухватить его за ноги. По спине пробежала неприятная дрожь.
Ермаков медленно наклонил голову:
– Да, вообще-то верно... Човен, вы можете идти.
Дмитрий вздрогнул, такое разрешение звучит строже приказа, вскочил, и только когда дверь за ним захлопнулась, понял, что его выставили не случайно. Там, за этой дверью, решают его судьбу холодновато и с точностью, какую могут себе позволить только компы, а не люди.
Ермаков выждал, когда дверь захлопнулась, пощелкал пультиком. На экране появилась картинка биллиардной комнаты, на этот раз она не дергалась, явно снимали стационарной камерой.
– Это не наша запись, – объяснил Ермаков. – У них там телекамеры в каждой комнате. Мы обнаружили нечто любопытное...
Все в молчании смотрели схватку новичка с двумя могучими телохранителями. Все произошло в течении трех секунд, новичок уже метнулся к двери с пистолетом в руке, исчез, а в комнате стояла тишина.
Тарас первым проговорил глухо:
– И что же, он об этом не сказал?
– Нет.
Тарас покачал головой. Лица офицеров были серьезными.
– Плохо. Очень плохо. И глупо. Он нарушил основное правило. Из-за его глупости могли погибнуть другие. Я бы такого в свой отряд не взял.
Инструктор возразил:
– Он же всего две недели у нас! Еще не прошел полный курс. Да я из него такое чудовище сделаю...
– Все равно, – сказал Валентин непреклонно. – Даже ребятня в уличных разборках знает, что интересы группы, ее безопасность – выше. А эта лихость... ну, не от ума. Он просто дурак. Его либо перевести на подсобные работы, какой из него спецназовец, либо начать переподготовку с самого начала.
Глава 19
Небо нависало серое, промозглое. Мир весь был серым и промозглым, а воздух охватывал как холодным мокрым одеялом. Я сделал вздох, и вместе с литром воздуха заглотнул ложку распыленной воды,
Влага сразу пропитала одежду, обувь, проникла под кожу, наполнила мою плоть сыростью, сделав ее чем-то вроде холодного студня, пролезла в кости, до самого мозга костей, и дальше я пошел такой же серый и озябший, едва двигающийся, мысли уже не толклись, а едва двигались, тоже серые, безжизненные.
– Папа, – закричала дочь. – Папа! Иди сюда. Мы уже разожгли...
В глубине двора поднимался сизый полупрозрачный дымок, воздух колебался, похожий на прозрачный кисель. Его бурно и неудержимо вздымало тугими струями к небу, а начинались они от примитивного мангала из простых кирпичей, уложенных корытцем. В корытце толстый слой багровых углей, на стальных прутьях нанизаны ломти мяса вперемешку с луком.
Дочь стояла, красиво изогнувшись в обтягивающих джинсах, поливала шампуры с мясом тонкой струйкой из темной бутылки. Я уловил запах слабого кислого вина, именуемого сухим. Мясо шипело, а когда капли попадали на угли, там хлопало, угли темнели, вверх выстреливали струйки пара.
Я брел неохотно, но я живу в этом мире и подчиняюсь его правилам. Одно из этих негласных правил гласит, что в выходные надо выезжать на дачу, жарить шашлыки, все это так великолепно, замечательно, восхитительно...
На самом же деле любое мясо, зажаренное на простой сковородке, куда вкуснее, чем это подгорелое, пахнущее дымом, жесткое и неаппетитное даже с виду, с налипшими хлопьями пепла, сора. А если такие же ломтики да в микроволновку – через десять минут уже настоящее мясо и настоящий вкус!
Но я живу в этом мире, в этом времени. И не спорю по разным глупостям, которые портят жизнь или желудок только мне. Иначе пришлось бы спорить и драться слишком часто. Другое дело – народ, который живет на этой территории. Я бьюсь за него не потому, что патриот: на самом деле не отличаю финна от итальянца, а потому что в этом народе есть ряд достоинств, которыми не наделен никакой другой. Точно так же, как, к примеру, у финна есть такие черточки, которых нет у других. И финна, и русского надо сохранить. Тем более, когда надвигается эта тупая страшная сила, готовая поглотить и втоптать в грязь и финнов, и русских, и арабов...
Из дома выбежала Дашенька. В руках легкое плетеное кресло, тащит усердно, язык вывалила на полметра. Глаза сияют гордостью: помогла деду.
– Спасибо, Дашенька, – поблагодарил я.