Людмила Борисовна, я понимаю, что это тяжело, что весь этот год – постоянное возвращение к прекрасной, как сказка, звучащей, как исторический приключенческий роман, красивой истории любви.
– Это тяжело по разным причинам. Не только потому, что это невосполнимая потеря лично для меня… не буду говорить пафосных слов о стране, о городе. Знаете, тяжесть еще и оттого, что после этой трагедии вы вспомнили эту многокилометровую очередь на шесть с лишним часов на Двадцатиградусном морозе… Но прошло некоторое время, и город как-то вновь обрел равнодушие, и следующие выборы показали, что люди как-то быстро все забывают ту драму и то, кто и в чем виноват.
– Ну, виновные, как я понимаю, так и не были названы?
– Ну почему же? Названы они были, и все достаточно очевидно. Меня поражает другое. Понимаете, есть некие Ценности человеческие, которые независимо от пропагандируемого ныне прагматизма в политике должны оставаться Ценностями. Есть понятие в человеческом обществе – "не подать руки". Есть люди нерукоподаваемые.
Если ощество – это не просто сборище людей, а все-таки человеческое общество.
Так вот, те самые журналисты, которые заказными статьями, и мы все это теперь знаем, выливали ушаты грязи, клеветы, травили, убивали его, были такими журналистскими киллерами – эти самые журналисты… они благоденствуют! Их берут в серьезные, уважаемые издания! Вощанов, Минкин, Игорь Корольков. Вся эта нечисть продолжает профессионально действовать. Я согласна, что, может быть, уровень их профессионализма столь высок, что они незаменимы. Но ведь и киллер, который с крыши убил Михаила Маневича или в подъезде Галину Старовойтову, наверное, тоже по-своему профессиональный. Поэтому меня поражает вечная дилемма нравственности и профессионализма.
Но были моменты, когда… знаете, брезжил где-то на горизонте лучик надежды, что все-таки человеческий мир не так стремительно катится вниз… Когда я получала письма от не очень грамотных людей, коряво написанные, от людей, которые могли бы, как мне казалось, меня не любить и даже ненавидеть зато, что мне материально живется лучше, чем им. Я получила письмо от женщины, которая пишет, как ей тяжело жить на ее пенсию. Она пишет: "Мой муж безработный, ему уже носить нечего; по виду, по фигуре он такой же, как и Анатолий Александрович Собчак, остались у вас какие-то вещи? Костюм, туфли, пальто? Пришлите мне, пожалуйста…" Да, мне стыдно читать это письмо, потому что понимаю: эта женщина имеет все основания не любить реформаторов, которые, как ей может казаться, повергли ее в эту тяжелую жизнь. Но она пишет мне очень теплые слова поддержки, которые не пишут более устроенные и благополучные люди. Она просит прислать поношенный пиджак или пальто, но при этом понимает, что в том, что происходит в стране, виноваты совсем другие люди. Те, которые сумели, умудрились девальвировать и понятие демократии, и понятие демократических реформ, которые просто это пропили, прогуляли, разворовали.
– Меня на похоронах во многом удивила, подкупила искренность и естественность реакции Владимира Владимировича Путина.
– Почему удивила?
– Потому что для меня он человек с экрана телевизора – премьер-министр, президент страны. Это вы знаете его на протяжении многих лет, а для меня, как для обычного гражданина, это персонаж из телевизионной хроники. И мы не привыкли видеть у наших правителей естественные человеческие реакции. У него они были абсолютно точно, абсолютно искренние. Тогда он сказал очень сильные слова, но, как я понимаю, один из главных виновников так и не был наказан. И вообще, выборы мэра Санкт-Петербурга были проведены очень странно, непонятно. Я помню тогда выступление Степашина, который говорил, что пора питерцам возвращаться из Москвы в Петербург. И казалось, что это некое начало политического ренессанса, когда достойные политики вернутся в свой город. И опять-таки все вдруг кануло в Лету.
– Во-первых, могу вам сказать, что еще не вечер. Во-вторых, ситуация на тех выборах действительно была странная, но смею вас уверить, она исходила не от президента. В-третьих, одно дело человеческие чувства, эмоции человека Владимира Владимировича Путина, другое дело – масштаб государственного мышления руководителя и президента Владимира Владимировича Путина, который отвечает за страну, который обязан подчиняться воле граждан, если эта воля высказывается. И который при этом должен руководствоваться пониманием основ государственного строя.
Мы должны считаться с волеизъявлением людей на этих выборах. И категорическое такое, танковое вмешательство, навязывание собственных эмоций и собственных оценок для руководителя государства…
– Неприемлемо…
– Да, неприемлемо. Мне, может быть, неприятно это сознавать, но здесь, я считаю, он действует абсолютно правильно.
– Людмила Борисовна, издан большой альбом об Анатолии Александровиче Собчаке.
Очень интересный. Я его листал и как будто плыл по волнам памяти. Вроде все было недавно, а уже понимаешь, что это целая историческая эпоха.
– Год за три, как говорится…
– Год за три, да. Как вы сейчас видите все, что происходило в вашей жизни, как видите Анатолия Александровича и его роль в современной российской истории?
– Мне трудно говорить о его роли в современной российской истории по двум причинам. Первая – я не могу быть объективной, потому что для меня это прежде всего муж, близкий мне человек. А во-вторых, нужен определенный исторический период, чтобы осознать. Большое видится на расстоянье. Но уже сейчас можно сказать, что человека такого ранга, после Андрея Дмитриевича Сахарова, в политике у нас пока не было. Человека, который не разговорами о политической целесообразности, о прагматизме и даже цинизме добивался своих целей. А человека, который провозглашал й всей своей деятельностью доказывал моральные ценности в политике.
Сейчас модно стало говорить, что политика дело грязное и чего уж тут щепетильность проявлять. Цели надо добиваться любым путем. Ауж победителей не судят. Так вот, это было абсолютно для него неприемлемо. Он не мог хитрить, он не мог идти на компромисс с нерукоподаваемыми людьми. Даже в ущерб собственным интересам, не говоря уже о глобальных интересах. Человек был бескомпромиссный.
Возможно, сточки зрения высокой политики это плохо. Возможно, с точки зрения модного ныне прагматизма – это недостаток политика, потому что политик должен уметь со всеми ладить, со всеми договариваться, и если он хочет обиться какой-то цели, то нужно наступить на горло собственной песне и, ненавидя кого-то, тем не менее улыбаться ему, давать руку…
– Зачем?
– Собчак таким не мог бы быть. Этим он наживал себе врагов. И даже часто на пустом месте… язвительными замечаниями, обидными характеристиками… но он был такой. И другим быть просто не мог. Более того, он проповедовал, утверждал и своей судьбой доказал – интеллигентный человек должен идти в политику, чтобы пропагандировать и утверждать интеллигентные методы в политике. Но, увы, это не пришлось ко двору нашей российской политике.
– Он умер как раз в момент ренессанса своей политической активности…
– Его не вернуть. Ачто касается виновников, то я глубоко убеждена в том, что есть, есть высший суд, который все расставит на свой места… А пока… я сталкиваюсь с жизнью, как она есть. В концертном зале «Россия» агентство печати «Новости» устроило замечательную выставку, посвященную памяти Анатолия Александровича. Мы хотели привезти ее в Петербург и разместить в Музее истории города, в Петропавловской крепости. И нам – отказали…
– Кто отказал?
– Была ссылка на прямое указание комитета по культуре мэрии Санкт-Петербурга и губернатора…
– Но как же не стыдно!
– Это все тот же вопрос о нравственности, о том, как Удобно эту самую нравственность или мораль свернуть, как платочек, положить в карман и оставить там до лучших времен, а сейчас, может быть, и без нее обойтись.
– Город Петербург получил свое имя в честь императора Петра. Но восстановил историческое имя города именно Анатолий Александрович Собчак. Хоть об этом-то должны помнить в Питере всегда… Анатолия Александровича с нами нет, но его жизнь, я уверен, будут изучать еще многие поколения студентов-политологов. И удивляться, как были слепы современники.
2003 год
Борис ГРЫЗЛОВ: "Милиция должна защищать, а не карать"
‹7 сентября 2003 г.›– Борис Вячеславович, тяжело быть гражданским начальником в силовом министерстве?
– Вопрос абстрактный. Любая работа тяжела, но это работа, которую надо делать.
И когда президент меня на эту должность назначал, он сказал, что это политическое назначение.
В какой-то период, к сожалению, у нас изменился подход к работе милиции, иона, скорее, стала неким карательным органом, нежели защищающим… И вот эту ситуацию я как раз и хочу изменить.
И когда президент меня на эту должность назначал, он сказал, что это политическое назначение.
В какой-то период, к сожалению, у нас изменился подход к работе милиции, иона, скорее, стала неким карательным органом, нежели защищающим… И вот эту ситуацию я как раз и хочу изменить.
– Но для этого необходимы средства и возможности. Президент вам сказал: мы поможем всем, чем можем? Дадим денег, разрешим структурные изменения. Ведь одного политического назначения мало.
– Это как раз то, чем я начал заниматься с первых дней. Были ликвидированы параллельные структуры в министерстве. Созданы главные управления по федеральным округам. Изменена система отчетности и учета результатов деятельности органов внутренних дел. Ну и конечно бюджет существенно вырос, примерно в два раза.
– Но при этом милиционеры все равно получают копейки. Средняя зарплата – четыре – четыре с половиной тысячи. Конечно, если сравнивать с другими бюджетниками, это не так плохо. Но если сравнивать с реальной жизнью, то, конечно, он будет бегать с автоматом, проверяя документы и регулярно складывая выручку от проверки себе в карман.
– Рядовые милиционеры, сотрудники патрульно-постовой службы, стали получать денежное содержание более чем в два раза больше, чем прежде. Сотрудники средне го звена – это капитан, майор с десятилетней выслугой стали получать почти в два раза больше. Это серьезное улучшение денежного содержания.
– Но при этом люди не хотят идти в милицию.
– Вот с этим-то я поспорю… Конкурс в милицейские вузы в этом году рекордный, почти четыре человека на одно место. В прошлом году было три человека.
– Вы считаете, они насмотрелись "Бандитского Петербурга" или фильмов про ментов?
– Это отдельный и очень важный вопрос – как показывают средства массовой информации нашу жизнь, вообще нашу жизнь. К сожалению, пропагандируется криминальная субкультура, мы это видим в сериалах, которые появляются.
Пропагандируется криминальный шансон. Но тем не менее… У людей, которые сейчас идут работать в милицию, проявляется чувство долга.
– А может быть, просто желание получить бесплатное юридическое образование?
Милицейские заведения выпускают специалистов каждый год, однако многие из них так и не доходят до органов, а оказываются на вольных хлебах с дипломами юристов.
– В начале этой недели был в Саратове и спросил начальника Саратовского института МВД, сколько его выпускников пошли работать в милицию и в течение трех лет остались работать в милиции. Девяносто два с половиной процента! Это очень высокий процент.
– Вы пришли в МВД из совершенно другой среды. Среды научной, живущей по своим законам. Телефон не разрывается, старые друзья не звонят, не говорят: помоги, пожалуйста? Тут вот с сыном что-нибудь, с дочкой…
– Я ведь пришел с высокой должности в Государственной думе. Один из руководителей партии «Единство», руководитель фракции, то есть у меня уже был опыт работы в государственной структуре. Конечно, отношений с моими Друзьями я не теряю. Мы встречаемся раз в год, это обычно последняя суббота октября, и приходят на встречу пятнадцать-двадцать человек, не меньше, мы поддерживаем тесные отношения.
– С просьбами обращаются? Мои друзья считают для себя некрасивым использовать мое служебное положение.
– А свои отношения с президентом вы расцениваете как дружеские?
– Во-первых, судьба свела меня с Владимиром Владимировичем уже после избрания в Государственную думу, и мое назначение сюда, в Министерство внутренних дел, наверное, основывается на моей работе в Государственной думе.
– Что ж такого вы делали в Государственной думе, что вас назначили главным милиционером?
– А я могу сказать. Главное основание – это чувство государственного патриотизма. Оно для меня самое важное. Я им руководствуюсь в жизни и в работе.
И вся работа нашей фракции, партии «Единство» в Государственной думе – это поддержка инициатив президента, поддержка тех законов, которые направлены были на укрепление вертикали государственной власти. Думаю, поэтому и выдвинули меня на должность министра внутренних дел.
– С вами проводились предварительные консультации?
– Естественно, вопрос о моем назначении обсуждался не в день назначения, и я морально был готов.
– Удивление было, когда впервые подняли этот вопрос?
– Безусловно, было.
– Жена отговаривала?
– Нет, таких разговоров не было. Раз надо, значит, надо. Президент доверяет и поручает. Главное – его не подвести.
– Система МВД вас не любит. Она активно пытается вас оттолкнуть. Постоянно распускаются слухи, что завтра-послезавтра вас уволят.
– Я бы не говорил про всю систему МВД. Есть некоторые, правда, очень активные.
Они-то и распускают всевозможные слухи. Меня уже несколько раз «увольняли». Но я, как видите, два с половиной года в этой должности. Было очень нелегко. Мы ведь проводили серьезные операции, серьезные разоблачения. Были кадровые изменения, достаточно серьезные. Если говорить о центральном аппарате, то более тридцати процентов руководящего состава заменили… Я думаю, что в результате удалось создать достаточно прочное ядро и центрального аппарата, и ядро среди руководителей территориальных органов.
В милиции сложилась практика регистрировать только то, что сможешь раскрыть. Нам удалось этот стереотип сломать, и сейчас регистрация, безусловно, более полная.
Я понимаю, что не могу сказать, что она стопроцентная. Но те проверки, которые проводит прокуратура в порядке надзора, показывают, что все меньше и меньше они находят преступлений, связанных либо с нерегистрацией заявлений, либо с принятием решения о невозбуждении уголовного дела.
– Милиционеров мы постоянно встречаем в коммерческих структурах, в пунктах обмена, на рынках, притом выглядят они сытыми и довольными. Неопрятными часто, но сытыми и довольными. Но когда случается преступление, то там почему-то милицию не дождешься. Ощущение, что недобитые бандиты 90-х годов кинулись работать в органы правопорядка. И когда вы раскрыли и заявили на всю страну о деле оборотней, то стало ясно, что и в МУРе, который всегда преподносился как икона чистоты, тоже не все в порядке. На место снятых генералов откуда взять столько чистых полковников, а на место чистых полковников столько чистых подполковников, и так до самого низа?
– То, что нам пришлось сказать на всю страну о коррупции в органах внутренних дел, – это большая боль. Конечно, не хочется выносить сор из избы. Хочется защищать честь мундира. Но без радикальных мер навести порядок невозможно.
Поэтому эту операцию, которая готовилась очень давно и тщательно, скрупулезно, мы проводили в присутствии средств массовой информации, показывая, Что борьба действительно ведется серьезно. И это был очень важный импульс для того, чтобы в регионах, в территориальных органах внутренних дел правильно оценили обстановку у себя. Сейчас везде идет борьба за чистоту рядов.
Наша важнейшая задача – охрана общественного порядка, общественной безопасности, и если она будет выполняться, то и доверие к МВД вырастет. А МВД – та исполнительная структура, которая фактически определяет отношение к государству, потому что именно с сотрудниками милиции постоянно сталкивается каждый гражданин. И будет уважение к системе – значит, будет уважение к государственной власти.
– Вам удалось в последнее время раскрыть несколько громких преступлений. С чем это связано: качественно изменился подход к работе, проявилась политическая воля или надо было рапортовать о своих достижениях в связи с выборной кампанией?
– Это результат системной работы. Ведь во многом создание информационнокомпьютерных систем, новых электронных баз данных дают ключ к раскрытию преступлений. В частности, использование дактилоскопической базы данных помогло нам выйти на след преступников, которые организовали и исполнили убийство депутата Юшенкова. Сейчас создается единая база данных по всем иностранным гражданам, которые въезжают и выезжают с территории России. Ведь многие въезжали в нашу страну, а потом растворялись. Из них и получаются преступники-невидимки.
Люди, которых нет.
– Народ опасается, что к выборам в Чечне появится еще больше шахидов, может возрасти террористическая активность. Готова ли милиция с этим побороться?
– Работа идет постоянная. Просто мы не сообщаем о многом. Это же наши будни.
Ежедневно, тут я не преувеличиваю, мы изымаем самодельные взрывные устройства, оружие, втом числе нарезное. Мы находим людей, которые участвуют в преступных организациях и которые готовились к каким-либо террористическим актам.
Антитеррористическая деятельность у нас занимает важнейший раздел в деятельности МВД в целом.
Недавно по моему приказу был создан центр по борьбе с терроризмом при Главном управлении по борьбе с организованной преступностью. И такие подразделения будут создаваться и по федеральным округам, и в территориальных управлениях. Мы расследуем совершенные преступления, выходим на террористические сети. Задержали террористов, которые устроили взрывы в Москве пятого июля и девятого июля.