Венок умер. Стебли развалились, цветки, роняя высохшие лепестки, посыпались на каменный пол. Нитка, как змейка, свилась под самым порогом, но теперь она больше ничто не связывала.
Неемия вернулся в комнату. Он так сильно стискивал зубы, что челюсть у него болела.
— Свободна, — шептала, колыхаясь на кровати, корриган. — Свободна…
Неемия поглядывал на нее исподлобья, прикидывая, как бы ловчее подхватить ее на руки, но подойти пока не решался.
А корриган вытянулась во весь рост и принялась вертеться и извиваться, как будто ее охватил порыв неистового сладострастия. Неемии стало дурно. Перед его взором мелькали ноги-столбы, поросшие густым черным жестким волосом, тряслись огромные груди, вздымался живот с набухшим пупком. Затем по всему туловищу корриган прошла длинная дрожь, чудище обмякло и замерло.
Неемия нерешительно окликнул пленницу:
— Гвенн!
— Я здесь! — послышался веселый голос. Низкий, но вовсе не хриплый и как бы пронизанный смехом.
Над неподвижной жирной тушей поднялась тонкая фигурка. Красные волосы волной падали на хрупкие плечи, в зеленых глазах плясали искры.
— Это я, — повторила она. — Подойди же, Неемия, не бойся.
Он нерешительно шагнул к ней. Покосился на то, что валялось на кровати. Корриган сбросила с себя оболочку монстра, как змея, меняющая кожу. Девушка, стоявшая на коленях в изголовье кровати, и была настоящей Гвенн.
Она протянула к нему руки.
— Помоги мне, пожалуйста, — попросила Гвенн. — Я не могу встать. Ты ведь обещал понести меня, помнишь?
Без всяких усилий Неемия поднял девушку. Она обвила его шею, прижалась щекой к его щеке.
— Ты и вправду не похож ни на кого из людей, Неемия… — прошептала она ему в самое ухо. — От твоей кожи пахнет корицей.
Не отвечая, он быстро пошел к выходу. Перенес ее через порог и выбрался из запретной части замка, спустился по лестнице во двор.
Звездный свет упал на запрокинутое к небу лицо Гвенн, рассыпался по ее коже серебристыми веснушками. Она тихо засмеялась, и Неемии почудилось, что еще немного — и он взлетит вместе со своей легкой ношей.
Вместе они покинули замок через маленькую боковую дверцу справа от ворот. Сейчас ее никто не охранял: благодаря усилиям герцога Жана де Монфора в Бретани царил прочный мир; что до соседей, то никто из них не рискнул бы сунуться в Керморван, хотя кое-кому, возможно, и хотелось бы куснуть заносчивого Врана за бока.
Перед Гвенн расстилались поля и луга. Она жадно втягивала ноздрями свежий воздух.
— Проси у меня, чего хочешь, Неемия! — сказала она.
После недолгого молчания он отозвался:
— Я прошу только одного: будь всегда так счастлива, как сегодня, Гвенн!
Она замерла в его объятиях.
— Ты не хочешь ни долголетия, ни богатства?
— Я не могу взять дар от корриган, — ответил Неемия.
— Чего же ты боишься? — Она тихонько засмеялась, выдыхая ему в ухо и с удовольствием глядя, как он непроизвольно ежится.
— Боюсь привязаться к тебе — ведь рано или поздно придется тебя отпустить, — ответил он. — Не соблазняй меня дарами. Я не гожусь, чтобы быть твоим возлюбленным.
— Почему? — Она вцепилась пальцами в его вьющиеся волосы и больно дернула.
— Потому что ты любишь кого-то другого.
Неемия опустил ее на землю. Она попыталась встать, но не смогла и, упав, опять засмеялась.
— Я понесу тебя на спине, — сказал он, присаживаясь перед ней на корточки.
— Отнеси меня к ручью, — попросила она. — Там я быстрее приду в себя.
Так они и поступили. Неемия шел, озаряемый луной, и луга сами бросались ему под ноги, точно провинившиеся подданные. Он бежал, и корриган сидела на его плечах; ее босые ноги болтались по бокам. Он мчался, а она держалась за его волосы и хохотала у него над ухом. Она кричала, и орала, и голосила, и ее вопли наконец сложились в осмысленные слова.
И Гвенн прокричала:
— Вот тебе мой третий дар, сир Вран де Керморван: придет к тебе тот, кого ты считаешь умершим, и займет твое место! Вот тебе мой третий дар, вот тебе тот тайный дар, о котором ты и думать забыл, сир Вран де Керморван, проклятый Вран де Керморван!
Глава вторая ВИННЫЙ ПОГРЕБ
Когда Неемия проснулся в отведенных ему покоях, наступило самое обыкновенное утро. Люди и звери занимались своими делами, а солнце на небе — своим, и каждый перемещался по вселенной сообразно размеру: солнце двигалось величаво, люди — куда суетливей; но быстрее всех носились муравьи.
Неемия внимательно осмотрел свою одежду — не осталось ли на ней вчерашней грязи, и сам, пока никто не заметил, вычистил сапоги.
Скоро явился Ян. Поразмыслив, мальчик сменил открытую неприязнь на услужливость. Приезжий оказался щедр и незлобив; на проделки слуги не пожаловался и отчета в выданных деньгах не потребовал. Поэтому Ян отвесил кривоватый поклон и, не забыв улыбнуться, произнес:
— Доброе утро, господин.
Неемия ответил рассеянной улыбкой.
Ян принес кувшин для умывания, а с локтя у него свешивалась корзинка, куда он положил съестного ровно в два раза больше, чем требуется для завтрака одному человеку среднего телосложения и умеренных потребностей.
— Если хотите, я полью вам, — предложил Ян.
— Только осторожней — я вчера порезался, — сказал Неемия и протянул руки над тазом.
Красивые у него руки, с длинными ровными пальцами, и ногти не обломаны. Правую действительно где-то поранил.
— Я бы мог вам помочь, — решился Ян. — Самому себе трудно перевязать.
Неемия подал ему лоскут чистой ткани.
— Оторви полоску.
— До чего же тонкая! — изумился Ян. И подступил с одним из тех вопросов, что не давали ему покоя: — Неужто вы так богаты, господин, что запросто можете такую тонкую вещь изорвать?
— Богаче многих, — признал Неемия. — Но это не мое личное богатство, оно принадлежит всей семье, которая сейчас перебралась в Голландию.
Мальчик оторвал полоску и весьма сноровисто принялся перевязывать ему палец.
— А у вас есть дети, господин?
— Нет.
— И жены нет?
— Нет.
— А вы правда еврей?
— Сложный вопрос, — ответил Неемия. — Мой крестный отец, английский рыцарь граф Уорвик, зовет меня «Джон Белл», и этим же именем называет меня капеллан. Но моя мать дала мне другое имя.
— А это правда, что еврейки все безобразны? — выпалил Ян и тут же залился краской.
Неемия фыркнул:
— Кто тебе такое сказал?
— Да все так говорят, только я не верю, — признался мальчик. — Полночи про это думал. Если еврейки так уж безобразны, то как же у них рождаются красивые дети, вроде вас?
— Сколько тебе лет, Ян? — спросил Неемия.
— Отец говорит, четырнадцать, — сообщил Ян.
— И ты всю ночь думал о еврейках, хороши они или безобразны?
Мальчик кивнул.
— Должно быть, это грех, — добавил он, кося глазами. — Да так уж вышло. И лезут в голову, и лезут, проклятые! И всё в разных видах представляются.
— Это у тебя от возраста, — объяснил Неемия. — В твои годы мальчикам часто представляются женщины. Еврейки, Ян, всякие бывают, и красивые, и уродливые. Моя мать была хороша собой. Впрочем, она и сейчас не сильно подурнела.
— А, — сказал Ян с облегчением. — Ну, я так и понял.
Он убрал кувшин, выплеснул воду из таза в окно и разобрал корзину. Неемия сразу оценил количество снеди. И как-то так, незаметно, большую часть содержимого корзины умял Ян, сперва угощаясь как бы невзначай, а затем — уж и без всякого стеснения.
— Готов ли мой плащ? — спросил между тем Неемия.
С набитым ртом Ян переспросил:
— Какой еще плащ?
— Мой дорожный плащ. Вчера я просил тебя отдать его кому-нибудь для починки.
— А, этот!.. — с видимым облегчением произнес Ян. — Так ведь дело нескорое. На той неделе помощник конюха поедет в Ренн, повезет упряжь, какая порвалась, заодно и плащ ваш прихватит. Я уж договорился. Он, кстати, за услугу ничего не возьмет, хоть вы и еврей. А вот портному заплатить придется. Такой народ эти портные! Правду про них говорят, что ни один портной никогда не попадет в рай.
Неемия взял из корзины яблоко и бросил Яну. Тот поймал левой рукой, подтвердив вчерашнее наблюдение Неемии.
— А знаешь ли ты, Ян, есть на свете такие места, где левши скрывают, что они левши? Пытаются все делать правой рукой, лишь бы никто не узнал о них правду.
— Какую правду? — не понял Ян, откусывая от яблока. — Да кому это интересно?
— Некоторые христиане считают, что левая — сторона дьявола.
— Да хоть бы и дьявола, все одно лучше, чем быть евреем, вроде вас! — сказал Ян. — И как это вас, такого доброго господина, угораздило!
— Сам не пойму, — ответил Неемия. — Должно быть, вся причина в моей матери. А ответь-ка мне лучше, Ян, разве нет в замке женщины, способной зашить мой плащ?
— Некоторые христиане считают, что левая — сторона дьявола.
— Да хоть бы и дьявола, все одно лучше, чем быть евреем, вроде вас! — сказал Ян. — И как это вас, такого доброго господина, угораздило!
— Сам не пойму, — ответил Неемия. — Должно быть, вся причина в моей матери. А ответь-ка мне лучше, Ян, разве нет в замке женщины, способной зашить мой плащ?
— Помилуйте, господин! — ответил, хрустя яблоком, Ян. — В Керморване такими делами никто не занимается! Приготовить еду — это пожалуйста, да еще ходить за скотиной и за лошадьми. А вот за всем прочим приходится ездить в Ренн.
— И давно так?
— Сколько себя помню.
— Как, по-твоему, Ян, — отчего такое происходит? — спросил Неемия.
Несколько секунд Ян глядел на него во все глаза, как бы недоумевая, а потом громко расхохотался:
— Стану я еще про всякие глупости думать! Отчего да почему! Меньше всего меня это касается. Так уж заведено, вот и все. В Керморване не шьют одежду, не тачают сапоги, не куют гвоздей, даже подкову прибить не могут. Зато у нас урожаи лучшие, и таких фазанов здесь умеют готовить — на Страшном Суде нам это уменье вменится как добродетель.
Он засунул за щеку пирожок и дружески подмигнул Неемии.
Когда мальчик ушел, Неемия задумчиво оглядел свой скарб. Пожалуй, стоит ему готовиться к отъезду. Придется обойтись без дорожного плаща. Следует исчезнуть. Как можно быстрее.
* * *Вран обнаружил отсутствие корриган вечером того же дня, когда по заведенному распорядку наведался в запретную часть башни. Дверь туда оказалась не заперта. Впрочем, это не сильно насторожило Врана. Ему и раньше доводилось оставлять ее открытой. Слуги и носу туда не казали — боялись.
Однако чем ближе Вран подходил к комнате Гвенн, тем отчетливее становилось недоброе предчувствие. Стены вокруг него как будто пульсировали и шевелились. Вран моргал и тряс головой, но неприятное ощущение только усиливалось.
Наконец Вран добрался до комнаты и замер.
Первое, что он заметил, были пятна крови на дверном косяке; затем ему в глаза бросилась охапка высохшей, разбросанной травы — все, что осталось от венка.
— Кто это сделал? — прошептал Вран.
Собравшись с духом, он толкнул дверь. В комнате было темно — лампа не горела. Врана окатило знакомой волной зловония. Здесь всегда так пахло. Время от времени он собственноручно прибирал в помещении, но лучше не становилось. И за все девяносто лет он ни словечка благодарности за заботу от Гвенн не слыхивал.
Вран давно привык к ее прихотям: то она говорила ему гадости, то требовала необузданной любовной ласки, то поедала в его присутствии огромные порции мяса и овощей, а потом вытирала руки о его волосы. Он терпел так долго, что стал равнодушен ко всему. Ему не хотелось думать о том, что творилось в ее заплывшей жиром голове.
«А ведь все могло обернуться иначе, — нашептывал Вран, — если бы ты согласилась остаться со мной добровольно. Я любил бы тебя, носил на руках, отпускал бы кататься верхом и гулять по лугам… Но ты предпочла отравить мне жизнь — ценой собственной жизни!»
Она никогда не отвечала ему на это.
Когда глаза Врана освоились с полумраком, он увидел, что Гвенн валяется на кровати неподвижно, горой протухшего мяса. Вран стиснул руки. Запах смерти сгущался в комнате с каждым мгновением.
— Но ты же не могла умереть? — нерешительно промолвил сир Вран. — Такого не бывает… Корриганы будут жить на земле до самого Страшного Суда.
Безмолвие.
— Гвенн, ответь мне! — в отчаянии закричал Вран. — Гвенн, Гвенн! Прости меня! Я ведь хотел совсем другого! Я хотел любить тебя, Гвенн!
Ничего.
Он приблизился к ней вплотную и коснуться ее рукой.
Теперь сомнений больше не оставалось. Перед ним на постели лежала, растекаясь жижей, мертвая корриган. Вран узнавал ее отвратительное лицо, щель скособоченного рта, дырки на месте глаз — желтая влага на щеках могла говорить о том, что глаза успели разложиться и вытечь. Груди-бурдюки обмякли, живот расползся, как раздавленная жаба.
Вран схватился за горло, но было поздно: его вырвало.
Захлебываясь рыданиями, весь испачканный, Вран бросился бежать. Он выскочил из комнаты, из башни, он сбежал по лестнице и вывалился во двор и долго там стоял, широко раскрыв рот и глотая воздух. Из глаз его катились слезы, и он все тер и тер лицо рукавами.
* * *Вран принял Неемию на следующий день, в большом зале, без свидетелей. Слуги подали вино, и Вран отослал их.
Сир де Керморван сидел в большом кресле, под гербом. Неемия стоял перед ним на расстоянии десяти шагов. Лицо Врана тонуло в полумраке, но все-таки Неемия разглядел круги под глазами и провалившийся рот сеньора. Похоже, он провел бессонную ночь. Стало быть, Вран уже побывал у корриган и увидел мертвую оболочку беглянки.
Да, бежать следовало вчера — сразу, не закончив дел, не выручив денег. Страх заполз в сердце Неемии. Но ничего нельзя было прочитать в блестящих темных глазах еврея.
— Выкладывай новости, — приказал сир Вран. Он сам налил себе вина и начал пить, поглядывая на Неемию поверх края кубка. — Что слышно в мире? Что удалось тебе разнюхать, пока ты странствовал со своими деньгами и товарами?
Тот поклонился и заговорил ровным, бесстрастным голосом:
— Последняя новость из Англии такова, мой господин: госпожа Жанна Наваррская, благородная мать герцога Бретонского, Жана де Монфора, недавно заподозрена в колдовстве. Известно также, отец королевы Жанны, герцог Наваррский, Карл Злой, — колдун. Но никто этого открыто не заявляет. Королеву Жанну содержат весьма пристойно, — продолжал Неемия, — у нее семнадцать человек прислуги и еще четверо пажей; она живет уединенно, в замке, и обвинение еще не было ей предъявлено. Однако оно существует и может быть извлечено на свет в любой момент.
— Да, такие слухи ходили, — процедил сир Вран. — Ничего интересного. Ты мог бы и не тратить мое время на досужую болтовню.
Он допил вино и налил себе снова. Графин лязгнул о край бокала.
Если дело против Жанны Наваррской получит широкую огласку, в Бретонском герцогстве повсеместно начнутся разговоры о колдовстве. И тогда не избежать неприятностей сиру Врану де Керморвану. На него и так уже косо посматривают соседи. Еще бы! Не стареет, не хворает. А уж сколько ему лет — об этом даже гадать боятся.
До сих пор Врана спасало только одно: благополучие его земель. За все эти годы в округе ни разу не случалось неурожая; волки не таскали ягнят, новорожденные дети не умирали, да и вообще было тихо и сытно. Но малейшее несчастье, первая же пропавшая без вести девушка — и начнется расследование. Герцог Жан де Монфор сделает все, чтобы отвести от своей семьи подозрение в покровительстве колдунам.
— Ну так что же, Джон Белл? Это все? — осведомился Вран и отбросил пустой кубок.
— Да, мой господин. Остальное не заслуживает внимания.
Вран помолчал, пристально рассматривая Неемию, но тот, привыкший к испытующим взглядам, не смутился и глаз не опустил.
— Скажи, Неемия, видел ты когда-нибудь корриганов? — после долгой, тяжелой паузы спросил Вран.
— Кого, мой господин? — удивился Неемия.
— Не притворяйся! — прикрикнул Вран и стукнул кулаком о подлокотник. — Ты живешь в Бретани, ты должен знать о корриганах. Обитатели полых холмов и туманных озер, те, кто ворует детей и становятся коварными любовниками неосмотрительных женщин и отчаявшихся мужчин… Ты ведь встречал их?
— Не думаю, что это так, мой господин, — спокойно ответил Неемия. — У меня всегда находились другие, более земные заботы.
— А, торгаш… — Вран отвернулся. — Почему-то мне трудно тебе поверить. Ложь — твоя вторая натура, а предательство — первая. Не прячься под маской христианина, я знаю, кто ты такой.
Неемия следил за ним с возрастающей тревогой.
Внезапно Вран ткнул в его сторону пальцем и крикнул:
— Это ведь ты ее убил!
— Кого? — пролепетал Неемия.
— Ее! — Вран поднялся с кресла.
Молодому человеку стоило больших усилий оставаться на месте. Больше всего хотелось ему сейчас развернуться и броситься бежать. Но он только втянул голову в плечи.
— Ты убил ее! — шипел Вран, надвигаясь на Неемию и сверля его взглядом. Он шел не прямо, а выписывая странные петли, и несколько раз задел ногой упавший кубок. — Не отпирайся! Сегодня ночью я своими глазами видел, что ты натворил!
— Я никого не убивал, мой господин, — тихо ответил Неемия.
— Но она мертва, мертва! Никто, кроме тебя, не смог бы этого сделать, — наседал Вран. Зрачки его были расширены и неподвижны, а лицо кривилось и дергалось.
— Я не понимаю, о ком вы говорите, мой господин.
— Ты был там. Это ведь ты порвал венок… — Он схватил Неемию за запястье. — Где ты поранился? Когда ты приехал сюда, этого не было!