Половина улицы была черной, другую заливал нежный персиковый свет: крыши домов загораживали низкое солнце, и одна сторона целиком оставалась в ночи.
В тени двигались двое. Оба прихрамывали. Оба в хорошей, но грязной одежде. Один одет просто, другой выделяется аляповатым нарядом, он кажется экзотическим цветком на платье вдовы – откуда и взялся? Подарил ли любовник, проникший в сердце слишком быстро утешившейся женщины, не прошло и полугода со дня смерти супруга? Сама ли купила на рынке у заезжего торговца заморскими диковинами, чтобы сделать цветок средоточием своей боли и безутешной любви? Или ветер занес, жаркий душный ветер, что облетел всю землю, не отпуская разноцветный бокал лепестков, и кинул даме на балкон, устав носить яркое чудо или, на миг одухотворенный ею, склонился перед вдовой, одарив единственным, что было у него, – этим цветком?
– Три кинжала те в задницу! – Кривой ткнул товарища в бок. – Вишь, Сержик, не сняли пока осаду. Хочут выловить мине, хе-хе. Голуба, они бут ловить мине до конца своей глупой жизни! Но вот схорониться негде: перекрыли вход в подземелье.
– Да че там, пойдем да прибьем их! – ответил Сержик, которого можно было принять как за булочника, так и за громилу: хорошо сложен, одет обыкновенно, в лице трусость сочетается со злобой в самой распространенной пропорции: в зависимости от обстоятельств трусость легко обращается угодливостью, а злоба – агрессией.
– Знашь, пошто я тя взя с собой? – спросил Кривой, покосившись на товарища.
– Потому что я лучший? – Смазливое лицо расползлось в улыбке. Выбраться из устроенной начальником городской стражи бойни оказалось сложным делом. При воспоминании о побеге у Сержика липкая дрожь прокатывалась по позвоночнику.
– Почти угада, голуба. – Кривой остановился. В конце улицы, ведущей к площади, показалась форма стражника – темно-красная, почти бордовая, цвета густого вина, куртка с белыми шнурами. – Задем-кось сюда, перекусим.
– Классная идея, я здорово проголодался, – отозвался Сержик.
Стражники прошли мимо, не свернули на улицу и Кривой дернул за рукав громилу, который уже рванул к освещенной солнцем двери. Над ней красовалась вывеска, оповещающая прохожих, что здесь находится трактир, где господа могут поесть и выпить: свиная голова, обложенная овощами, за которой виднелось криво нарисованное горлышко кувшина.
Трактиром заведовала Мама Ло, давняя знакомая Кривого. Она давала приют и скидку на пиво его бандитам, принимала вещи в залог, сбывала краденое и неплохо готовила. Если б не близость к тюрьме, вокруг которой всегда несли службу отряды стражи, Кривой обосновался бы у Мамы Ло. Крепкое бревенчатое строение возвышалось над мостовой, второй этаж немного выступал над первым, и тень от выступа косой полосой пересекала белую от солнца стену рядом с дверью. Ставни наверху были распахнуты, внизу – заперты.
– Че такое? – дернулся Сержик в крепких пальцах главаря.
– Не зря, не зря я тя выбра. – Тонкие губы Кривого растянулись почти до ушей. – Погодь, однако-ся, чуток, голуба. Кто-то мог проболтаться. Кто-то из стражников знат о Маме Ло. Так что не бум спешить. Зашлем мальца, пусть глянет, нет ли там стражи, хучь и переодетых.
– Мальца? – Сержик поводил голубыми глазками. – Какого? Этого, че ль?
Кривой оглянулся. Стуча каблуками по мостовой, с площади несся встрепанный паж.
– Лябовную записульку тащит, голуба. – Кривой выставил ногу, и мальчишка кубарем полетел на землю.
Сержик схватил парня за шкирку.
– Че делать?
– Стукни.
Сержик стукнул. Мальчишка завопил, завертелся, пытаясь вырваться.
– Тихо! – велел Кривой. Говорил он негромко, но таким тоном, что мало кто осмеливался его ослушаться. А кто осмеливался – долго не жил.
– В чем дело, что вы меня хватаете, я исполняю приказ короля! – не затыкался мальчишка. Кудри над покрасневшим лицом взбились в пену, взгляд вытаращенных перепуганных глаз перебегал с Кривого на Сержика. Одной рукой паж пытался расцепить сжимавшие его ворот пальцы, крепко сжатый кулак другой держал у груди и все старался лягнуть Сержика в пах. И таки лягнул.
– Я не понял! – завопил Сержик, сгибаясь, но не выпустив мальчишку. – Аласт, я не понял, че такое!
– Тихо оба! – Кривой ударил Сержика по спине, чтобы тот разогнулся. – Не бей ребенка, идиот. А ты не боись, голуба. У нас к те один просьбец бу: глянь в тот трактир, нет ли стражи. Мы те монетку дадим, и ты побегнешь дальше по своему приказу. Вня? А не то мы сделам те больно.
Взгляд пажа метнулся к вывеске и обратно к лицу Кривого. Мальчишка замотал головой.
– А што так? – Кривой скривил длинный рот, изображая огорчение. – Всего-то приоткрой дверь, голуба, и все, и свободен.
– Я спешу! Пустите! Никуда я не пойду!
– Мальчик, лябовь подождет, а ты бушь при монетке, – сказал бандит. – Што не так? Не помре.
Мальчишка извивался, как будто за шиворот ему кинули холодную мокрую лягушку.
– Давай еще одного найдем, че нам этот? – Сержик с несчастным лицом старался удержать парня.
– Действительно. – Нахмурившись, Кривой смотрел на пажа, который не уставал крутиться и вырываться. – Тока, голуба, глянь: улица пустая, никого нету. Где другого раздобум? Заткни же ж его! Не дай бо кто услышить, сбежится.
Паж, которому Сержик споро прикрыл рот ладонью, подогнул ноги, повиснув у бандита на руках, – рассчитывал, что тот быстро устанет и выпустит его. Однако силы у Сержика было не занимать, он только крякнул, когда мальчишка обвис мешком.
– Че за гнида? – пробормотал он, рывком приподнимая обмякшее тощее тело.
Поняв, что маневр не удался, мальчишка принялся кусаться, не оставляя попыток вырваться. Сержик, отдернув руку, на которой остались следы укуса, коротко ударил парня по зубам. Голова того мотнулась в сторону, но мальчишка, извернувшись, снова укусил Сержика, на этот раз не за ладонь, а за запястье. Бандит чуть не выпустил пленника.
– Паж, который не хочеть монетку? – Кривой подошел ближе и запустил руки пажу под камзол. – Богатый, что ль, голуба?
Паж, взвизгнув, извернулся, пихнул Кривого ногами в живот. Сержик пошатнулся и едва не упал. Парень снова задергался, вырываясь.
– Положь гниду на землю, штоб не рыпался, – приказал Кривой, отряхиваясь. От неожиданности он не удержал равновесие. – Личиком вниз. Руки держи, ноги тож.
Когда Сержик уложил пажа и уселся сверху, Кривой обшарил мальчишку.
– Смотри-ка, какова лябовь! Записулька, а? – Бандит показал Сержику раскрытую ладонь, на которой сверкнули несколько разноцветных капель. Мальчишка дернулся.
– Че такое? Камушки! – Сержик протянул руку чтобы потрогать прозрачные самоцветы, переливающие свет, как воду, – и с воплем полетел на Кривого: паж, сложив ногу в колене, пнул громилу в спину. Сержик выставил ладони, чтобы не свалиться лицом на камень, и выпустил запястья пажа. Мальчишка вывернулся из-под Сержика, вскочил и дал стрекача.
Кривой отпихнул товарища:
– Слазь, голуба, не время! Я чуток не рассыпа!
Громила уже хромал вслед несущемуся во весь дух мальчишке.
– Стой! Подь сюды, брось его! Камушки-то у нас!
Сержик вернулся. Паж, крепко сжимая спасенный алмаз, скрылся за поворотом. Кривой разглядывал, передвигал на ладони камни, любовался игрой света.
– Смотри-ка, экая лябовь, голуба, – заметил он приятелю. – Это нам кстати. Однако мальца надоть другого. Бушь ты им. Идь глянь, как там у Ло.
– Ты че, Аласт? А ну как там стража?
– Без разговоров! А не то... Стой! Бежи!
С площади на улицу завернул конный отряд стражи. Кривой с Сержиком, не сговариваясь, кинулись к двери под вывеской.
* * *Казалось, что они лежат в зале с алмазными колоннами. Солнце проникало сквозь отверстия в высоком потолке и падало узкими потоками, в которых пылинки то взблескивали, то мерцали, словно подмигивали. То словно все разом повернутся спиной к глядящему: столб света посереет, потухнет, только едва заметная золотая молния змейкой скользнет сверху донизу – и снова все померкнет, но тут же опять заблестит, засверкает.
Арчибальд оторвался от игры света, поднялся, прошелся по пещере. В утреннем освещении проходы выглядели не столь зловещими. Рыцарь мог, присмотревшись, разобрать уходящий вдаль коридор, даже поворот там.
Юлий спал, свернувшись калачиком. Из-под седла, на котором покоилась всклокоченная голова нищего, Арчибальд осторожно извлек сумку, повесил через плечо.
Лошадей оставили у стены. Рыцарь вбил в глину нож и примотал к рукояти чумбуры обоих недоуздков, так что животные провели ночь морда к морде.
Сейчас Арчибальд снял с лошадей мешки с овсом, достал из сумки щетку со скребком и тщательно вычистил обоих, особенно ноги и живот, покрытые после скачки по улицам комочками грязи. Затем по очереди взнуздал коня и кобылу, сунув недоуздки в сумку к щетке и скребнице. Принес свое седло, провел ладонью по спине вороного от холки до зада, заседлал. Жеребец стоял спокойно, иногда косил глазом, прижимал уши, но рыцарь хлопал его по шее, говорил что-нибудь – и тот успокаивался.
Сейчас Арчибальд снял с лошадей мешки с овсом, достал из сумки щетку со скребком и тщательно вычистил обоих, особенно ноги и живот, покрытые после скачки по улицам комочками грязи. Затем по очереди взнуздал коня и кобылу, сунув недоуздки в сумку к щетке и скребнице. Принес свое седло, провел ладонью по спине вороного от холки до зада, заседлал. Жеребец стоял спокойно, иногда косил глазом, прижимал уши, но рыцарь хлопал его по шее, говорил что-нибудь – и тот успокаивался.
Затем Арчибальд подошел к Юлию:
– Вставай, оруженосец.
– А? – Юлий сел, хлопая ресницами. Со сна глазки были маленькие, заплывшие, веки толстые, набухшие, из-под них выглядывала еле-еле серая радужка.
– Подъем!
Юлий вскочил.
– Чего кричите? – Он потер веки кулаками, помотал головой.
– Пора двигаться дальше. Седлай свою лошадь.
– А... как же... – Юлий оглянулся на сереющие неподалеку отверстия, похожие отсюда на глазницы; стена пещеры была как будто черепом великана, давным-давно похороненного под городом, но все еще злобно следящего за потомками тех, кто убил его. – Как же еда? Куда торопиться? От стражи мы ушли, сюда никто никогда не сунется, бояться нечего. Можно отдохнуть спокойно. Посидеть, поговорить, познакомиться, наконец. Если мы собираемся долгое время быть вместе...
– Оруженосец познается в деле, – оборвал его Арчибальд. – Будешь болтать – мы очень скоро расстанемся.
Лицо нищего вытянулось: щеки, уголки глаз, рта – все сползло вниз. Опустив взгляд, Юлий сел на корточки перед кучей вещей и начал рыться в ней.
– Седло перед тобой, возьми его, перекинь через руку, – сказал рыцарь. – Под ним потник. То покрывало, что было у тебя под ухом, – вальтрап. Взял? Иди сюда.
Юлий, придерживая правой рукой лежащее на левой седло, боязливо подходил к животине. Кобыла, фыркнув, прижала уши и вытянула шею.
– Не любит седлаться, – заметил рыцарь. – Не делай испуганное лицо – укусит. – Он похлопал лошадь по холке.
– Укусит? – Юлий остановился. – Вчера она показалась мне смирной!
– Она спокойная, но не любит, когда ее заседлывают. Так что будь внимательным.
– Но... а... э... может, вы ее сами тогда? Вас она знает, кусаться не будет, да и я не умею, еще сделаю что-нибудь не так...
– Напортачишь – вздую.
Юлий вытаращился на рыцаря:
– Как? Вы же благородный...
– Если я сам заседлаю ее, ты пойдешь своей дорогой. Мне нужен не болтун, а помощник.
– Но вы же не знаете дороги!
– Ты знаешь?
– Нет, но... то есть да, конечно!
Рыцарь указал взглядом себе за спину:
– Приступай, оруженосец. Или иди назад, я выберусь как-нибудь.
– Меня зовут Юлий, – пробормотал «оруженосец», подступая к лошади. – Как тут чего и куда хоть?
Следуя указаниям, он принялся за дело.
К тому времени, когда была застегнута подпруга, юноша взмок, как мышь. Лошадь переступила с ноги на ногу и покосилась на него.
– Хорошая девочка. – Юлий провел ладонью по шелковистой гриве.
– Ее зовут Арапка, – сказал рыцарь. – Собирай вещи.
– Странное имя. – Юлий взвалил на плечи пару сумок. – Арапка – то же, что мавританка, а эта животина рыжая. Какой глупец ее так назвал?
– Ее прошлый хозяин.
– А. – Издав этот короткий звук, Юлий на некоторое время притих, вспоминая, как же все тяжелое барахло было уложено и закреплено.
Арчибальд молчал. Наконец, кое-как упаковав вещи, привязав и примотав их, Юлий принял из рук рыцаря повод.
– У меня получилось! Вы видели, у меня получилось! Я ее оседлал! А? Каково? Я молодец?
– Заседлал, – поправил рыцарь, почесав шрам над бровью. – Двигай.
– Хмурьтесь, хмурьтесь, – беспечно отозвался Юлий, немедленно повеселевший, как только закончилось дело. – От этого морщины ранние бывают. И как вы любите покомандовать! Откуда только что берется? Помню, был у нас один...
– Кончай философствовать, умник, мы на марше, – оборвал рыцарь.
* * *Внутри ничего нельзя было разглядеть: все ставни закрыты, а глаза с яркого света. Только неровный желтый прямоугольник лежал под ногами. Кривой с Сержиком остановились у порога, моргая. Вернее, остановился Сержик, а Кривой осторожно, по стенке, двинулся вправо, к стойке. Дверь, скрипнув, захлопнулась, и стоявшее перед глазами сияние исчезло.
– Кто такие? – выпал из глубины трактира сердитый окрик. – Стоять!
Кривой схватил застывшего Сержика, потянул за собой. Сквозь запертые ставни пробивались тоненькие лучики. В темноте начали прорисовываться смутные контуры – столбы, поддерживающие галерею второго этажа, что проходила по стенам над всем залом, стойку, столы, фигуры за столами...
– Э, вы кто? Че надо? – рявкнул один из стражников, вскакивая. – А ну отвечай! – Держа короткую алебарду, он начал огибать столы, приближаясь. За его спиной встал другой стражник, левая рука его, сжимающая древко лука, медленно поднималась, правая тянула из-за плеча длинную стрелу. Застонала, натягиваясь, тетива. – Стоять, я сказал!
Кривой дернул Сержика за руку Стражник, пригнувшись, заорал:
– Давай, Нерчек!
Прозвенела спущенная тетива. Длинная стрела на миг перечеркнула пробивающиеся сквозь щели между ставнями солнечные лучи – и с глухим стуком вонзилась в украшающий стену над стойкой деревянный щит. Там была выжжена свиная голова в окружении порезанных кружочками овощей и с веточкой зелени в зубах – эмблема трактира. Такая же голова красовалась на вывеске, прибитой над дверями снаружи. Кривой упал за стойкой, а Сержик, подвывая и прикрывая обеими руками затылок, свалился на него. Темнота рядом с ними ожила и произнесла низким грудным голосом:
– Ты, Аласт?
Стрела вонзилась свинье в глаз и торчала теперь из щита, чуть дрожа.
– Гады, гады, прическу испортили! – заныл Сержик, потирая затылок. Стрела чиркнула по нему, сбрив несколько волосков.
– Слазь с мине, – велел Кривой, спихивая подручного. Быстро приподнявшись, он выглянул из-за стойки, окинул цепким взглядом помещение и присел на корточки. В том месте, где только что была его лысоватая голова, свистнула стрела. Сержик, перекатившийся на спину, с ужасом посмотрел, как зло она впилась в пятачок свиньи, расщепив мягкое дерево.
Кривой хорошо видел в темноте, поэтому он отлично разглядел, что происходило в темном зале, в то время как стражники заметили только, как мелькнула тень за стойкой. Лучник выстрелил наугад.
В зале караулили десять стражников, они сидели за дальним столом под галереей, которая тянулась вдоль всей стены, той, что напротив входа. Лестница начиналась у стойки, а под лестницей находилась дверь в кухню, откуда можно было попасть во двор.
– Што, обложили, Ло? – Кривой прислушался. – Стрелят, гниды. Живой, голуба? Эй! – Он толкнул Сержика, который замычал в ответ.
Невысокий коренастый мужичок с круглой лысой головой и пышными усами, торчащими, как пики, – десятник, чьи нашивки Кривой разглядел, когда высовывался, – крикнул хриплым тенорком:
– Выходь, бандюги! Сдавайся!
– Ага, щас, – пробормотал Кривой, вынимая из-за пояса два метательных ножа. И ответил громко, чуть привстав: – Кукиш те, дядя! Выкуси!
– Ах ты!.. Да я тя счас по стенке размажу! – захлебнулся гневом десятник. Перехватив удобнее топор, он раскатисто приказал: – Окр-р-ружай! Нерчек, держи их под прицелом, как кто высунется – делай из его ежика. Малой, бегом до сержанта, скажи: птичка в клетке. Шустр-ро!
Крупная женщина сидела за стойкой на коленях, прижимая к своей обширной груди и толстому животу Сержика, закрывая ему рот пухлой большой ладонью. Она торопливо зашептала, дрожа всем огромным телом:
– Слышь, Аласт, ты б, мож, сдавался? Точно говорю, они все обложили. Я столько стражи и на рождении короля в прошлом годе не видала. Не веришь? Точно, хоть режь.
– Молчи, дура. – Кривой, наклонив большую плешивую голову, прислушивался. – Мои ребятки болтатся на площади, кормють воронов. Да и ваще, рано мине на покой.
Он замолчал. В наступившей тишине отчетливо скрипнула половица. Кривой лег на живот, выглянул сбоку из-за стойки. Молодой стражник без шлема, в кольчуге, короткими перебежками пересекал зал в тени галереи, останавливаясь и вытягиваясь за каждым столбом. Бандит хмыкнул:
– Отвык я штой-то от трактирных драчков.
Он прокрутился на заду, перекидывая ноги в сторону лестницы. Юный страж как раз добрался под прикрытие лестницы и осторожно выглядывал из-за деревянного пролета, сквозь ступени была видна его спина, на кольцах кольчуги взблескивали лучи солнца. Кривой почти лег, схоронившись в густой тени стойки.
– Мож, пора все ж кончать? – зашептала тревожно Мама Ло. – От смерти не убегешь. А они мне все пиво попортили, запасы все. Разорюсь ведь! Пожалел бы вдову!
– Когда я кого жале? – Кривой осторожно, по стенке, приподнимался, сжимая в обеих руках по ножу.