– Мама, шарф! – взвизгнула Дашка.
– Только чур, пусть его зовут Котей!
– Два Коти – не слишком ли?
– А вдруг ты одного потеряешь?
У меня упало сердце.
– Ты о чем?
– Да нет, я просто пошутил, я лично теряться не собираюсь, а потерять маленького Котю тебе совесть не позволит.
– Котечка, откуда ты узнал про «Баленсиагу»? Я так о них мечтали!
– Если бы все мечты было так легко исполнить…
Ты сама как-то обмолвилась, что это твои любимые духи, так что все элементарно.
В этот момент в дверь позвонили. Любка.
– Кирка, зараза, до чего ж я рада, что ты тут!
Поздравляю тебя, о, какая блузка! С ума сойти! Здравствуйте, Викентий Болеславович!
– Любовь Израилевна, голубушка, давайте лучше звать друг друга по именам – Котя и Люба, а еще лучше – выпьем на брудершафт. Кирочка, ты позволишь?
– Ради Бога, но выпивка еще на кухне, у Дани.
Идите туда.
Опять раздался звонок. Я открыла и… тут как в «Ревизоре» произошла немая сцена – на пороге стояла подруга моего детства Вавочка и друг моей молодости Стае. Оба они, не будучи знакомыми, давным-давно уехали из Союза, она в Германию, а он в Америку, и следы обоих затерялись. И вдруг они оба стоят передо мной живые, здоровые и с совершенно обалделыми лицами. Я тоже онемела от удивления. Первой пришла в себя Вавочка:
– Мурашка, это ты? Ничего не понимаю! Откуда ты взялась?
– А ты? – ничего умнее не придумала я.
– Девки, вы что, на старости лет спятили? – заорал Стае, довольно бесцеремонно оттер Вавочку и заключил меня в объятия.
– Кирюха, родная, вот уж не чаял тебя тут встретить! Какими судьбами? Да ты просто красавица! Ты что, тоже знакома с Дашей?
– То есть как знакома? Она, на всякий случай, моя родная дочь!
– Что? – завопила Вавочка. – Твоя дочь? И эта мерзавка ничего нам не сказала?! Мы же с ней в одном ульпане учились, такая милая девочка Дашенька Беркович! Кому же могло в голову прийти, что она твоя дочка!
Даша! Немедленно иди сюда! – возмущенно вопила Вавочка, а Стасик трясся от хохота.
– Теперь я понимаю, какой сюрприз она мне обещала! Но постойте, вы ведь вроде не были в Москве знакомы?
– Не были, мы со Стасом тоже тут в ульпане познакомились и сразу поженились.
– А я даже не подозревал, что ты знакома с Вавочкой!
– Знакома! Мы все детство дружили.
– Да, она что-то говорила про любимую подругу детства Киру, но кто же мог подумать. Что это именно ты!
– Но как Дашка все это Подстроила!
– Дарья, сию минуту иди сюда!
Дашка явилась с невинным видом.
– А ну выкладывай, как ты все это сварганила!
– Понимаешь, звонит она третьего дня, – тараторила Вавочка, – и приглашает на день рождения, и хоть бы словечком обмолвилась, что мать приехала. Хотя я все равно бы не сопоставила, нет, ну надо же, какая хитрая девка.
– Все очень просто! – заявила Дашка. – Я сейчас все объясню. Я прекрасно помню Вавочкины фотографии у мамы в альбоме и как-то между прочим спросила ее, знает ли она такую художницу Киру Мурашову. И То же самое проделала со Стасом, я его сразу узнала, еще бы, я в него влюблена была, лет в семь. И я решила всем сделать сюрприз! По-моему, он удался на славу!
– Мурашка, как здорово, что мы встретились! По-моему, ты с годами даже лучше стала, красивее, увереннее!
– А ты. Вавка, совсем не изменилась, даже вроде и не постарела!
– Скажешь тоже!
Тут явились из кухни Котя и Даня с Любой, потом подоспели Лиза и Паша, разговор стал общим, громким, сумбурным и веселым.
– Любашка, а где твой Шац?
– Скоро явится, за гитарой поехал.
– Он поет?
– Ой, не надо!
– А что, плохо?
– Сама услышишь!
Затем пришла еще одна очень славная семья, две сестры и муж одной из них. Они тоже учились с моими ребятами в ульпане. Стае громко кричал:
– Ну, кого, ждем? Вы хотите, чтобы я с голоду подох? Или дайте заморить червячка, или я разорю ваш роскошный стол.
Как приятно, как весело и мило, вот если бы не пришли Генриетта и Марат, все было бы просто чудесно.
– Даня, а где Генриетта Борисовна?
– Вы же знаете маму, она всегда приходит последней. Кстати, Кира Кирилловна, мама теперь называет себя только Еттой и не признает отчества.
– Старается отряхнуть прах? – не удержалась я.
– Вот именно. Звонят! Вы откроете или лучше мне?
– Иди открывай!
Явилась еще одна молодая пара, друзья Дани и Дашки.
Но где же Марат? Неужели не придет? А может, он хочет обратить на себя всеобщее внимание? Но это уж что-то из репертуара дорогой Етты. Чего я так волнуюсь? Надо взять себя в руки. Опять звонок. Сердце падает, теперь-то уж точно он. Я кидаюсь к двери, распахиваю ее и… на пороге стоит, по всей видимости, Любкин Шац, с гитарой и зеленым пластмассовым ведром, из которого торчит коробка конфет.
– Вы Кира? Очень рад, а я Боря, но обычно все зовут меня по фамилии – Шац! Будем знакомы!
– Очень рада, Боря!
У него хорошая улыбка, приятное доброе лицо, но при этом есть в нем что-то чуть-чуть нелепое.
– Заходите, заходите, Боря!
Он вытаскивает из ведра конфеты и вручает мне.
– Это вам! А ведро Даше, она сказала, что у нее плохое!
– Спасибо, очень кстати, ведро действительно никуда не годное! Дарья, иди сюда!
Ко мне подошел Котя и отвел меня на галерею.
– Давай постоим тут немного, а то там такой гвалт!
Кузя, ты чего такая напряженная? Из-за Марата?
– Ну конечно! Понимаешь, Дашка мне объявила, она, дескать, просто уверена, что он ее отец. А я сдуру призналась, не могла больше скрывать, но взяла с нее слово, что она сегодня не покажет виду. И все равно я волнуюсь, а вдруг он сбежал, испугался, каково ей будет?
– Кузя, ты уж не столько его, сколько себя компрометируешь такими подозрениями – любовь, она, конечно, зла, но чтобы уж такой козел…
Снова звонят.
Котя берет меня за руку.
– Не дергайся, найдется кому открыть. Ты сегодня такая красавица, – страстно шепчет он и целует меня в шею – понимает, что нельзя портить макияж!
– О, Марат Ильич! Здравствуйте, заходите, прошу вас! – слышу я любезное Дашкино щебетанье. Надо пойти ей на помощь, наверняка ей сейчас тоже трудно, моей девочке.
– Мама, иди сюда, Марат Ильич пришел!
Я расправляю плечи и с милой улыбкой иду к дверям.
Марат слегка растерян. Но выглядит отлично – на нем почти белый пиджак и темно-синяя рубашка без галстука. В руках он держит гигантскую круглую коробку, больше всего напоминающую старинную шляпную картонку. «Уж не шляпу ли он принес в подарок?» – мелькает у меня дурацкая мысль.
– Кира, это тебе!
– Боже, что это, шляпа?
– Нет, почему шляпа, это торт! Вместо цветов! Вот это тоже тебе, а это Даше.
Даше он подарил тоненькую золотую цепочку с крохотной буквой Д, а мне довольно красивый шелковый платок с видами Иерусалима. Подарок с намеком!
– Дашенька, торт лучше поставить в холодильник, а то, боюсь, он может растаять!
– Это что, мороженое? – ужаснулась я.
– Да, я заказал у Семена, – гордо заявил он. – Семен шлет тебе привет.
– Спасибо ему!
Дашка подхватила торт и унеслась с ним на кухню.
– Кира, дорогая, позволь тебя поздравить… Как же ты сегодня хороша… совсем как тогда…
– Когда?
– Когда мы встретились на углу, у магазина, после разлуки. Нет, пожалуй, ты сейчас даже еще красивее, в тебе появилось что-то новое, и потом, ты так элегантна…
– Онегин, я тогда моложе и лучше, кажется, была…
– Я и в самом деле чувствую себя как отвергнутый Онегин.
– Марат, к чему тут литературные реминисценции, я просто хотела сказать, что в молодости, как ни крути, женщины все равно лучше…
– Нет, ты сейчас так красива, что комок в горле…
– Ну, это не от моей красоты, а от некоторой неловкости, которую Ты, вероятно, испытываешь? Расслабься и успокойся, никто тебя тут не съест. Вот, друзья, позвольте вам представить моего очень давнего знакомого Марата Ильича Русакова. Мы с ним двадцать лет не виделись и случайно столкнулись в Иерусалиме. Прошу любить и жаловать!
– И я тоже должен его любить? – поинтересовался Котя, подходя ко мне вплотную. – А меня ты не хочешь представить публике?
– Да ты уже со всеми перезнакомился…
– Ах так, тогда я сам представлюсь. Господа! Господа, прошу минутку внимания!
Но тут опять раздался звонок. Слава Богу, а то он наверняка заявил бы, что я его невеста или что-то в этом роде. Сейчас это было бы не слишком уместно.
– О Кира, сколько лет, сколько зим!
Любимая сватья явилась. И впрямь, как всегда, последняя.
– Добрый день, Генриетта, – нарочно сказала я, и мы с нею смерили друг друга не слишком нежными взглядами – точь-в-точь две кобры.
– Кирочка, но мы же теперь родственницы, а в этом качестве еще не виделись! Давайте поцелуемся!
– Давайте, – с омерзением согласилась я, – но только по-русски мы не родственницы, а свойственницы.
– Ах, я уже забываю русский!
Русский она, видите ли, забывает, а на иврите – мне Дашка говорила – ни в зуб ногой. Значит, есть надежда, что вскоре она будет просто мычать.
– Кира, а вы отлично выглядите! И какой туалет!
Это вы, конечно, уже здесь купили?
– Да нет, привезла из Москвы!
– Быть не может!
– Ну почему же? В Москве сейчас магазины со всего света, – хорохорилась я в патриотическом запале.
– Что вы говорите! – Неискренне удивилась она, обводя взглядом гостей. Взгляд ее остановился на Коте. – Кира, а кто этот интересный мужчина?
– Мой жених, – не удержалась я, – но это пока секрет, Генриетта, прошу вас, никому ни слова!
– Кирочка, я здесь отбросила первую часть имени, меня теперь зовут просто Етта, здесь это звучит естественнее.
– Хорошо, буду знать!
– Мамуля, все в сборе, можно садиться за стол!
Садитесь, садитесь! – закричала Дашка.
Началась обычная суета, но наконец все расселись.
Я сидела между Котей и Любой. Марат оказался напротив, Дашка села рядом с ним.
– Кто у нас будет тамада? – кричали гости.
– Я! – вызвался Шац.
– Ничего подобного! – заорал Стае. – Тамадой всегда и везде бываю я. У меня есть грузинские корни!
– Ввиду отсутствия грузинских корней предоставляю эту обязанность вам, – согласился Шац.
– Итак, друзья мои, первый бокал мы поднимем за двух наших новорожденных – мою старинную подружку Киру и ее замечательную дочку. Ура!
– Грузинские корни, видно, очень глубоко зарыты, – проворчал Котя.
Пока все было отлично – народ насыщался.
– Дашка, пироги ты пекла?
– Нет, это мама!
– А рыба? Какая великая женщина готовила эту рыбу?
– Про рыбу я все знаю, – рявкнул Стае, – такую рыбу я имел честь неоднократно вкушать в доме моей подруги Киры! Ее мама готовила гефилтер фиш божественно, и Кира стала ее достойной продолжательницей, она не только превосходная художница, но и великая кулинарка! Так выпьем же за эту рыбу – красивую, умную, талантливую, ох, что это я плету, выпьем за эту женщину…
Все смеялись, жевали, произносили тосты – словом, обычная застольная кутерьма. Лишь иногда я ловила на себе взгляд Марата – в нем читались изумление и тоска.
– Кирка, – прошептала вдруг Люба, – знаешь, а у него и в самом деле невыносимые глаза. Его жалко!
– Ага, теперь ты меня понимаешь! – шепнула я в ответ. – Марат, что-то ты плохо ешь, – обратилась я к нему. – Тебе не нравится?
– Да что ты, Кирочка, все удивительно вкусно! Ты, кстати, тоже ничего не ешь!
– Вполне естественно, я ведь все это готовила, мне не хочется.
– Как тогда… – неслышно произнес он, а я прочитала по губам.
Что же он со мной делает, я не могу оторваться от его глад, что за, власть, они надо мной имеют!
Люба толкает меня в бок:
– Ты спятила? Если тебе на всех наплевать, хоть Котю пожалей, С усилием оторвав взгляд от Марата, поворачиваюсь к Коте, который сидит мрачнее тучи.
– Кира, выйди на минутку в кухню!
Ото! Уже не Кузя, а Кира!
– Что случилось?
– Ничего!. Прошу, выйди!
– Хорошо!
Я вышла на кухню, прихватив с собою освободившееся блюдо от рыбы. И тут же за мной явился Котя.
– Кира, – не смей на Него так смотреть!
– Как?
– Не знаю, но это непереносимо! Ты глаз с него не сводишь. А между нами, смотреть там не на что!
– Котенька, родной, успокойся, я просто пытаюсь понять, из-за чего я столько лет сходила с ума, а еще слежу, как они с Дашкой общаются, ну, Котенька, ты же такой умный, все понимаешь…
– Я понимаю только, что ты вьешь из меня веревки, – чуть смягчился Котя. – Знаешь, я хочу объявить о нашей помолвке.
– Котя, в нашем возрасте это просто смешно! Какая, к черту, помолвка?
– А почему бы и нет?
– Потому что глупо!
– А если я просто скажу, что ты выходишь за меня замуж? Это можно?
– Котя, но я ведь, по правде Говоря, еще не согласилась…
– Да куда же ты от меня денешься, моя хорошая?
Я все равно тебя доконаю! Уж если я встретил женщину, которую даже моя сестрица одобрила, так я ее не упущу, будьте уверены! А кстати, ты сама просила не упустить. тебя, так что молчи уж… – Он поцеловал меня. – А этому хмырю синеглазому я тебя не отдам. Надо было двадцать лет назад чухаться. А ну пошли!
Он схватил меня за руку и потащил в комнату.
– Господа! Господа! Прошу минуту внимания! Вот эта дама сию минуту согласилась стать моей женой. Так что можете нас поздравить!
Все повскакали с мест, бросились к нам, – стали обнимать, Стае уже орал «Горько!», но Котя весьма тактично заметил, что это преждевременно.
За столом остались сидеть только двое – Марат и Етта.
У Марата лицо было ошеломленное и убитое, а у Етты просто злое. Впрочем, оно у нее всегда таково.
Стройный порядок застолья был нарушен. Кто-то еще что-то ел, кто-то курил на балконе, кто-то толокся на кухне.
– Ребята! – крикнула Дашка. – А десерт?
– Погоди с десертом! – гаркнул Стае. – Сперва попляшем, попоем, доедим все, что есть на столе, а потом уж и до десерта дело дойдет.
И вот в комнате молодежь топчется под музыку, а те, кто постарше, собрались на балконе, где стояли кресла и стулья. Шац взял гитару и начал перебирать струны.
Я сидела в кресле, а Котя присел на подлокотник, обняв меня. Марат сидел напротив и курил. К нему подсела.
Етта. Она о чем-то спрашивала его, он отвечал как-то невпопад, явно думая о чем-то своем.
Вдруг она громко сказала:
– Подумать только – такое сходство! Кира, вы не находите, что Даша страшно похожа на Марата Ильича, просто одно лицо!
На балконе воцарилась мертвая тишина.
– Если бы я не знала, что Дашенькин папа давно умер, я могла бы подумать…
– Прошу прощения, – очень холодно сказал Марат, – мне, конечно, весьма льстят ваши слова, но, поверьте, я тут ни при чем. В природе еще и не то бывает!
Молодец, не растерялся. Обещал сохранить это в тайне и сдержал слово.
– Петух еще и трех раз не прокричал, а он уже отрекся, – начал Котя.
– Не говори чепухи! – рассердилась я. – Я его просила молчать, совершенно ни к чему при всех обсуждать еще и это! Завтра они встретятся с Дашкой и все выяснят.
– Я так понял, что завтра ты с ним встречаешься?
– Нет, теперь уже нет, они оба знают и пусть поговорят с глазу на глаз. Дашка уже не ребенок.
– Ты мудрая, как змея, Кузя!
– Я не мудрая, я вконец растерянная!
– От чего ты так растерялась, моя хорошая?
– От всего. От Марата, от твоего напора… У меня, понимаешь ли, были совсем другие планы – отдохнуть, побыть с дочкой, повидаться с друзьями, порисовать, а вместо этого какие-то сплошные страсти…
– И это говорит оптимистка?
– Котя, милый, ты вот хочешь на мне жениться, но ты же совсем меня не знаешь – я терпеть не могу спонтанности, я люблю, когда все идет по плану…
– Начнем с того, что я тебя уже неплохо изучил, а что касается планов, то как архитектор могу тебе сказать, что даже в строительстве на определенном этапе один план может быть заменен другим, а уж в жизни… Считай, что теперь ты просто живешь по новому плану, только и всего. Ну, какие еще серьезные недостатки меня подстерегают?
– Я обожаю смотреть сериалы.
– Какой ужас!
– И терпеть не могу, если мне мешают. Для меня лучший отдых – завалиться вечерком на диван с чем-нибудь вкусненьким и смотреть «Санта-Барбару». И вообще, обожаю смотреть телевизор. И спать с тобой в одной комнате не буду!
– Вот это уже серьезно! Почему?
– Потому что не могу спать вдвоем, не привыкла!
– Сейчас я дам ему в зубы!
– Кому?
– Марату!
– За что?
– За то, что ты не привыкла спать вдвоем!
– Какой ты у меня глупый, Котя!
– Между тем Шац начал петь под гитару. Любка сидела мрачная. Пение это и впрямь было малоусладительно. Песни скучные, немузыкальные, да и не песни вовсе, а вполне серьезные плохие стихи на музыку Шаца.
– Кузя, пошли лучше потанцуем с молодежью! – шепотом предложил Котя.
– Неудобно как-то и Любку жалко!
– Тогда подожди!
Едва Боря кончил очередную песню и собрался уже запеть следующую, как Котя обратился к нему:
– Слушай, друг, дай-ка гитару!
– Зачем? – опешил Боря.
– Мне тоже чего-то попеть захотелось.
Он взял гитару из рук обескураженного Шаца и стал перебирать струны, потом немного подтянул колки и заиграл. Он играл по-настоящему, умело и страстно.
На эти звуки сразу сбежались все. Ай да Котя! Потом он сел напротив меня и запел «Живет моя отрада». Душа моя наполнилась восторгом – пение всегда очень действует на меня. Голоса у него не было, но пел он чудесно, музыкально, с удивительным чувством стиля – именно так, как надо петь в компании. И не сводил с меня глаз.
– Мадам, заказывайте музыку!
– Нет, пой что хочешь!
А про себя я загадала – если он споет «Не уходи, побудь со мною», то я выйду за него во что бы то ни стало.