— Уже две недели, — гордо сообщил я.
— И как?
— Честно? Это ужас. Каждую ночь мне снятся сны, как я курю!
— Это потому что ты так резко бросил, — сказала мама, оживившись. — Тебе надо было бросать постепенно. Пришел бы ко мне, у меня есть психолог.
— Мам, я подумаю, — оборвал ее я.
— Ты молодец, — тихо сказала Ирина. — Это просто никотина не хватает, но это проходит примерно через три месяца. Главное — понимать, как это серьезно, и не допустить срыва. Но психолог — это хорошая идея.
— Ты считаешь? — улыбнулся я. — Мам, тогда я согласен. Раз Ира так думает.
— Ты такой покорный — это что-то! И какая девушка у тебя заботливая! — язвительно бросила Светка.
— О, ты даже не представляешь! — я ухмыльнулся. Абсурдная идея — заботливая Ирина. Это как теплый снег! Если бы не Ирина, я бы сейчас спокойно квасил в каком-нибудь баре. Если бы не Ирина, я бы не жевал омерзительную никотиновую жвачку. Она смотрит на меня своими спокойными зелеными глазами и не ждет, не верит, что я окажусь способен сделать то, что пообещал. Убеждена: раз сказал — брошу, значит, не брошу никогда в жизни. Что все, сказанное мной, — пустые слова. Самое обидное, что она была права. И я злился, ужасно злился на то, что она просто и в два счета сумела доказать мне, что я ошибаюсь и вру сам себе. Она не верила ни в то, что я могу бросить пить, ни в то, что брошу курить.
— Ты не сможешь. У тебя слишком сильная зависимость.
— Я могу бросить в любой момент! — настаивал я.
— Что ж, момент настал! — она хлопнула в ладоши. — Хочешь ребенка — бросай пить и курить. Ради него, если не ради себя.
— Легко! — высказался я и теперь проклинал все на свете за эти слова. Это было каким угодно, но только не легким делом. Это было нелегко. Это было невыносимо, если честно. И иногда, особенно по вечерам, когда от усталости я забывался и рефлекторно хватался за карманы, я начинал почти ненавидеть Ирину. Ее травяные чаи, невыносимую монотонную музыку, жужжание гончарного круга. Ее спокойствие, ее полнейшая неспособность понять, каково мне, — это все раздражало и бесило. Хотелось накричать на нее, хотелось что-то разбить, устроить скандал и найти, наконец, повод, чтобы разбить это легкомысленно взятое на себя обещание. Убежать на улицу, купить пива, пачку сигарет.
— Нет, это не легко. Но ты предпочитаешь самообман. Ты же делал так всегда, да? — спросила она как-то, когда я рассказал ей о том, каково мне. — Тебе нужна помощь.
— Мне нужно, чтобы ты от меня отстала! — фыркнул я.
— Ну да, проблема, конечно, во мне! — Ира была слишком спокойной, слишком терпеливой. Две недели. Легко звучит, но практически каждую ночь мне снилось, как я прикуриваю и затягиваюсь — глубокая блаженная затяжка. Без выпивки еще кое-как можно было обходиться, но без сигарет было, признаться, совсем паршиво.
— Никаких проблем! — мне хотелось хранить достойную мину при плохой игре. Но все было совсем не так, как я представлял себе, и моя сила воли вдруг оказалась не такой уж и большой. Вчера, когда я пошел в магазин за всеми этими помидорами и сельдереем для дня рождения, я буквально застыл, как загипнотизированный, около лотка с сигаретами. Смотрел на них и представлял, как достаю оттуда пачку, как раскрываю ее, как достаю длинную белую палочку с характерным запахом.
— Тебе нужна помощь. Тебе плохо, и любая помощь тебе не повредит, — продолжала бубнить Ирина. — Ему трудно, вы его не слушайте. Это он просто не хочет показать свою слабость.
— Ну и что? Мужчина не должен быть слабым, — я возмущался. — Я продержался две недели. Разве этого мало?
— Я дам тебе телефон психолога! Ира, а вы на него не давите. Не все сразу! — тут же отреагировала мама, радуясь, что хоть так может поучаствовать в моем спасении. Отдавать все лавры возвращения меня к жизни Ирине она никак не хотела. Я махнул рукой. Вот что я получаю на свое тридцатишестилетие — новый «Айфон» от сестер и телефон психолога-нарколога. Прекрасный набор! Я всегда знал, что от семейной жизни одни проблемы.
— Знаете анекдот про настоящего коммуниста? — вдруг вынырнул из небытия Женька. — На партийном собрании его спрашивают: «А скажи, товарищ, если партия прикажет тебе бросить пить — бросишь?» Он отвечает.
— Я знаю этот анекдот, — вздохнул я.
— А я не знаю, — возмутилась Светка. — Рассказывайте, Женечка.
— Это реально очень, ОООЧЕНЬ бородатый анекдот, — хмыкнул я.
— Ну и что, — Женька пожал плечами. — Он отвечает: «Конечно, брошу!» Его снова спрашивают: «А если партия прикажет бросить курить? Бросишь?» — «Конечно, брошу!», отвечает коммунист. «А если партия велит тебе с женщинами больше никогда не спать?»
— «Не стану спать ни с одной», еще более воодушевленно отвечает коммунист. «Ну, а если партия велит тебе отдать за нее жизнь?» — спрашивают его на собрании. Тут уж коммунист улыбается вовсю. «Немедленно отдам жизнь, даже не раздумывая!» — «Ты уверен?» — усомнились товарищи. «Совершенно!» — «На сто процентов?» — не унимаются они.
— На двести! — влез я. — Ибо на черта мне нужна такая жизнь!
— Ну вот, ты всегда так! — выкрикнула Светка. — Ты почему перебил человека?
— Потому что раз этот анекдот обо мне, так я его и рассказывать буду! — я язвил и ерничал, но Женька обижаться не стал. Он посмеялся сам над своим бородатым анекдотом, а я вдруг почувствовал, что хочу сбежать на край света. Неужели Ирка права, и у меня зависимость? Что я имею все шансы окончить жизнь пропитым алкашом, блуждающим в грязной одежде по Казанскому вокзалу? Эта мысль меня вдруг напугала. Нет, это не я. Это не обо мне! Я же другой. Я же. Я вчера вечером еле удержатся, чтобы не купить мерзавчик водки. Буквально если бы Ирка не позвонила. У меня проблемы. Ужас, просто шоу сбитого летчика! Действительно, Иринка тут ни при чем. Она тут не виновата.
Ира вышла и не возвращалась, осталась что-то мыть и убирать на кухне. Она стеснялась моих родных, и действительно, было очень сложно общаться. Что можно говорить, а что — нет. Как объяснить моей родне о той весьма специфической договоренности, что нас связывает на самом деле. Рано или поздно они все равно узнают. Когда мы не поженимся.
— Ну, расскажи, как вы с Ирочкой познакомились? — спросила мама уже куда более ласковым тоном.
— Я попросил у нее телефон. Она проходила мимо, а мне нужно было позвонить, — сказал я. Правда, чистая правда. А детали маме знать незачем.
— А я думал, вы познакомились, когда ты ее на мотоцикле переехал, — ляпнула Света. Я чуть не подпрыгнул до потолка. Вспоминать о том дне я не любил.
— Светочка, как ты можешь! — воскликнула мама.
— Шучу-шучу. Это на меня свекольный пудинг так влияет, — продолжала глумиться Светка. Трезвый день рождения оказался куда длиннее предыдущих, разгульно-пьяных версий. Мы сидели до самой ночи, вспоминали мое босоногое детство, искали какие-то старые фотографии, рассказывали истории, большую часть которых я уже знал наизусть — их рассказывали на каждом семейном празднике.
Честное слово, если бы сейчас у меня была возможность ускользнуть от них всех и умчаться в Тихую Зону, я так бы и сделал. Да, это была моя семья, моя жизнь — и так было всегда. Слишком много женщин, имеющих на меня права. Мама уехала только в начале двенадцатого, так и не составив никакого окончательного мнения об Иришке. Подаренные магниты ей понравились, но что это за профессия — делать магниты?
— Между прочим, на этом можно нормально зарабатывать, — я попытался вступиться за Иринку.
— Так у вас нет высшего образования? Даже неоконченного?
— Никакого, — покачала головой Ирина. И улыбнулась. Ее ничем не проймешь. Сиротское детство, наверное, закаляет на такие случаи.
— Что ж… может, это и не важно. Хотя я.
— Мам, поехали! — Светка потянула маму за рукав. — Мне завтра рано вставать.
— Да-да, иду, — мама ушла. Буквально через пару минут Иринка уже улыбалась и думала о чем-то другом. Мне бы такую крепкую психику! На телевидении только такие люди и выживают. Я вдруг поймал себя на том, что скучаю по всей этой бесполезной, никому не нужной суете. Странно, раньше не замечал. Скучаю даже по курилкам и Тихой Зоне. Особенно по курилкам. Так, стоп! Об этом и начинать думать нельзя.
— Ты как? — спросила меня Иришка. — Ну и спектакль ты сегодня устроил.
— Тебе понравилось?
— Ну, так. Забавно, — она плюхнулась на диван и протянула мне стакан с чаем. Я сел напротив и принялся разглядывать ее руки, красивые, подвижные, немного нервные пальцы. Я видел, как она работает — на то, как она лепит что-то из глины, можно смотреть часами, как на огонь. И подумаешь, что у нее нет высшего образования. Зато у нее натуральные рыжие волосы. Кстати, было бы интересно как-нибудь показать Иришке Тихую Зону. Такое место просто не может не понравиться человеку с таким характером. Тихая Зона загадочна и эзотерична, только вот мне теперь в «Стакан» путь заказан. Впрочем… еще не вечер. Кто знает, как и что сложится у меня с поисками работы. Ведь не сошелся же свет клином на Димуле и федеральных каналах. Есть же, в конце концов, еще и кабельное телевидение. Каналы из серии «Содружество», или «Православный вестник», или «Доверие», наконец. Словом, все те телевизионные каналы, о которых мы в свое время презрительно говорили: «Дальше только радио!» Теперь именно на них и возлагались мои самые большие надежды. Мне нужна была работа. Мне нужно кормить семью. Ну, не семью, да. Но что-то очень на нее похожее.
Глава 5
О чем ты расскажешь внукам, когда станешь стар, superstar?
Я сидел на пуфике в прихожей и ждал, когда Ирина освободит ванную комнату. Эти проблемы — такие бытовые, такие банальные и все же не решаемые и неизбежные — они удивляли меня, как ребенка, впервые попавшего в пионерский лагерь и с любопытством рассматривающего комнату с шестью кроватями. Ирина стояла перед раковиной и старательно орудовала зубной щеткой. На ней была пижама, розовые брючки и розовый топ на веревочках, от одного вида которой у меня захватывало дух. Ира стояла босая на плюшевом коврике и делала вид, что меня не замечает. Сегодня вечером я, наконец, выполнил все ее условия.
Если бы это случилось в другое время, я бы отметил это событие бутылочкой чего-нибудь мексиканского. Очень может быть, что она, как мой официальный «текильный брат», составила бы мне компанию. Но не теперь, не теперь. Мы собирались завести ребенка. У нас на руках были все нужные справки, анализы были собраны и сданы, результаты получены.
Группы крови у нас, хвала небесам, совпали, так что никаких проблем — совместимость была подтверждена медицинскими исследованиями. И вот, она стоит в моей ванной комнате — все такая же рыжеволосая, совсем без макияжа, босая. А я волнуюсь, как ребенок.
— Скажи, я тебе нравлюсь? — спросил я, и Ирина подавилась зубной пастой.
— Какое это имеет значение? — удивилась она.
— Постучать по спине?
— Уже не надо, спасибо, — она покачала головой и вдруг покраснела. То, что наши усилия, такие продуманные, такие взрослые и рациональные, должны привести нас в одну большую постель, было странно и для нее, и для меня.
— Я нравлюсь тебе… физически? Это ведь важно, разве нет? Мы же собираемся связать себя определенными узами на всю жизнь. Не хотел бы я уже потом узнать, что я тебе глубоко отвратителен.
— Ты… черт, почему мы должны это обсуждать? — Ирина покраснела еще больше, и глаза ее заблестели.
— Ты мне очень нравишься. Всегда нравилась, — признался я, надеясь, что такая фраза поможет ей найти правильный ответ. Не скажет же она, что, мол, спасибо, а ты вызываешь у меня рвотный рефлекс. Впрочем, с Ириной всегда так — никогда не знаешь, что она ляпнет.
— Я знаю, — ответила она и замолчала.
Нормально? Знает она! И? Дальше что?
— Хорошо, я поставлю вопрос иначе. Какие части моей внешности ты бы хотела, чтобы ребенок унаследовал, — вот это я придумал, а?! Хитро!
— Ну, если ты настаиваешь, я могу тебе ответить. — Ирина прищурилась и с минуту смотрела на меня пристально, не отрываясь. — У тебя приятные черты лица, красивый рот.
— Рот? — поморщился я. — Вот без этого я мог бы и обойтись.
— Почему? Я бы не возражала, чтобы у ребенка оказались твои губы.
— А мне нравятся твои, — заметил я и протянул руку к ее лицу. Она вздрогнула, но не отошла и никак меня не остановила. Я прикоснулся пальцами к ее губам, а потом притянул ее к себе и поцеловал. Я хотел этого уже несколько дней, но она все время ускользала от меня под самыми разными предлогами. И в самом деле, я стал переживать, что я ей не нравлюсь, что она меня еле выносит. Эта мысль была неприятна. Это было также и очень похожим на правду, к сожалению.
— Мне нравится, что ты достаточно высокий. Ты хорошо сложен.
— У тебя тоже прекрасная фигура, и когда ты надеваешь платье, становишься похожа на русалку.
— На русалку? — улыбнулась она. — Не много ли комплиментов для такого раннего утра?
— Я готов говорить тебе комплименты хоть круглыми сутками. Я уже говорил, что просто с ума схожу по твоим волосам? Такой сумасшедший цвет. Многие женщины убили бы за такие волосы.
— Просто какой-то волосяной маньяк. А что ты можешь сказать о том, какой я человек?
— О том, какая у тебя душа? Слушай, когда мужчина начинает разглагольствовать о женской душе, имей в виду, ему очень хочется заполучить ее тело.
— Это всегда так? — грустно спросила Ирина. Я кивнул, аккуратно просунув ладонь под топ от пижамы, и провел пальцами по ее позвоночнику. Какая у нее мягкая кожа. Неужели это все станет моим? Хоть ненадолго, но от одной мысли об этом все, что было во мне мужского, начинало танцевать джигу и ликовать.
— Всегда. Но это не значит, что мужчины не умеют любить. Просто мы другие.
— Вы другие? Ты другой, хочешь сказать? — усмехнулась Ирина, выбравшись из моих объятий. — Хочешь знать, какой ты?
— Боюсь, я этого не перенесу, — усмехнулся я, потирая ладони. — Правда может быть слишком жестокой. Ты в курсе, что словом можно убить?
— Ты смешной.
— Вот! Началось!
— И это хорошо. Иногда ты сам бываешь, как ребенок. Особенно когда рядом твоя мама или сестры, ты до сих пор позволяешь им вить из тебя веревки? Зачем? Просто чтобы они не огорчались от того, что ты уже вырос?
— Да ты психолог! — поддел я.
— Ты приносишь мне в постель травяной чай, ты бегал в больницу каждый день. Ты спустил на меня все свои деньги и теперь вынужден брать какую-то жуткую работу.
— Ты и это выяснила? — хмыкнул я.
Признаться, она действительно куда более наблюдательна, чем от нее ожидаешь. Я не хотел бы грузить ее этими проблемами. Я веду переговоры с одним кабельным каналом, они собираются запускать массированные программы-лотереи или, по-другому, программы-конкурсы, выигрыш в которых не случается ни с кем и никогда, но для того, чтобы его получить, нужно позвонить по весьма платному номеру и проговорить по нему несколько весьма дорогостоящих минут. Проект был отстойный, да и законность всего этого была на грани фола — казино-то запретили, но лохотрон остался. А уж лохотрон по телевизору — это вообще одно удовольствие для организации. Я бы никогда не взялся за такое дело по доброй воле, но что от нее осталось, от той доброй воли?! То же самое, что и от честного имени — одни лохмотья. Так что я улыбался, вежливо отвечал на вопросы, пересылал резюме, подтверждал возможность небольшого отката обратно в сторону генерального продюсера. Словом, я был тем самым человеком, которого они так давно искали — бессовестным делягой, попавшим в капкан жизненных обстоятельств. Я даже выступил с предложением добавить СМС-услуги. Гороскопы там, проверки любимых на верность, совместимость имен. Тоже прибыльная штука, к слову говоря. Генеральный продюсер был в восторге и уже даже озвучил предполагаемую зарплату и будущий бюджет проекта. Дело пошло.
— Я знаю, что ты теперь покупаешь все овощи, какие только найдешь в магазине. Что ты бросил курить, а это вообще почти невероятно!
— Ты к чему клонишь, негодная девчонка? Еще скажи, что я — хороший человек? Тебе что, дать телефон Оксаны, чтобы она порассказала обо мне правдивых историй? — усмехнулся я.
— Мне не нужно ничьих телефонов, я и так знаю, что ты — самый настоящий хороший человек, — уверенно заявила Ирина и улыбнулась. — И именно поэтому сегодня вечером ты получишь то, что, как ты утверждаешь, только и нужно всем мужчинам.
— Тебя?
— Да, меня, — улыбка вдруг покинула ее лицо, она стала серьезной. — Потому что я думаю, что из тебя может получиться хороший отец.
— И я нравлюсь тебе, — уверенно сказал я, вдруг почувствовав волнение.
— Да, ты нравишься мне. Настолько, насколько это нужно в такой ситуации. Но я не хочу говорить об этом, если честно. Тебе нужна ванная?
— Даже не знаю. У меня встреча в «Стакане», но я могу ее перенести. Эта контора уже настолько приняла и полюбила меня, что простит мне опоздание. Вопрос в том, что ты можешь мне предложить взамен? — я снова попытался пробраться под топик, но Ирина вывернулась и побежала на кухню.
— Могу предложить только кофе. Горячий, свеже-сваренный. На этом все! — рассмеялась она.
— Негусто, особенно учитывая, что кофе сварит кофеварка. Халявщица ты, Иринка, — я прошел в ванную комнату и несколько минут стоял без движения, глядя на себя в зеркало. Холодные струи воды привели меня в порядок. Ненормальная, неправильная и совершенно неженская рассудительность Ирины возмущала меня, подталкивая к безрассудству. Я хотел бы увидеть волнение на ее лице. Я хотел бы узнать, что она чувствует там, под своим панцирем из мыслей и рассуждений. Я бы много чего хотел. Ее лицо запрокинуто, а глаза закрыты. Ее дыхание пахнет мятой. Она тянется ко мне и улыбается.
Надо срочно уходить из дома, пока я не начал набрасываться на нее в коридоре. Я бы не хотел, чтобы это было так. Мне бы хотелось, чтобы эта ночь осталась в нашей памяти как что-то хорошее. Пусть даже эта ночь ничего не значит. Постойте, а разве хоть какие-то ночи в моей жизни значили хоть что-то? Будем честными, я не всегда запоминал даже имена девушек, которым готовил кофе по утрам. Даже лиц бы многих не вспомнил. Но это может быть оттого, что я крайне редко делал это на трезвую голову. Похмельную, максимум. Сегодня вечером я хочу, чтобы все было по-другому. Сегодня вечером.