пользовались в их среде величайшим почётом. Плавать и нырять умели все; воин, выброшенный или сам выскочивший в бою за борт корабля, умел плыть прочь, прячась от стрел, да и просто от вражеских глаз, под своим щитом, благо тот делался из дерева и в воде не тонул.
Вот ещё пример из сказания. Морская зимняя буря «с вьюгой и морозом» загнала купеческий корабль к острову у норвежского побережья. Вообще-то викинги знали способ при любой сырости сохранять трут сухим: его вкладывали в ореховую скорлупку и облепляли воском. Этим людям, однако, огня взять было негде, они пали духом и начали потихоньку готовиться к смерти. Потом наступили сумерки, и по другую сторону пролива засветился огонь. Сниматься с якоря не рискнули. Что делать? На счастье горе-мореплавателей, сыскался среди них один удалец, исландец по имени Греттир, с которым мы уже встречались в главе «Воины-звери».
«Греттир приготовился плыть. Он сбросил с себя одежду и надел на голое тело плащ с капюшоном и сермяжные штаны. Он подобрал полы плаща, обмотался вокруг пояса лыком и взял с собой бочонок. Затем он прыгнул за борт. Он переплыл пролив и вышел на берег. Он увидел дом, и оттуда слышались голоса и громкий смех. Греттир повернул к дому… Весь его плащ, когда он вышел на берег, обледенел, и он казался прямо великаном. Сидевшие в доме пришли в ужас и подумали, что это какая-нибудь нечисть…»
Вот так: ничего особенного, «переплыл пролив и вышел на берег». А ведь дело происходит в штормовую зимнюю ночь!..
Можно после этого верить фильмам и произведениям художественной литературы, где викинги изображаются бестолковыми здоровяками, склонными «давить» противника исключительно грубой силой и физическими габаритами?..
Право и суд
В этой книге часто упоминаются законы и древние судебники, есть даже целая глава: «С точки зрения закона». Между тем, когда рассказываешь об этом, люди довольно часто удивляются:
– А разве у викингов были какие-то законы?
Кинематограф и художественная литература немало потрудились, создавая викингам репутацию «варваров, не испорченных условностями цивилизации». Многие авторы (а с ними, понятно, зрители и читатели) считают, что право в эпоху викингов существовало в основном «кулачное». Некоторые воспевают такой мир, некоторые осуждают. Те, кто осуждает, заставляют порой самих своих персонажей, викингов, говорить о «страшной жизни», которая их окружает: вокруг, мол, сплошные убийства, насилие и жуткая кровная месть…
А как было на самом деле?
Кровная месть
Кровную месть иначе как «диким обычаем» обыкновенно не называют. В кино и литературе её обычно показывают либо как страшную трагедию, приводящую к гибели враждующих сторон до последнего человека, либо как тягостную обязанность персонажа, которую ему приходится выполнять против своего желания: ничего не попишешь, обычай.
Иногда кровную месть объявляют даже чем-то исключительно присущим «свирепым викингам» и объясняют особой «кровожадностью» скандинавских народов. Мне приходилось читать в некоторых работах, что, мол, славяне кровной мести не знали никогда. Легко, однако, убедиться в том, что это не соответствует действительности. Стоит заглянуть в «Русскую Правду» – сборник древнерусских законов («правда», кстати, в переводе на современный язык и значит «установление, правило, закон», а также «соответствие закону»). Так вот, «Русская Правда», записанная в XI веке, не только признаёт кровную месть, но даже устанавливает порядок, какой родственник за какого должен отмщать!
Дочитав до этого места, кто-нибудь наверняка вздохнёт:
– Да, жестокая эпоха была…
Между тем «жестокость» древних эпох по сравнению с сегодняшним днём – такой же распространённый миф, как и «особая кровожадность» того или другого народа.
Что же думают по поводу кровной мести учёные?
Они пишут: во все эпохи происходили и прямые злодейства, и трагические случайности, когда человек убивал человека. И, естественно, близким погибшего хотелось разыскать и покарать виноватых. Когда подобное происходит сейчас, люди обращаются в правоохранительные органы за справедливостью и защитой. А к кому им было обращаться тысячу лет назад? Тогда ведь не существовало ни милиции, ни полиции, ни прокуратуры. Силой навести порядок мог только вождь, за которым стояли профессиональные воины – скандинавский хирд, славянская дружина. Но вождь – конунг или князь – был, как правило, далеко. Или в своей столице, или вообще в заморском походе. Да и авторитет его как правителя страны, вождя всего народа (а не только воинов) в эпоху викингов ещё только устанавливался. Люди предпочитали рассчитывать на самих себя.
Кстати, если мы обратимся к современной эпохе, нетрудно удостовериться в том, что кровная месть в наше время сохранилась (или вновь возникает) там и тогда, где официальное правосудие отсутствует, либо оно бездеятельно и бессильно. И особенно там, где бессилие правоохранительных органов сочетается с пережитками родового строя .
В главах «Скажи мне, какого ты рода…» и «Я и МЫ» рассказывалось, что род, большая семья, родственный коллектив был в жизни древнего человека самым драгоценным и главным. Сгорел дом – родня мчалась на помощь погорельцам. Осиротели дети – немедленно находилось, кому забрать их к себе… И, конечно, стоило обидеть одного из родственников, как за него грудью вставали все. А уж если происходило убийство, преступник знал, что ему придётся иметь дело со всем родом убитого.
С другой стороны, за убийцей тоже стоял род.
В упомянутых чуть выше главах говорилось, что, согласно понятиям той эпохи, в отрыве от своего рода человек мало что значил. Человек был прежде всего членом определённого рода, а отдельной индивидуальностью – уже во-вторых. Поэтому «дело об убийстве» решалось не между двоими людьми, а между двумя родами.
Специалисты шутят, что о скандинавах времён викингов можно написать художественное произведение в любом жанре: психологический роман, боевик, душераздирающую любовную драму, мистику, ужасы… – всё, что угодно, кроме… детектива. Детектив посвящён раскрытию преступления и выяснению, кто преступник. В древней Скандинавии (за редчайшим исключением) преступник сам направлялся к ближайшему жилью и подробно рассказывал, что случилось…
Почему? Причина очень проста. Если бы он попытался утаить содеянное, он прослыл бы среди соплеменников трусом и «немужественным мужчиной», неспособным к ответственности за собственные поступки. А это было самое худшее, что с человеком могло случиться в те времена. В главе «Поединок» будет приведена цитата из закона, согласно которой обозвать кого-либо «немужественным» значило произнести попросту непроизносимые речи! Поэтому, если только человек был не совсем уже законченным негодяем, бесповоротной потере репутации он предпочитал возможность весьма суровой расплаты.
Дальше события могли разворачиваться по-разному, в зависимости и от «состава преступления», и от характеристик тех «коллективных личностей», которыми являлись столкнувшиеся семьи. Могло кончиться примирением, могло – выплатой денежного возмещения (виры). Но если доходило до кровной мести, это была опять-таки месть одного рода другому.
Сказанное отнюдь не означает, что все мужчины из потерпевшей семьи брались за оружие и шли поголовно истреблять обидчиков. Вовсе нет. Просто мстили не самому преступнику, а его роду . Спрашивается, как же крепче всего «насолить» враждебной семье? А вот как. Истребить в ней самого лучшего, самого достойного человека. Которым преступник чаще всего не являлся…
Смешон на этом фоне эпизод из современного фильма, в котором викинг, у которого убили отца, является с друзьями во владения враждебной семьи и, не застав дома конкретных виновников, запрещает своим воинам кого-либо трогать: они, мол, ни в чём не виноваты.
На «родовой» момент следует обратить особое внимание. Как часто, живописуя варварскую удаль «свирепых викингов», авторы популярной литературы заставляют их по малейшему поводу пускать в ход оружие и кулаки! Между тем, поссорившись с кем-то и дойдя до состояния, когда руки действительно начинали «чесаться», человек вспоминал: если он не совладает с собой и прольёт кровь, отдуваться за него придётся всему роду. Причём, очень может быть, погибнет не он сам, а кто-нибудь ни в чём не повинный и притом уважаемый, достойный и мудрый… Всякий ли решился бы из-за ничтожной обиды навлечь подобное несчастье на свой род?
Вот по этой самой причине, как пишут авторитетные учёные, возможность кровной мести была не столько поводом для бесконечных кровавых разборок, сколько мощным сдерживающим фактором . Если бы дело обстояло иначе, люди просто вымерли бы, вырезав друг дружку. Этого не произошло, потому что кровной мести всячески старались избегать .
История Торстейна и Бьярни
Детально разработанные современные законы оставляют судьям некоторый простор для толкования, для выбора той или иной меры наказания за проступок, в зависимости от множества разных условий. Вот и обычай кровной мести действовал не всегда одинаково. Люди старались восстановить картину происшедшего и учесть личные качества действующих лиц: может быть, потерпевший «сам напросился»? Может быть, это он напал на человека, а тот вынужден был обороняться? Да мало ли ещё что?..
Но даже если доходило до исполнения мести, события могли разворачиваться очень по-разному. В том числе и так, как рассказывается вот в этой истории.
«Жил в Солнечной Долине человек по имени Торарин, старый и почти совсем слепой. В молодости он был великим викингом. Он был человек не из покладистых, хотя уже и старый. Был у него сын по имени Торстейн, рослый, очень сильный и притом миролюбивый. Он работал за троих в хозяйстве своего отца. Торарин был небогат, но оружия у него было довольно. Ещё у отца с сыном был табун, и продажа коней приносила им хороший доход, потому что кони эти никогда не подводили в дороге и были непугливы…»
Так начинается сказание о Торстейне, которого впоследствии прозвали Битым. Неподалёку от их двора стоял дом богатого и знатного человека по имени Бьярни Боец. У Бьярни служил конюх, который был «очень задирист и всем давал почувствовать, что он работник у большого человека». А также двое слуг, два брата, – отъявленные сплетники и болтуны.
В те времена в Исландии, где происходило дело, существовала своеобразная забава – лошадиные бои. Злобных молодых жеребцов натравливали друг на друга, они били копытами и кусались, а зрители делали ставки. И вот пришёл черёд биться коню Торстейна с конём Бьярни. Конь Торстейна стал брать верх, и тогда конюх-задира ударил его палкой по морде. Торстейну это, понятно, не понравилось, он тоже огрел чужого коня, да так, что тот пустился бежать. Взбешённый улюлюканьем зрителей, конюх ударил шестом уже самого Торстейна: «удар пришёлся в бровь, так что весь глаз заплыл». Миролюбивый Торстейн не стал связываться с дураком, предпочёл проглотить обиду, – оторвал от рубахи лоскут, перевязал голову и вёл себя как ни в чём не бывало, только попросил людей не рассказывать о происшествии отцу.
Болтуны-работники, однако, подняли его на смех, прозвали Битым и нарочно позаботились, чтобы сплетня дошла до старого Торарина. У отставного викинга понятия о чести оказались совсем иными, чем у его сына. По его мнению, достоинству семьи был нанесён непоправимый урон; сына, не пожелавшего сквитаться с обидчиком, он обозвал трусом.
Все мы замечали: подобные слова от близкого человека слышать гораздо больнее, чем от чужого. Вот и Торстейн, не обращавший особого внимания на болтовню работников Бьярни, на сей раз не стерпел. Взяв оружие, он разыскал задиру-конюха и спросил его, не случайно ли он задел его шестом несколько месяцев назад. И предложил ему выплатить выкуп, если удар был намеренным. Конюх очень грубо ответил ему.
«– Будь тогда готов к тому, – сказал Торстейн, – что я, может, в другой раз просить не стану…»
И с этими словами он зарубил конюха насмерть. А потом пошёл к дому Бьярни и сообщил проходившей мимо служанке, что конюха, мол, забодал бык. Так он выразился не для того, чтобы скрыть правду: тогдашние люди никогда не спутали бы рану от удара меча с раной от удара бычьих рогов. Просто у древних скандинавов существовала любопытная форма похвальбы: человек, совершивший значительное деяние, зачастую намеренно говорил о нём, как о безделице.
К тому же, как пишут специалисты, в исландских сказаниях полностью отсутствует такая вещь, как сознательный авторский вымысел. В частности, сказитель ни за что не стал бы «додумывать» разговор Торстейна с конюхом, если бы не было доподлинно известно, кто что сказал. Откуда же это было известно, если разговор происходил без свидетелей? Только от самого Торстейна. Причём сомнений в его правдивости, по-видимому, не возникало.
Народная сходка «с подачи» Бьярни объявила Торстейна вне закона за это убийство. Он, однако, не стал скрываться или уезжать из страны (где, в принципе, любой мог теперь убить его) и продолжал жить дома, работая в хозяйстве отца.
Между тем братьям-сплетникам, благодаря которым, собственно, и дошло до убийства, всё казалось, что Бьярни действует недостаточно энергично. Теперь злые языки уже его стали винить в трусости за то, что он оставил Торстейна в покое, не убил его и не заставил уехать.
«– Многие, изведав раны, становятся робкими, – говорили они, – и мы не знаем, когда наконец он смоет с себя это пятно».
Что же сделал умница Бьярни? А вот что: отправил злых болтунов… за головой Торстейна.
«– По-моему, – говорит он, – вы самые подходящие люди для того, чтобы смыть пятно с моей чести, раз мне самому не хватает духу.
Теперь им кажется, что они наговорили лишнего…»
Между тем у Торстейна в доме было не только «довольно» оружия, но он им ещё и мастерски владел. Братья напали на него с секирами, но он уложил обоих, причём без большого труда. Бьярни велел похоронить их, и ещё целый год всё было спокойно.
После этого пилить Бьярни взялась уже его жена. По её словам, до сих пор он пользовался большим авторитетом и уважением в округе, но теперь люди начали от него отворачиваться: можно ли, мол, рассчитывать на поддержку Бьярни Бойца, если он позволяет одного за другим убивать своих работников и всё никак не накажет убийцу?
В конце концов Бьярни, что называется, плюнул и стал готовить оружие. Жена запоздало спохватилась:
«– Не делай этого, – говорит она, – не суйся один под меч этого злодея!
Бьярни сказал:
– Не бери пример с тех женщин, которые льют слёзы о том, к чему только что подстрекали. А я уже довольно терпел ваши подстрекательства. И не к чему меня удерживать теперь, когда я сам хочу ехать!»
Он приехал к Торстейну и вызвал его на поединок. Тому очень не хотелось драться, он даже посулился добровольно отправиться в изгнание:
«– Мне известно твоё благородство: ты ведь не оставишь без помощи моего отца, если я уеду».
Бьярни, однако, настаивал на поединке. Торстейн зашёл в дом сообщить об этом отцу, и старый викинг ответил:
«– По мне, лучше потерять тебя, чем иметь сыном труса…»
Начался поединок. Соперники оказались вполне достойны друг друга, вот только с Бьярни, по его же словам, всё время что-то приключалось: то жажда замучила, то завязки башмака развязались. И каждый раз Торстейн проявлял истинное благородство: позволил Бьярни напиться из ручья, потом поправить башмак, не пытаясь покончить с ним предательским ударом. Потом ему показалось, что меч Бьярни недостаточно хорош, и он сходил домой и принёс ему другой, получше…
Между тем у Бьярни прошёл первоначальный психологический «запал», вызванный подстрекательствами близких. За время поединка он несколько остыл, в полной мере оценил мужество и благородство Торстейна и, когда тот в очередной раз предложил ему помириться, – ответил согласием. Да ещё и проучил отставного викинга: с согласия Торстейна пришёл к нему в дом и сообщил, что сын его, дескать, убит, но сам старик может рассчитывать на его защиту и помощь:
«– Я хочу позвать тебя к себе в дом. Ты будешь сидеть, покуда жив, на втором почётном месте, а я тебе буду за сына».
У старика от такого известия едва не отнялись ноги. Дух его, правда, был не до конца сломлен. Он сделал вид, что согласен принять помощь Бьярни, а сам, полуслепой, попробовал ударить его мечом, но, конечно, не сумел.
Можно себе представить, как он обрадовался, узнав, чем в действительности кончилось дело. Сказитель не говорит, случалось ли Торарину задумываться, как разворачивались бы события, если бы двумя годами раньше он не начал обзывать сына трусом. Не может быть, чтобы он об этом не размышлял. Но, верный себе, старый викинг никому не открывал своих мыслей, а строить догадки, что там было у него на уме, сказитель не считал себя вправе…
Полноправие человека
В разделе «Рабы» показано, что этой категории населения с точки зрения закона как бы вовсе не существовало: у раба не было ни прав, ни обязанностей перед обществом, – только те, что устанавливал его хозяин, нёсший за своего невольника полную ответственность. В разделе «Женщины» говорится, что и с прекрасной половиной древнескандинавского общества закон предпочитал не иметь дела напрямую, общаясь с женщиной в основном через её опекуна – отца, брата, мужа. И в том и в другом случае реальная жизнь чаще всего распоряжалась по-своему, но мнение закона было именно таково.
Кто же, с точки зрения закона, обладал всей полнотой прав и обязанностей? Свободный мужчина, живущий в семье и имеющий постоянное место жительства.