Сдвинув брови, Стас помолчал, глядя в никуда, словно снова рассматривая картину из своего прошлого. Его никто не перебивал, даже Наташа, вечно настроенная к нему критически, не подала голоса.
– Я связался с машинистом и вызвал наряд милиции. Они вошли на следующей станции. Женщина явно умерла естественной смертью, так что меня недолго допрашивали и отпустили. И уже дома, лежа в постели, я задним числом понял, что оба те раза, когда я просыпался и мне чудилось чье-то присутствие, мне снилась именно та женщина в потертом пальто и вязаной шапке. Она подходила и трогала меня за плечо. То же движение я повторил, когда пытался ее разбудить.
– По-моему, пока ты главный претендент на победу! – неожиданно заявила Наташа, звонко ударив в ладоши. На звук от дымящегося мангала обернулась насторожившаяся Ксения, и Наташа крикнула подруге: – Стас уже рассказал историю! Очень страшную!
– Ну и хорошо! – отрывисто ответила та. – Только не надо мне ее пересказывать!
Мне послышалась в ее голосе откровенная обида, будто Ксения сердилась на нас за то, что мы не оценили по достоинству ее рассказ о лифте. С моей точки зрения, Ксении вообще не стоило вспоминать вслух о том, что до сих пор причиняло ей боль. В любом случае, рассказу это пошло во вред. Мы со Стасом встретились взглядами, и он понимающе кивнул, словно прочел мои мысли.
– О победе рано говорить! – наигранно бодро заметил он. – Зажали свои истории Макс с Наташкой, Лейла сидит как усватанная… Особенно меня Лейла поражает! Как о пустяках болтать, так первая, никого вокруг не слышно, а как заняться делом, которому пять лет училась, историю рассказать – нет тебя!
– Да нет, я здесь, – откликнулась Лейла, худая нервная мулатка, разгоняя повисший перед смуглым лицом сигаретный дым. Наша поэтесса, во времена оны считавшаяся на курсе звездой, действительно была в этот вечер непривычно молчалива, хотя прежде азартно бросалась участвовать во всяких конкурсах. – Просто не знаю, как начать. Ира, ты будто слышала мои мысли, когда назначила тему… Я уже месяц думаю, как объяснить один случай с моей близкой подругой.
– Не можешь объяснить, так хоть расскажи! – посоветовал я, предчувствуя за этим предисловием захватывающую историю. Видя, как волнуется Лейла, я заподозрил, что дело касается не какой-то мифической подруги, а ее самой. Перебрасывая из руки в руку полупустой бокал с вином (Лейла была не за рулем), она собралась с духом и начала.
– Моя подруга всю эту весну разводилась с мужем. Процесс был мучительный, они делили двоих маленьких детей, кучу нажитого имущества, припоминали друг другу все обиды, и это было похоже на настоящую войну. Моя подруга, ее зовут Саша, так нервничала, что совсем разучилась спать. Врач в поликлинике выписал ей снотворное, она пошла к платному врачу – и тот выписал ей другое. Подозреваю, что были и еще врачи, и еще таблетки… Без них она уже не могла уснуть, встать с постели, прийти на очередное судебное заседание. Я очень за нее боялась. Понимаете, могло кончиться тем, что она проглотила бы все таблетки разом, чтобы покончить с этим проклятым процессом… Она была на грани, не верила больше ни в себя, ни в своего адвоката, ни в справедливость, ни в людей вообще. Я, конечно, поддерживала ее, как могла, умоляла не раскисать, помнить о детях, ведь ее истеричные состояния могли отразиться на решении суда. Если бы ее бывший супруг узнал, что Саша держится только на таблетках, он немедленно выставил бы ее в суде наркоманкой и психически больной и отнял бы детей. А уж если бы к этому прибавилась попытка самоубийства… Я постоянно звонила Саше, несколько раз приходилось бросать семью среди ночи, брать такси и лететь через весь город, чтобы привести ее в чувство. У меня было впечатление, будто я сама развожусь, честное слово. Понимаешь, Наташа, почему я сегодня сказала, что ты легко отделалась?
– Теперь понимаю, – кивнула та. – Я-то сумела отнестись к этому процессу с юмором.
– А Саша не сумела, – слабо улыбнулась Лейла, принимая из рук молчаливой Ксении чашку с дымящимся кофе. – Так вот, месяц назад, накануне очередного заседания суда, поздно вечером мой мобильный телефон зазвонил. Заиграла полька, которую я выбрала для Сашиных звонков, на дисплее высветилось ее имя. Но голос, который я услышала в трубке, был совсем не Сашин. Какая-то женщина пыталась мне что-то сказать очень низким, хриплым, будто сорванным басом. Я ее окликнула один раз, другой, третий, а она все хрипела, будто не слышала меня. Не могу вам передать, как я испугалась! На мне была ночная рубашка, я уже ложилась, так вот, эта рубашка мгновенно превратилась в мокрую тряпку, такой пот меня прошиб! Я решила, что Сашка все-таки наглоталась своих таблеток и теперь звонит в агонии! Я отключилась, тут же ей перезвонила – занято. Еще раз – абонент недоступен. Хватаю за грудки мужа, ору ему что-то про милицию и «скорую», он звонит в службу спасения, отправляет их по Сашиному адресу ломать дверь. Сами мы прыгаем в машину, сонного ребенка запихиваем по пути к бабушке, и через сорок минут прилетаем к Сашке. Как не разбились по дороге, не понимаю… Значит, Бог не хотел. Видим у ее подъезда машину спасателей, рядом стоят парни в форме, курят, обсуждают что-то. «Скорой» нет, ну, думаю, ее уже увезли. Бросаюсь к спасателям, и выясняется, меня-то они и ждали, чтобы предъявить претензии. Они приехали, но прежде чем ломать дверь, сперва позвонили. Вытащили из постели сонную, полностью адекватную Сашку, поговорили с ней за жизнь и поняли, что их разыграли. Я клялась и божилась, что звонок был, показывала в памяти телефона принятый вызов, но платить штраф все же пришлось. Сама Сашка уверяла, что не звонила ни мне, никому другому, приняла обычные две таблетки успокоительного и легла спать. Отключив перед этим телефон! Понимаете, я ей верю… Но мне до сих пор страшно. У меня тот голос будто застрял в ушах, я постоянно его вспоминаю, а хотела бы забыть! Это был жуткий голос, поверьте! Настоящий голос с того света!
– Мобильники иногда глючат и звонят сами, – заметил я, окончательно убедившись, что Лейла рассказывала не о себе, и сразу потеряв к ее истории интерес. – У меня был такой хитрый аппарат, он раз по десять набирал ночью домашний телефон моей начальницы, а как только та отвечала, давал отбой. Он ее до белого каления доводил, она все обещала придушить того, кто так шутит, а я помалкивал, потому что мы с ней были в контрах, она бы просто не поверила, что я не виноват! В конце концов, она купила определитель номера, а я поменял телефон. Победила техника.
– Это можно считать твоей страшной историей? – саркастически поинтересовалась Ксения, ставя передо мной чашку. – Честно говоря, ты и на кофе не заработал!
– На всякий случай, считай это моим вкладом в состязание, – отмахнулся я. – Была пара идей, но честно говоря, мне больше нравится слушать. Тем более, ничего подобного тому, что вы, ребята, рассказывали, со мной никогда не происходило. Наверное, эта тема меня не любит!
– За что ей тебя любить, ты реалист до мозга костей. – Наташа решительным жестом смела со стола оборванные цветы сирени и критически оглядела присутствующих. – И станешь тут реалистом, в самом деле! Какое было задание, а? Рассказать о сверхъестественном и необъяснимом! Кто об этом рассказал? Лейла поведала нам об испорченном телефоне, Ксения – о не расследованном уголовном деле, Ленка с Борисом – о трудностях роста у ребенка! Ирина, наш мистик-профессионал, сама признала, что видела в окне бомжа, а не привидение!
– Но моя история тебе же понравилась? – недоуменно напомнил Стас.
– Да какое там! – мотнула головой Наташа. – Будила тебя хлопающая дверь, а то, что к тебе подходила умершая женщина, ты уже дома придумал. Сам сказал, что потом это понял.
– Я…
– Тихо! – безапелляционно оборвала его Наташа и подняла обе руки, словно готовясь произнести над нами заклинание. – Никто из вас не рассказал о настоящем привидении! Всем казалось, чудилось, мерещилось, и только!
– Зато сейчас мы получим весть о контакте с внеземными цивилизациями! – не утерпела и подтрунила над подругой Ксения. – Будут предъявлены снимки с автографами пришельцев, образцы их ДНК и детали космического корабля, оказавшиеся лишними при ремонте… Я так поняла, они у тебя в Беляево чинились после аварии? На пятиметровой кухне?
– Какая же ты идиотка! – ровным, не предвещавшим ничего доброго голосом ответила Наташа. – Я просто пыталась объяснить, что по-настоящему тему сверхъестественного никто не затронул. Все подделали к случаю подходящие истории, и только. Может, Ира ближе всех подошла к рассказу о призраке, но и она промахнулась. Я больше скажу, после такого происшествия, как у нее, можно напрочь перестать верить в привидений! Я бы перестала!
– Я тоже, – откликнулась Ирина, слушавшая этот горячий монолог без тени обиды, с глубоким интересом. – Видите, я была права! Рассказать о чем-то необъяснимом безумно сложно!
– Зато сейчас мы получим весть о контакте с внеземными цивилизациями! – не утерпела и подтрунила над подругой Ксения. – Будут предъявлены снимки с автографами пришельцев, образцы их ДНК и детали космического корабля, оказавшиеся лишними при ремонте… Я так поняла, они у тебя в Беляево чинились после аварии? На пятиметровой кухне?
– Какая же ты идиотка! – ровным, не предвещавшим ничего доброго голосом ответила Наташа. – Я просто пыталась объяснить, что по-настоящему тему сверхъестественного никто не затронул. Все подделали к случаю подходящие истории, и только. Может, Ира ближе всех подошла к рассказу о призраке, но и она промахнулась. Я больше скажу, после такого происшествия, как у нее, можно напрочь перестать верить в привидений! Я бы перестала!
– Я тоже, – откликнулась Ирина, слушавшая этот горячий монолог без тени обиды, с глубоким интересом. – Видите, я была права! Рассказать о чем-то необъяснимом безумно сложно!
– Нелегко тебе хлеб достается! – посочувствовала Лейла. – Я вот торгую в своей фирме детской косметикой и подгузниками и в бездны предпочитаю не заглядывать! Стас продает подержанные корейские машины, Ксения – квартиры, Ленка с Борисом трудятся редакторами в издательстве… Все дела земные. Макс, самый хитрый, осел на телевидении и плевать хотел на всякую там мистику!
Я привстал и поклонился:
– Знаете, господа, я предпочел бы торговать подгузниками. Оно, может, не так престижно, зато куда как приятней!
Лейла кинула в меня огрызком яблока и повернулась к Наташе:
– Ты вот у нас звезда, ведешь передачу на радио. Мы все тебя слушаем каждое утро. Скажешь, неужели тоже предпочла бы торговать подгузниками?
– Разве что рейтинги упадут… – Поднявшись из-за стола, Наташа безуспешно пыталась отыскать среди груды грязной одноразовой посуды чистый стакан. – И потом, это тоже надо уметь, как и в бездны заглядывать… Чем бы воды зачерпнуть? Костя по телефону заманивал, говорил, тут есть родник!
– А кстати, где он сам? – удивленно огляделась Ирина.
С того момента, как мы уселись пить кофе, наш хозяин стушевался, совсем как в прежние времена, и все благополучно о нем забыли. Костя обнаружился чуть поодаль от стола. Он стоял, прислонившись к стволу старой яблони, и так слился с ее тенью, что стал практически незаметен. Услышав вопрос Ирины, он пошевелился и обнаружил свое присутствие. Я посмотрел на него мельком, но невольно задержал взгляд. Меня заинтриговало странное выражение его лица – Костя выглядел так, словно стоял на краю трамплина и готовился прыгнуть в воду с большой высоты. Точно такое выражение – решительное, сосредоточенное и упрямое – можно видеть на лицах спортсменов перед стартом.
– Я тоже хочу рассказать историю! – заявил он.
Поскольку мы уже успели уйти в дискуссию о наших профессиях, его слова вызвали легкое недоумение. Многие украдкой взглянули на часы. Близился вечер, с запада шли тучи, в саду стало сыро и прохладно, на нас все ощутимее нападали комары. Мы устали сидеть, хотелось подвигаться, прежде чем опять на несколько часов угодить за руль… Но отказать хозяину было неловко.
– Конечно, что же ты молчал! – Улыбка Ирины была слишком широкой, чтобы оказаться искренней. Она одна в этот день не проявляла никакого интереса к обновленному Костику, так как относилась к тому роду людей, которые составляют мнение об окружающих раз и навсегда. Я убедился в этом еще в институте, после того как потерял ее библиотечную книгу. С тех пор Ирина считала меня легкомысленным, ненадежным типом, хотя я всячески пытался загладить свою вину. – Я просто подумала, что всем надоело играть! Макс и Наташа отказались, вот и…
– Ты, Наташа, – он не дослушал, и это тоже появилось в его манерах совсем недавно, – говорила, что никто не смог рассказать о необъяснимом. Так вот, у меня есть такая история. Это загадка, и разгадать ее я предоставляю вам.
– А сам знаешь ответ? – поинтересовался Стас.
– К сожалению, да. – В голосе Кости что-то зазвенело, словно оброненный гвоздь. – Это случилось по соседству, вон там!
И он указал налево, туда, где за серым от времени дощатым забором виднелся бревенчатый сруб. Дом так потерялся в зарослях плюща, борщевика и крапивы, что я впервые его заметил. Единственное видневшееся окно было забито деревянным щитом. Вероятно, хозяева не заглядывали сюда уже не первый год.
– После того как это произошло, сюда стали избегать ездить. – Костя обвел широким жестом окружающие дачи. – Вот почему здесь все заросло… Раньше было иначе!
– Та-ак… – протянула заинтересовавшаяся Ксения. – То есть, я так понимаю, это нехорошее место?
– Оно было хорошим… – Костя как будто ответил на ее вопрос, но его голос звучал так, словно он говорил сам с собой. Пронзительно-голубые глаза приняли отсутствующее выражение, он явно не видел ни нас, ни стола, заваленного грязной посудой. – Оно было лучшим в мире! Мы с соседями тесно общались, – начал он свой рассказ, – в той семье тоже были дети, и мы часто лазили туда-сюда через забор. Наши родители дружили, к тому же они работали в одной больнице. Это садовое товарищество – все из медработников. Когда я был маленьким, мне вообще казалось, что все люди на свете – врачи. Я единственный ребенок, а в той семье росло двое мальчишек, погодки. Старший был моим ровесником и другом, младший… Наверное, я автоматически относился к нему так же, как его брат, – снисходительно, с презрением, потому что тот ничего из себя не представлял. Какой-то заторможенный, вялый, серый, я бы сказал. При этом у него случались вспышки дикой злобы, совершенно звериной, и тогда он кидался на нас с кулаками, визжал, плевался и царапался, хотя мы всего-навсего с ним играли. Он мог ударить даже свою маму, когда та прибегала нас разнимать. Один раз он так укусил за руку брата, что рана не заживала все лето, а после остался шрам. В общем, это был настоящий крысеныш! Так мы его и дразнили, а он злился еще больше.
Рассказывая о своем маленьком недруге, Костя судорожно морщился, заново переживая подробности старых драк, и я, глядя на него, думал о том, что в жизни любого человека важно только детство. Все остальное – бесконечные воспоминания о нем.
– Однажды мы с ним сцепились в очередной раз, и когда его брат, Витька, нас растаскивал, то выкрикнул нечто такое, чего я не понял. А именно: «Господи, и зачем они тебя, придурка, взяли! Оставался бы, где был!» Мне почудилась в этом некая тайна, тем более что Витька не захотел ничего объяснять. Я спросил у самого Славки, что имел в виду его старший брат, но в ответ получил очередной пинок. Спрашивал я и своих родителей, откуда «взяли» Славку, но те только переглядывались. Поясню – меня очень волновала вероятность того, что подобное несчастье может случиться и в моей семье, и мама с папой «возьмут» неизвестно откуда такое же чудовище. Правду я узнал от соседки, жившей через дорогу. Она все про всех знала и тайны из Славкиной биографии делать не стала. Оказалось, он детдомовский. Мать Вити рожала с тяжелыми осложнениями и не могла больше иметь детей, а очень хотела еще ребенка. Знакомые считали, что эта семья совершает безумный поступок. Лишних денег у них никогда не водилось, а свой ребенок уже был… Однако Славка все же появился. Сперва он прикидывался тихоней и умело давил на жалость, но, освоившись, осмелел и показал себя во всей красе. Он капризничал, требовал к себе повышенного внимания, оскорблял приемных родителей, если ему казалось, что они больше занимаются родным сыном. Витьку он возненавидел люто, явно считая, что тот ему мешает завоевать любовь усыновителей. Кончилось тем, что он возненавидел и родителей. Славка никак не мог поверить, что они его любят наравне со своей родной кровью… Ему тогда было десять лет. Он каждый день доводил мать до слез, отец брался за ремень, но не решался его отстегать… Брат от него прятался и вечно ходил в синяках и царапинах. Но это были еще цветочки. Когда Славке исполнилось четырнадцать лет, жить с ним под одной крышей стало просто страшно. Откуда-то появились его старые детдомовские дружки, он стал с ними хороводиться и таскать из дома вещи. Родителям открыто заявлял, что ненавидит их, Витьку подстерегал в укромных уголках и избивал или подставлял своим враньем под родительское наказание. К шестнадцати годам он превратился в настоящее чудовище, ничего не боявшееся и никого не любившее.
– Кошмар! – не выдержав, воскликнула Лейла, слушавшая рассказ, бессознательно прижав руки к сердцу. – Неужели он не понимал, что эта семья спасла его от детдома?! От улицы?!
– Понимать и испытывать благодарность – разные вещи, – авторитетно заметил Стас. – Такого парня, в самом деле, лучше было оставить в детдоме. Кстати, из какой он семьи? Наверное, та еще наследственность?
– Та еще, – с мрачной усмешкой кивнул Костя, прислушивавшийся к этому обмену мнениями с напряженным вниманием. Так мог слушать только человек, которому болезненно важно, какую оценку дадут его истории слушатели. Я подумал, что с таким трепетным отношением к собственному творчеству Косте не суждено было стать писателем. – Отец неизвестен, мать пила, бродяжничала. Ее лишили родительских прав, когда она уморила голодом Славкину младшую сестру, да и он на ладан дышал… Девочка умерла в больнице, а Славка еле выкарабкался из пневмонии, и его отвезли в детдом.