Она прикусила язык. Только сейчас пришла еще одна догадка! Искали не только компьютер Лидии, но и старый-престарый конверт, адресованный А. Комаровой. Перед тем как убить Тоню, у нее забрали этот конверт, а заодно – библиотечные книжки. Но в конверте нашли только пожелтевший листочек без единого слова, и никто не придал значения тому, в какой книге лежал этот конверт.
«Рассказы о Ленине»!
Лидия нервно стиснула руки. Где-то она слышала дивное выражение: «Хорошая мысля приходит опосля». Опосля, вот именно! А еще гордилась втихомолку своей прозорливостью и догадливостью!
Господи… да ведь из-за этого конверта покушались на отца! Как же она сразу-то не поняла?!
Конверт Лидия сунула в обложку «Тиля Уленшпигеля». Заметит его Жанна? Или так и выбросит?
– Я знал, что тебе эти файлы тоже были нужны, – бубнил между тем железный волк. – Домой ты попасть не могла: вещи твои все в больнице, в том числе и ключ от квартиры. Да и вообще домой тебе заявиться было нельзя, ты не могла не понимать, что там тебя поджидают. Было бы к кому за помощью обратиться, ты бы сразу из больницы туда побежала. А если приперлась в дом Жанны, значит, будешь одинокую героиню из себя корчить. Вдобавок соседка сказала, что ты спрашивала, есть ли у нее компьютер.
«Соседка сказала»… Выходит, «никогда» Татьяны Никодимовны длилось не столь долго, сколь хотелось бы…
– Понятно стало, что у тебя нет другого пути к нему подобраться, кроме как в какой-нибудь интернет-зал рвануть, – продолжал железный волк. – В это время только ростелекомовский открыт. Ну и на вокзале. Но туда далеко…
В это время Лидия напряженно думала. Что лучше – признаться, что конверта ни она, ни отец не трогали? Или промолчать? Если окажется, что отец ничего не знает о конверте и этом пожелтевшем клетчатом листочке, – помилует его железный волк? Или будет все же стараться убить?
Когда они с Лидией спускались по лестнице, отец упомянул ту девушку, которая задерживала книги. Девушку, которая ему нравилась и у которой была подруга в библиотеке! Девушку эту убили… И Жанна, в это время затаившаяся в подъезде и слышавшая их разговор, забеспокоилась. Очень может быть, что она не поняла смысла слов отца Лидии, может быть, не во все старые дела была посвящена. Однако железному волку все же доложила. А он испугался, что Дуглас вспомнит имя той девушки и поймет: адресованный ей конверт мог оказаться в чужой квартире вместе с книгами, которые были выданы ей, только если эти книги у нее отняли!
Кто? Тот, кто убил ее…
Железный волк испугался всерьез. И когда конверта не нашли, он решил, что его забрал Дуглас. Возможно, еще не связал концы с концами, но сделает это обязательно! И железный волк решил обезопасить себя – а заодно подставить Лидию, подбросив ее кошелек.
Почему волк нашел кошелек? Да потому, что обшарил карманы убитых парней.
Зачем? Что искал? Почему были выброшены из карманов их документы и деньги? Что это значило?
Мелькнула догадка… но Лидия не успела додумать – телефон в кармане Табунова снова зазвонил.
– Да отключи ты звук! – проворчал железный волк. – А, черт!
Мотоциклист вильнул сбоку, вывернулся буквально из-под колес, погрозил кулаком и исчез вдали, где-то на повороте к микрорайону Верхние Печеры.
– Вот гад! – рассердился железный волк. – Он мне еще грозит!
– А вы его догоните и шею перекусите, – посоветовала Лидия. – Или вафельницу с собой не прихватили?
Табунов больно ткнул ее под ребро, навалился и еще ударил. Лидия успела отпрянуть, и удар пришелся не в лицо, а по шее. Было больно, но она извернулась и попыталась укусить его за руку.
Последовал новый удар, на сей раз по губам.
– Молчи, дура! – взревел Табунов. – Не нарывайся!
– Потише там, – приказал железный волк. – В самом деле, не нарывайтесь на неприятности, Лидия Александровна. А ты мне дай-ка свой пистолет, Сергей. Нервы у тебя ни к черту, смотри, не пристрели ее прямо сейчас, она мне нужна!
Табунов словно окаменел.
– Отдай пистолет, – властно приказал железный волк, и Табунов послушался.
Железный волк положил пистолет в карман своей куртки.
«Они из него какого-то зомби сделали, честное слово, – с невольной жалостью, которая странным образом смешивалась с ненавистью, подумала Лидия. – Полицейский отдает свое табельное оружие! Ну да, Жанночка хорошо поработала! Чем же ее железный волк так подкупил, почему она ему так верно служит? Чего они оба хотят? Или убивают из любви к искусству?»
Всхлипывая, Лидия утерлась правой рукой, прямо рукавом плаща, в это время левой шаря в кармане как бы в поисках платка и толкая Табунова. Тот чуть отодвинулся. Лидия изогнулась, вроде бы поглубже забираясь в карман, а на самом деле протолкнула себе за спину… телефон Табунова, который выскользнул на сиденье, когда машину занесло. Именно для того, чтобы Табунов этого не заметил, она и «нарывалась».
Ничего, боль только обострила ощущения! Теперь ей удалось загнать страх, обессиливший и обезоруживший ее, так глубоко в подсознание, что ему было оттуда не выбраться. Всхлипывая, Лидия продолжила «поиски платка» правой рукой. Ужасно мешал ремень безопасности, но ей все же удалось незаметно перетащить мобильник поближе к дверце.
Насколько она успела заметить, сенсорный телефон Табунова был «молчаливый», то есть команды не сопровождались звуками. Изогнувшись к дверце, как можно громче хлюпая носом, всхлипывая и делая вид, что совершенно поглощена собой, она вызвала на экран клавиатуру и набрала 02… в последнюю долю секунды спохватившись и добавив необходимый нолик в конце.
Скосив глаза, Лидия увидела появившееся на дисплее слово «разговор» и так громко взвыла, заглушая на всякий случай голос автоответчика, который, кажется, должен был предупредить, что все разговоры записываются, что Табунов не выдержал и заорал:
– Молчи, сука, шею сверну!
Лучшего начала для звонка в полицию было невозможно придумать, даже если очень долго писать сценарий этой сцены и несколько раз репетировать!
– Не трогайте меня! Отпустите! – закричала Лидия, всхлипывая. – Вы отца хотели убить, теперь меня увозите, вы что, всех Дугласов решили угробить? Наклеечку сделали «Перегон», что, я не знаю, какие у вас номера? Я эту машину видела утром во дворе, номер ее – 592, серый «Вольво»! Я сразу поняла, что это машина Табунова! А теперь вы у него шофером служите…
Автомобиль затормозил так резко, что имя железного волка Лидия проглотила.
Он выскочил, обежал машину, рванул дверцу, около которой сидела Лидия. Она успела сунуть в карман телефон, но это ее не спасло, потому что первое, что сделал волк, – обшарил ее карманы.
Выхватил мобильник, посмотрел на дисплей – и шваркнул телефон об асфальт. Проворно отстегнул ремень, выдернул Лидию из машины, одной рукой прижал к боку автомобиля.
Она видела его затянутую в черную перчатку ладонь. Между краем перчатки и рукавом куртки торчала полоска бинта.
Вот они, три отрубленные пальца рыбника! Железному волку пальцы, конечно, не отрубили, но можно спорить, что здесь след от заветного ножа отца! От фамильного ножа Дугласов!
Стало легче. Если отец оборонялся, если успел ударить железного волка, значит, разглядел его! А уж он, мент до мозга костей, умеет запоминать приметы преступника!
И еще она поняла, почему на отца напали на какой-то асфальтовой дорожке. Потому что некому было оставить отпечатки коровьих копыт. Железный волк и его сообщница были заняты разными делами одновременно.
Тем временем железный волк нагнулся, заглянул в салон автомобиля и проговорил негромко, глядя на Табунова:
– Прокол, Сережа. А таких проколов быть не должно!
Рука его скользнула в карман, что-то хлопнуло…
Пистолет Табунова!
Он убил капитана Табунова из его же пистолета!
Железный волк выпрямился и, подхватив Лидию под руку, поволок ее за собой. Он был так силен, что ошеломленная, потрясенная случившимся Лидия совершенно не могла сопротивляться.
Буквально через десяток шагов ее втолкнули в другую машину, невзрачную, черную, запыленную, в которой вдобавок так воняло бензином, что Лидию мгновенно начало тошнить.
Железный волк наклонился и резким, скользящим движением ударил ее поперек лба.
Острая боль пронзила голову, и Лидия запрокинулась на сиденье.
Чье-то лицо маячило перед ней… Лицо Табунова? Да, это был он. С тоскливыми, запавшими глазами, со скорбными складками около рта… И такое недоумение отражалось на его лице, что Лидии стало жаль его – против воли, но от всего сердца! Она чувствовала, что, хотя тело мертвого Табунова осталось в сером «Вольво» и отдаляется от нее все дальше и дальше, мысли его, которые были слишком долго и яростно обращены к Лидии, все еще тянутся за ней, и пока еще она может расслышать их, словно некую прощальную затихающую песнь.
Иногда Табунов просыпался от звуков собственного голоса.
– Марина! – звал он. – Марина, где ты?
Вскакивал, оглядывался, тянулся по привычке к соседней подушке, но натыкался на спинку дивана.
С тех пор как погибла жена, он спал в гостиной на неудобном диване и ни разу не ложился в их общую постель. Двуспальная кровать так и стояла разобранной в тихой, пустынной и пыльной спальне.
Лишь однажды Табунов заглянул туда. Из шкафа сочился, как струйка крови, тонкий аромат духов жены. Точно так же сочилась струйка крови из ее мертвого рта. И ее светлые волосы и светлое пальто были сплошь залиты кровью…
Он захлопнул дверь и больше сюда не входил.
«Я должен ее ненавидеть! – внушал себе Табунов. – Она получила по заслугам! Если бы она не завела себе другого и не шлялась с ним по ночам, она осталась бы жива! Значит, она наказана за свои грехи! И ее любовник наказан за свои грехи! Они оба получили то, что заслужили!»
Сначала эти рассуждения помогали. Именно благодаря им он не свихнулся в те первые дни и ночи, когда узнал в мертвой женщине свою жену, которую любил, несмотря ни на что, несмотря на все те подозрения, которые его мучили. Он догадывался о ее измене и не раз грозил убить, но сам-то знал, что рука не поднялась бы не то что убить, но даже ударить ее. А она его боялась, это точно! Боялась – и все больше отдалялась от него. И эта боль от раздирающей их разлуки, боль от этой пропасти, которая ощущалась, даже когда они были вместе и лежали в одной постели, – именно эта боль доводила его до отчаяния.
Ему казалось, что это нелепо – ощущать такое противоречие. Однако любовь и ненависть были спаяны воедино в его сердце. Потом он узнал, что та женщина, которую он называл своей подругой по несчастью, чувствовала то же самое.
Это была жена мужчины, который изменял ей с Мариной. Который собирался бросить ее ради Марины…
Табунов часто вспоминал, как они сидели тем ранним утром в холодном коридорчике морга. Собственно, он сидел, а женщина полулежала на двух составленных вместе жестких стульях, и он давал ей нюхать нашатырь. Нашатырь вынес санитар, безразлично посмотрел на поникшую в обмороке женщину – и ушел в смотровой зал, к покойникам, с которыми ему, наверное, было лучше и комфортней, чем с живыми. Мертвые молчаливы и покорны, у живых вечно какие-то причуды. Ну да, кто же спорит, мертвым уже ничего не нужно, а живые еще долго будут суетиться и пытаться понять, кто это совершил, зачем и почему.
Почему – в самом деле, почему именно таким способом? Горла у жертв перекушены, шеи перегрызены.
«Оборотень постарался, что ли?» – услышал как-то раз Табунов. И эти коровьи копыта… Волк на коровьих ногах напал на Марину и ее любовника, что ли?
В этом было что-то невыносимо пугающее – и в то же время отвратительно непристойное. Та женщина, муж которой погиб вместе с Мариной, это тоже чувствовала. Она беспрестанно плакала и приговаривала: «Стыд какой! Ох, какой стыд!»
Табунов понимал, что стыд не только в этом пошлом любовном приключении… хотя и в этом, конечно, тоже. Однажды, еще в молодости, в годы учебы в милицейской школе, он был в морге на каком-то практическом занятии, по медэкспертизе, кажется, и туда привезли двух любовников, которые угорели зимой в автомобиле со включенным мотором. В том, как оба закоченевших тела сохраняли любовную позу, в которой их застигла смерть, в их спущенных одеждах и впрямь крылся позорный, постыдный факт для их родственников. Но подруга по несчастью говорила о другом стыде. О том, что убийство совершено каким-то омерзительным, может быть, даже нечеловеческим существом. Это как бы усугубляло ее страдания от измены мужа.
Табунов не смог бы толком объяснить это словами, однако ощущал почти то же самое. Стыд из-за того, что Марину не застрелили, не пырнули ножом, не ударили по голове, а что приблизилось к ней некое мерзкое существо на коровьих ногах и с волчьими челюстями – да и прикончило.
Он вспоминал один из самых отвратительных фильмов, которые видел в жизни, – «Чужой». Фильм вызывал брезгливость и ужас… Нечто подобное он испытывал, размышляя о смерти жены.
Потом он узнал, что материалы по убийству забрали из райотдела и передали в какое-то новое подразделение в УВД. Туда теперь стекались все дела, в которых прослеживалось что-нибудь странное, непривычное, на грани запредельного. Собственно, Табунов‑то не сомневался, что ничего странного в самом факте любого убийства нет – странным может быть только ход мыслей убийцы. Чем более изощренно работает фантазия преступника, тем сложнее раскрыть преступление. Следователь должен не подгонять факты под некие стандарты и прецеденты, не втискивать их в прокрустово ложе обыденного и привычного, а наоборот – попытаться поднять уровень своей фантазии до уровня извращенного мышления преступника. Напрячь не столько логическое мышление, что как бы само собой разумеется, но и воображение!
Конечно, Табунов с издевкой говорил о самом названии этого нового подразделения – отделе аномальных расследований. Однако понимал, что это название свидетельствует именно о том, что следствие пытается пойти аномальным путем, иногда – единственно возможным из множества.
Сам он был отстранен от дела, потому что считался заинтересованным лицом. И теперь в одиночестве терзал свою фантазию, пытаясь вообразить, что же это было за существо и почему оно сочло себя вправе покарать Марину и ее любовника. Возможно, конечно, они были случайными жертвами, однако он вдруг убедился, что легче пережить смерть Марины, если считать ее справедливо наказанной.
К тому же подруга по несчастью тоже так считала и тоже признавалась, что ей становится легче, когда она видит в гибели мужа не случайность, а кару. Высшую меру наказания… вернее, вышнюю. Но и она хотела бы знать, кто осуществил приговор небес на земле.
Именно она привела Табунова к какому-то человеку, который называл себя экстрасенсом. Тот оказался обычным сухощавым мужчиной под шестьдесят, с аккуратной бородкой. Колдовского, магического и необычного в нем совершенно ничего не было, именно поэтому Табунов ему доверился. При виде малейшего намека на мистику, каких-нибудь там колпаков со звездами и таковых же накидок он бы немедленно ушел!
Деловитый экстрасенс долго жег перед посетителем свечу и всматривался то в капли воска, растекающиеся по подсвечнику, то в его глаза. А потом сказал, что чувствует присутствие женщины: именно женщина приложила руку к убийству и была его вдохновительницей.
Табунов ушел тогда от экстрасенса с кривой ухмылкой, а подруга по несчастью поверила слепо.
– Вообще можно бы подумать на меня, – сказала она угрюмо. – Я когда узнала, что мой гуляет, да всерьез, на все готова была. Даже на убийство! Нет, мечтала, что найму кого-нибудь – и он ей ноги переломает. Чтобы ходить не могла, а ползала! Чтобы никому нужна не была! Черта с два за ней бы кто-нибудь ухаживал! Попался бы мне под горячую руку кто-нибудь, наемник какой-то, я б ему заказала твою Маринку, точно. Но Виталик… нет, я не смогла бы с ним так поступить. Я ему смерти не могла желать, я его до смерти любила. До его смерти…
Слушая это, Табунов подумал, что он тоже не единожды готов был бы застрелить мужика, с которым гуляла Марина, а на нее руку не поднял бы.
Потом он сходил к экстрасенсу еще раз. Тот посмотрел-посмотрел на Табунова, а потом вдруг взял со стола ручное зеркало и повернул к нему. Тот поглядел – и ахнул, потому что увидел в нем не свою мрачную, исхудавшую, с запавшими глазами, небритую физиономию, а гладко-гладко причесанную голову какой-то женщины. У нее было красивое тонкое лицо со строгим выражением. Это созерцание длилось долю секунды, потому что экстрасенс быстро спрятал зеркало в стол.
– Еще покажите! – взревел было Табунов, но экстрасенс покачал головой:
– Ее уже там нет. Но смотрите теперь внимательней на всех женщин. Убийства еще произойдут. Не могут не произойти. Смотрите пристальней на всех женщин, которые окажутся поблизости. Одна из них – та, которую вы ищете.
Табунов обмолвился об этом визите только одному человеку, своему приятелю по службе, и то по пьянке, но скоро все в райотделе и даже в управлении узнали, что сказал ему экстрасенс. Кто-то тихонько посмеивался, кто-то смотрел с сожалением, кто-то откровенно крутил пальцем у виска.
Но Табунов не обращал внимания на затаенные ухмылки. Он знал, что когда-нибудь увидит эту женщину!
И вот однажды это произошло. Он увидел то самое лицо, которое мелькнуло в зеркале!
Ну что ж, теперь он знал, кому мстить за Марину.
Из одного старого дневникаС трудом мне удалось успокоить бедного мальчика. У него слипались глаза, но, уже засыпая, он взял с меня слово, что нынче же вечером я принесу ему ножичек.