Будущий муж кивнул Славику и вроде бы продолжал улыбаться.
Славик пошел проверить степень готовности мангала.
Будущий муж с будущей тещей выпили вина, обсудили последние новости экономики, политики и положение на международной арене. Мама щебетала, будущий муж аккуратно резал огурчик на тарелке. Все шло прекрасно. Я сняла очки, поскольку нервный тик на глазу почти прошел.
Я сидела на качелях и вяло раскачивалась. Славик сосредоточенно ворошил в мангале угли.
– Вроде все нормально, – сказала я ему, когда он присел рядом.
– Еще не вечер, – ответил он.
– Помоги мне, – попросила я.
Славик пожал плечами. Мол, ты же знаешь Ольгу Ивановну.
И даже когда Славик выкладывал шампуры на мангал, все было прекрасно. Мама увидела соседского кота, который приходил к ней кормиться три раза в день, и бросила ему кусок колбасы. Муж умильно улыбался – будущая теща даже любит домашних животных и подкармливает бесхозных. Святая женщина. Он, к счастью, не видел, как мама пнула кота под дых ногой со словами «сволочь прожорливая». Собственно, кот к этому привык и никак не среагировал. Это был такой ежедневный ритуал – когда сначала ногой под дых, а потом колбасу на тарелку. После трапезы мама обычно сообщала коту: «Убью, скотина». И кот, счастливо мурлыкая, уходил по своим кошачьим делам. Но будущий муж и этого, по счастью, не услышал.
Славик пожарил шашлык, и мы сидели в беседке, чинно уплетая мясо. То есть мы со Славиком ели прямо так, откусывая с шампура, а будущий муж – из тарелки, приборами.
– Вкусно, – сказал будущий муж.
– Я его в мацони замочила, – ответила мама, – и соус томатный домашний. – Славик хмыкнул. Я улыбалась еще немного напряженно, но нервный тик почти прошел.
– Ольгуня, – послышалось из-за забора, – у тебя шашлыки, а ты не зовешь…
Мама сделала вид, что не услышала.
– Ольгуня! – опять раздалось из-за забора.
– Меня нет! – крикнула мама.
– Я иду-у! – крикнули из-за забора.
Через минуту на участке появился наш сосед дядя Петя – полковник КГБ в отставке.
– О, это по твоей части, либерал, – сказала мама будущему зятю, который поперхнулся огурцом.
– Ольгунь, ну, мы же договаривались, – капризно сказал бывший кагэбэшник.
– У меня вот видишь… зять… ну, почти зять… – сказала мама.
Кагэбэшник просканировал моего будущего мужа на предмет внешности и нахмурился.
– Еврей? – спросил он строго.
– По маме, – ответила за будущего мужа я.
– Значит, еврей… – протянул кагэбэшник. – Палестина, значит. Значит…
– Петь, ты чё хотел-то? – перебила его мама.
– Ты же мне обещала… – тут же переключился на нее дядя Петя.
– И где коньяк? – спросила мама.
– Так мы же на раздевание… – прошамкал плотоядно вставной челюстью дядя Петя.
– Это дядя Петя, они с мамой в шахматы играют, – объяснила я будущему мужу, надевая темные очки – глаз опять начал дергаться.
– Так, Петь, неси коньяк, Славик, жарь шашлык, Маня, иди порежь овощи, а ты, – мама ткнула пальцем в будущего зятя, – лук. И еще одну бутылку вина открой. Все, вперед, исполнять. – Она хлопнула в ладоши.
– Прости, пожалуйста, – сказал будущий муж, недоуменно, с испугом глядя на лук и нож в своих руках, – а они правда на раздевание играют или это – фигура речи?
– Какая уж там фигура! – воскликнула я, одной рукой держась за дергающийся глаз, а другой нарезая помидоры. – Но ты не волнуйся, мама никогда не проигрывает, так что ты голой ее не увидишь. И даже в нижнем белье не увидишь.
– Ой, – сказал будущий муж.
Он попытался разрезать лук и, конечно же, порезался. Я залепила его пластырем и сама нарезала лук.
– Лучше я вино открою, – сказал он и взялся за штопор.
Минут пять он вкручивал штопор в бутылку и, держа ее ногами, пытался вытянуть штопор.
– Ты за рычажки потяни, – тихо посоветовала я.
– Не учи меня бутылки открывать! – дерзко ответил он.
– Вы чего так долго? Ольга Ивановна спрашивает, где вино. Они там начали уже, – появился в дверях Славик.
– Сейчас, уже пошла, – прохрипел будущий муж, отдуваясь и набухая венами.
– Может, помочь? – вежливо предложил Славик.
– Что я, в самом деле, бутылку открыть не могу? – обиделся будущий муж.
Славик пожал плечами и продолжал следить за процессом.
Муж еще раз поднатужился и выдернул штопор.
Половина пробки осталась в бутылке. Штопор остался в пальце будущего мужа. Том самом, который он до этого порезал.
– Ай, ой! – закричал он, потому что из пальца хлынула кровь.
– Так, давай руку под воду, – сказала я будущему мужу. – Славик, открой наконец эту бутылку.
– Потому что это не вино, а подделка, и пробка неправильная, и штопор тоже кривой какой-то, – причитал будущий муж.
Славик пытался вытащить пробку так, чтобы в вине не осталось ошметков.
– Давай я зеленкой намажу, – предложила я будущему мужу.
– Не надо, что я, маленький?
– Тогда заражение будет, – вмешался Славик. – Точно будет. Штопор старый и грязный, пробка поддельная…
Славик на самом деле шутил, только никто, кроме меня, не понимал, когда он шутит, потому что он всегда это делал с дико серьезным лицом.
– Славик, прекрати, – велела я. – Не смешно.
– Да какие тут шутки… – ответил Славик.
– Ладно, тащи зеленку.
Зеленки в доме не оказалось. Нашелся старый достаточно грязный бинт. Даже пластыри кончились.
– Давай забинтую, – предложила я мужу, который держал палец в окровавленной салфетке.
– Нет, лучше вино через бинт процедить, – продолжал веселиться Славик.
– Где вино? Шашлык уже горит! – закричала мама с улицы.
– Ладно, вы идите шашлык переверните, а я вино процежу, – сказал Славик.
Мы вышли во двор. Мама сидела в купальнике, обернув бедра прозрачным парео.
– Ольга Ивановна, вы проигрываете? – ахнул будущий муж, который старался не смотреть на мамину грудь.
– Я? С чего ты взял? – удивилась мама.
– Я думал, что вы уже разделись, – промычал он.
– Посмотри на доску! – улыбнулась мама.
– Я не играю в шахматы, – смутился муж и ушел к мангалу.
– Странно, еврей, а в шахматы не играет, – проговорил дядя Петя. – А он тот, за кого себя выдает? Что-то мне его лицо не нравится. Дергается, суетится, глаза бегают.
– Он палец поранил, когда лук резал, – защитила я будущего мужа, – а глаза бегают, потому что мама тут голая сидит. Мам, ты бы прикрылась, а?
– Жарко, – отмахнулась она.
– Блин! Ай! Ой! – закричал будущий муж у мангала.
– Что? – ахнула я.
– Обжегся! Кто такие мангалы делает? И шампуры короткие… – опять принялся причитать он.
– Нет, точно еврей, – кивнул дядя Петя, – Ольгуня, ходи. И зачем тебе такой зять? Я бы тебе проверенного человека подобрал. Ты только отмашку дай.
– Что ж такое?! – тихо постанывал будущий муж.
– Полей его маслом растительным, – посоветовала мама.
– Лучше под холодную воду. Все равно заражение будет, – сказал пришедший с вином Славик.
– Он демократ? – спросил дядя Петя у меня.
– И либерал, – подсказала мама.
– Ольгуня, я тебя не понимаю… – возмущенно глядя на моего будущего мужа, проговорил дядя Петя.
Мама пожала плечами. Только по ее хихикающим глазам можно было понять, что она искренне наслаждается ситуацией.
– Тебе шах, Петь, – объявила она.
– Как? Когда? – Дядя Петя очумело разглядывал доску.
Будущий муж в это время рассматривал порез и ожог.
– Тут еще клещи энцефалитные в этом году всех кусают. Так что в лес лучше не ходить, – рассказывал ему тем временем Славик. – Говорят, даже на участках уже кусают.
– Да, ты знаешь про Любку? Мань, ты Любку помнишь, которая у речки живет? – начала развивать тему мама. – Ну, вы вместе еще на костры ходили.
– Не помню, – внятно и очень строго сказала я. Глаз дергался уже сильно.
– Так вот, Любка, – мама сделала вид, что не заметила моего глаза и тона, и продолжала рассказывать будущему зятю местные сплетни, – замуж выскочила, а тут на дачу приехала. И пошла в лес с Игорьком. Мань, ты Игорька помнишь? Ну, вы с ним на мотоцикле ездили?
– Не помню, – процедила я.
– Любка с Игорьком пошли в лес. Но это уже после того, как Игорек с Маней расстался. Тут недалеко совсем. Даже до опушки не дошли. И что ты думаешь? Игорьку ничего, а Любку клещ укусил. Она сразу, понятное дело, не заметила, только в Москве к врачу пошла. Мужу сказала, что грибы ходила собирать. Но муж ее оказался грибником, а в это время какие на фиг грибы? Любка же сыроежку от лисички не отличит. В общем, Любка умирает, лежит в больнице. Муж с ней собирается разводиться, потому что клещ ее за задницу укусил, а значит, лежала она голой попой на земле. Любка что-то лепечет в бреду. Муж ее ничего слышать не хочет. В общем, ходи, Петь.
Спустя четыре часа, три партии, выигранные мамой, две выпитые бутылки коньяка, на который они играли, мой будущий муж лежал трупиком на качелях и лепетал что-то про клещей, про заражение и любовь, которой нет. Дядя Петя рвал на себе волосы и, брызгая слюной, ронял челюсть на шахматную доску. Я мыла посуду, заливаясь слезами. Мама курила и потягивала коньяк. Славик подъедал шашлык. Судьбоносного разговора про дату свадьбы так и не состоялось.
От нашей помолвки в памяти будущего мужа остался энцефалитный клещ как символ супружеской измены, голая будущая теща, играющая на раздевание, кагэбэшник, который не давал выезд в Израиль, и Славик, который маячил где-то в подсознании, но невнятно.
Свадьба была отложена на неопределенное время. Да, муж с тех пор вздрагивает, когда ему предлагают приехать на шашлыки на дачу.
Мезальянс под майонезом
Славик женился неожиданно, даже для тети Гали, которая была не готова к роли свекрови. Я была приглашена на свадьбу.
Моя мама запекала баранью ногу и выводила майонезом рисунок на фаршированной щуке. Тетя Галя месила в пластмассовом тазике оливье, пила водочку и закусывала прямо из тазика.
Славик вяло улыбался и привычно молчал.
– Почему на этой? – вопрошала тетя Галя после очередной рюмки.
«Этой» оказалась худосочная, безгрудая барышня в очках. Бледное лицо, прозрачные глаза, редкие волосы неопределенного цвета. Ничего выдающегося ни в каком месте. Барышня была сдержанна, немногословна и сидела за столом с умным видом. Есть такой тип женщин, которые кажутся очень умными, даже когда говорят полную ерунду.
– Оль, ну хоть ты мне объясни! – обращалась тетя Галя к моей маме.
Мама пожимала плечами.
– Но ты хоть понимаешь, что она… она… – Тетя Галя никак не могла подобрать нужного определения. – Не нравится мне она – и все. Недобрая она. Понимаешь?
Славик с Оксаной – так звали барышню – расписались быстро и тихо. Родителей, точнее родительницу, тетю Галю, поставили перед фактом.
– Ну что он в ней нашел? – не унималась она.
Мама внимательно разглядывала в духовке баранину.
– И что ты в ней нашел? – спросила Славика я.
– Она совсем другая, – сказал он, – как с другой планеты. Как будто я общаюсь с гуманоидом, понимаешь?
– Не понимаю. Я бы не хотела выйти замуж за гуманоида, – ответила я.
– Тут другое. Я не знаю, чего от нее ждать. Мне интересно. Она умная, образованная, начитанная. Мне с ней даже страшно бывает. Я ее недостоин, а она меня выбрала.
– Не понимаю, – честно призналась я.
– Это же этот, как его… – причитала на кухне тетя Галя.
– Мезальянс, – подсказала мама.
– Чё? – не поняла тетя Галя. – Нет, это как-то не по-людски. Ненормально. Где мой Славка, а где она?
То есть тетя Галя считала в точности наоборот – что эта Оксана недостойна ее прекрасного сына. Я, если честно, думала так же. Оксана мне не понравилась. Сидела с таким видом, словно все вокруг идиоты, а она одна умная.
– Это она от волнения, – пытался оправдать супругу Славик.
– Ты ее любишь? – спросила я.
Славик улыбнулся.
– Она мне не нравится. Что-то в ней не так, – сказала я.
– В нас во всех что-то не так, – пожал плечами Славик.
Гости были странные. Со стороны Славика – я, моя мама, тетя Галя, его лучший друг еще с яслей Лешка. Со стороны невесты – никого. Родители Оксаны приехать не смогли по какой-то уважительной причине. Тетя Галя метала громы и молнии.
– Какая уважительная причина? Дочь замуж вышла! – возмущалась она на кухне. – Странная она, очень странная. Скажи, Ольга!
Мама промолчала, потому что в дверях стоял Славик.
– Почему не приехали ее родители? Объясни мне! – потребовала от сына тетя Галя.
– Не знаю, – равнодушно пожал плечами Славик.
– И кому мы это наготовили? – спросила тетя Галя.
– Сами съедим, – ответил Славик.
За столом сидели все мрачные. Оксана вяло ковыряла вилкой салат. Тетя Галя только и ждала повода, чтобы взорваться. Славик наворачивал баранью ногу.
Спустя неделю после этой странной свадьбы тетя Галя прибежала к моей маме с бутылкой водки в одной руке и селедкой под шубой в другой, бухнула все на стол, сама достала рюмки и села.
– Что? – спросила мама.
– Ох…ть, – произнесла тетя Галя.
Она не оставила попыток выяснить, что за уважительная причина была у родителей невестки не явиться на торжество. Выбила из Оксаны телефон ее матери и позвонила, как сватья сватье. Лучше бы не звонила.
Мать Оксаны родила второго ребенка, сына, уже поздно, в сорок один год. Такое позднее счастье. Дышать над малышом боялась. Оксана к брату была равнодушна, но не отказывалась посидеть, поиграть. Мальчику было два года. Оксана с братом пошла погулять. Ребенок стоял рядом с большими железными качелями. Кто-то из старших детей спрыгнул, и качели ударили мальчика по голове. Три дня он пролежал в реанимации и умер. Родители винили во всем Оксану – недоглядела, не уберегла. Вслух ничего не сказали, но обвинение висело в воздухе, разрывая атмосферу. Она ушла жить в институтское общежитие, оставив родителей наедине со своим горем. Они не общались. Совсем. Даже не звонили друг другу по праздникам. У них больше не было ни сына, ни дочери – они так решили.
Все это Оксанина мама скупо и коротко рассказала тете Гале по телефону. Тетя Галя сказала «спасибо» и пошла за водкой, а потом к моей маме.
– И что теперь делать? – спросила она.
– А что ты хочешь? – спросила моя мама.
– Хочу, чтобы она исчезла из нашей жизни, – твердо сказала тетя Галя.
– Это могла быть случайность, несчастный случай…
– Нет. У меня перед глазами эта картина стоит. Ужас.
– А Славик знает?
– Я ему не говорила.
– Не вмешивайся, все равно крайней окажешься, – посоветовала мама.
– Как не вмешиваться? Как? Как? – кричала тетя Галя. – Как с этим жить?
Тетя Галя оплакивала неизвестного ей маленького мальчика, судьбу своего Славика, свою незадавшуюся жизнь и все остальные беды тоже.
Славику она ничего не рассказала. Не смогла. Только старалась не сталкиваться с невесткой без особой надобности. Единственное, чего она боялась, что Оксана забеременеет, и тогда всё.
– Понимаешь, тогда всё! – говорила она моей маме.
– Ну что – «всё»? Что?
– Тогда мы от нее никуда не денемся… – с ужасом произнесла тетя Галя.
Но невестка не собиралась заводить детей. Она училась на пятом курсе и была занята дипломом, практикой и дальнейшей карьерой. Сидела над учебниками, писала, уходила рано, возвращалась поздно.
Славик смотрел на свою молодую жену с искренним восхищением. Он ушел из школы после восьмого класса, окончил техникум и об институте даже не мечтал. Зато работал, зарабатывал очень приличные деньги. Славик был паркетчиком. Он клал паркет, да так, что самые требовательные клиенты боялись ходить по полу, который создал Славик. Он умел выкладывать затейливые рисунки, орнаменты. Чувствовал дерево, знал, какая влага нужна, какая температура. Славик любил проводить рукой по только что выложенному полу и чувствовать тепло дерева. Он подбирал цвет так, что тот менял оттенок, подстраиваясь под время суток, погоду и свет люстры. Славик был художником – признанным, востребованным. Но вот что удивительно – он считал, что занимается ерундой, и преклонялся перед своей женой, которая читала умные книжки и не могла отличить настоящий дуб от паркетной доски.
Оксана окончила институт с красным дипломом и решила остаться преподавать на кафедре, которую возглавлял любимый преподаватель Семен Львович. Семен Львович был гением. Его обожали все – и коллеги, и студенты. Он читал лекции, на которые сбегались студенты с других факультетов. Он был актером, мастером, на которого молились. Он не только закладывал в головы предмет, но и заставлял смотреть кино, слушать музыку, читать книги. Оксану, аккуратную отличницу, старосту курса, он не то чтобы не любил так, как остальных студентов, с которыми пил кофе в студенческой столовой и курил в курилке, где мог и зачет поставить, но держал с ней дистанцию. Семен Львович был смешным, добрым, человеком настроения, реагирующим на звуки, запахи, удачные слова и выражения.
Оксане в трудоустройстве он отказал. Но она ходила и просила, умоляла. Говорила, что готова работать за копейки, за возможность просто находиться рядом с великим учителем и набираться опыта. Семен Львович думал о студентах, детях, которым она ничего дать не сможет – ни души, ни сердца, только знания от корки до корки, которые не принесут ни удовольствия, ни удовлетворения. На его кафедре работали исключительные педагоги, фанаты своего дела и предмета.
Оксана ходила и просила. Никто не мог понять ее мотивации: зачем ей далось это преподавание? Мотивов не понимал и Семен Львович, и это, пожалуй, было главной причиной его отказа.
Но жизнь диктует свои условия. Одна из преподавательниц, сияя и смущенно улыбаясь, сообщила Семену Львовичу, что уходит в декретный отпуск. Он был за нее искренне рад. Та самая преподавательница и убедила его взять вместо себя Оксану – временно, чтобы дети не страдали, чтобы учебный процесс не тормозить. Семен Львович сдался. Оксана начала работать. Преподавала качественно, скучно, но добросовестно. На кафедре ее не то чтобы не любили, но, как и Семен Львович, старались держать дистанцию. И никто не мог объяснить почему. Вроде бы ходит тихо, всегда вежливая, ответственная. А души нет. Не располагает к себе.