– Что? Что ты мне говоришь?
– Что я люблю тебя.
– Нет, ты ничего не говорила… – Глеб, переведя дыхание, окончательно успокоился. – Господи, Света, а я ведь действительно ничего не слышал… Я… Ты сейчас сказала, что любишь меня?
– Да. Я всегда любила тебя, – тихо ответила Света. В этот момент она показалась Глебу даже красивой. Нежной, очень женственной. Аппетитной и милой. Странно, почему Света до сих пор одна – ведь она такая симпатяшка!.. Любительница красных кружев. Да она о-го-го, эта Светка…
– Правда? Я не замечал.
– Я любила тебя и ненавидела.
Глеб улыбнулся. Это признание так тронуло его, что из глаз как будто слезы брызнули… Он тыльной ладонью вытер глаза (никогда не плакал, в последний раз… когда? Когда ему было шестнадцать и его первая любовь, Лена, уехала).
«Правда слезы!» – удивился Глеб, поморгал. Слез больше не было, а на душе вдруг стало еще теплей, спокойней.
– Надо же… – удивленно пробормотал Глеб. – Ты меня любила!
– И сейчас люблю. Глеб… Глеб, ты знаешь кто? – улыбнулась Света.
– Кто?
– Ты никакой не князь, ты – Кай. Кай, которого похитила Снежная королева, заточила его в ледяном дворце… Помнишь детскую сказку про Герду и Кая?
– При чем тут Снежная королева?
– Нина – Снежная королева.
Глеб замолчал. Поморгал еще глазами. «Ну, если в сорок лет меня принимают за дурачка Кая… Совсем плохо дело!»
– Свет, дай адрес этого Куделина. Честное слово, я никого убивать не буду. Я просто пошлю ее куда подальше… в смысле, Нину. Ты же знаешь, если ее с поличным не застукать, она отвертится, как пить дать. Поэтому мне нужен адрес. Хочу ее к стенке припереть.
– Ладно, – подумав, согласилась Света Злобина. На листке бумаги быстро написала несколько строк. – Глеб… Глеб, я могу надеяться?
– На что? Что я не укокошу их?
– Нет, я про другое. Я про себя… – сказала Света и покраснела, точно девочка.
– Нет, – немедленно и твердо произнес Глеб.
– Почему? Я такая некрасивая, да?
– Что за глупость! – возмутился Глеб. – Мне другие нравятся. Честно.
– Молодые и стройные? – дрожащим голосом произнесла Света.
– Нет. Просто – другие. Милые врушки и авантюристки. Чтобы верхняя губа лепестком, знаешь… И чтобы скулы, как у Марлен Дитрих… ну, такой типаж женский мне нравится. – Глеб опять помолчал. – И я ничего не могу с собой поделать – всегда западаю на таких.
– Как Нина?
– Нет. Разве Нина – врушка? Врушки врут по мелочам, сочиняют, а Нина – гений лжи. Это другое. Да и внешне она… – Он, не договорив, махнул рукой. В самом деле, странно – всегда тянулся к одним женщинам, а выбрал – Нину, с ее классической, идеальной, тяжелой красотой…
– Значит, ты меня никогда не сможешь полюбить?
– Нет. – Глеб погладил ее по щеке. – Ну и что? Тебя полюбит кто-нибудь другой.
Он не собирался внушать Свете пустых надежд. Решить надо все и сразу.
– Точно?
– Точно, точно… Будь свободна… от меня. Ты хорошая. Ты заслуживаешь счастья.
Света порывисто его обняла. Глеб тоже обнял ее, похлопал по спине.
– Знаешь, я ведь только что освободился от нее… от Нины, – сказал Глеб. – Ты права – я все эти годы правда словно в плену у нее был. А теперь свободен.
– И я от нее свободна… – всхлипнув, горячо согласилась Света. – Если подумать, то и я… все эти годы… Сволочь она, – мрачно буркнула Света и тем напомнила себя прежнюю. – А ты уверен, что ты действительно свободен от Нинки? Вот так вот – раз и за одну секунду освободился? – недоверчиво насупилась она.
– Вроде да.
– И что ты будешь делать?
– Не знаю.
– Ты пойдешь к этой, у которой губы и скулы как у Дитрих… Да?
– Может быть. Не знаю. Она, кстати, фотограф. Ее зовут Евгения…
* * *Глеб вышел на улицу. Он был, как ни странно, почти спокоен. Теперь он знал правду о Нине.
И эта правда ничуть его не удивила…
Столько лет лгать, притворяться Нина могла только из-за мужчины.
Валентин Куделин – вот ответ на все вопросы. Наверное, какой-то особенный дядька, раз Нина так долго по нему сохнет.
Ну и черт с ней. Пускай катится к своему Куделину. Чудовище. Неблагодарная. Неблагодарная ко всем, кто ее любил…
Глеб сел в машину, на автомате проехал сразу несколько улиц. Потом вдруг остановился и достал сотовый. Нажал несколько кнопок.
Частые гудки… Занято.
* * *«Что ж я за дура такая…» – с раздражением подумала Евгения, сидя у компьютера – ее только что озарила одна простая мысль. Евгения достала свой сотовый. И точно – в разделе «набранные номера» – он, нужный номер.
Евгения немедленно нажала кнопку дозвона.
Частые гудки… Занято.
* * *Занято и занято. Сколько можно болтать! Глеб упорно нажимал на кнопки. Наконец соединили.
Он услышал голос – забытый, знакомый:
– Алло!
– Алло… Евгения? Ты меня помнишь? Я – Глеб.
* * *– …Глеб? А я тебе как раз звоню, – сказала Евгения. – Значит, тебе передали сотовый? Это хорошо… Я тебе деньги должна.
– Ой, перестань… Я бы еще заплатил, чтобы тебя снова увидеть. – Голос у него был веселый, дружелюбный. Радостный.
– Что-о? – возмутилась Евгения – но не всерьез, скорее для проформы.
– Давай встретимся, а? Ты занята сейчас? – спросил Глеб.
– Нет. Я сейчас совершенно свободна, от безделья маюсь… – сказала она, с помощью «мышки» закрывая все «окна» на мониторе. Щелкнула кнопкой, выключая сетевой фильтр. «Ничего, потом все сделаю…» – рассеянно подумала она. – Глеб, ты где сейчас?
Он назвал улицу.
– Так это совсем рядом! – удивилась и одновременно обрадовалась Евгения. – Ты видишь там супермаркет, с медведем на витрине?
– Да… А напротив – какой-то сквер.
– Стой там, я буду минут через десять.
– Стою, – послушно ответил Глеб.
…Евгения никогда не собиралась долго. Она всегда отличалась стремительностью. Все вокруг могла свалить-разрушить, но собраться – за считаные минуты, не тратя время на женские ухищрения.
Натянула на себя через голову трикотажное платье персикового оттенка, с желтой окантовкой (цвета, что называется, – «вырви глаз»), но Евгении они шли. Дальше – что?
Немного пудры на лицо. Блеск – на губы, одним-двумя мазками. Тушь – на ресницы. Чуть брызнула на запястья духами. Волосы… А ничего не надо с волосами делать – Евгения повертела перед зеркалом головой. Волосы лежали сзади, на шее, небрежным пучком, одна прядь выбилась, чуть прикрывая глаз.
– Свежа, как роза! – вслух, с чувством глубокой убежденности произнесла Евгения. Привычно перекинула через плечо кофр с фотоаппаратом, всунула ноги в легкие сандалии и выскочила из дома.
По подземному переходу пробежала под оживленной улицей, на противоположной стороне пересекла сквер и стала спускаться по ступеням, ведущим к супермаркету.
Спустилась, подняла голову и увидела Глеба.
– Привет, – растерянно и немного смущенно сказала Евгения.
* * *– Привет! – ответил Глеб и улыбнулся. До последнего момента он сомневался в том, что Евгения придет. Нет, он верил, что она появится в его жизни – рано или поздно, но никак не ожидал, что это произойдет с такой армейской точностью – ровно через десять минут, как она и обещала. Хорошо, что Глеб успел все сделать.
А что он должен был сделать?
…Глеб, поговорив с Евгенией, нажал на кнопку отбоя. Вышел из машины, остановился у водостока, прикрытого чугунной решеткой. Внизу шумела вода, мелькали опавшие листья…
Глеб снял с пальца обручальное кольцо. Минуту медлил – но не потому, что сомневался в том, правильно ли он поступает. Скорее он хотел прочувствовать момент, всю его важность.
Глеб аккуратно бросил кольцо.
Дзынь! Оно ударилось о решетку, подпрыгнуло, перевернулось и провалилось вниз – точно между чугунными перегородками.
Бульк…
Глеб наклонился, вгляделся – кольца не было видно. Там, под решеткой, переливалась черными отблесками вода, на поверхности плавал легкий мусор в виде листьев, окурков и бумажек… Глеб не хотел, чтобы его кольцо хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь нашел. Пусть кольцо унесет вместе с потоками дождевой воды далеко-далеко, в московские подземелья, куда даже диггеру Акиму Петрову нет пути.
– Оп… – пробормотал Глеб с иронией. – Какая досада… Я потерял свое кольцо, Нина.
Далее, расправившись с обручальным кольцом, Глеб огляделся и обнаружил в двух шагах от входа в супермаркет цветочную палатку.
Подойдя к палатке, мужчина опять задумался. Он всегда дарил Нине шикарные букеты. Охапки цветов – богатые и красивые… Иных букетов Нина не признавала. Сколько Глеб помнил, он всегда просил продавцов в цветочных увязать ему сноп из нескольких десятков цветов. Или покупал сразу цветочную композицию в корзине – такие обычно дарят оперным дивам… Расплатившись, Глеб волок эту красоту в дом, на прощание выслушав от продавщицы завистливо-восхищенное: «Господи, как же повезло вашей супруге!»
Преподнести Евгении такой же сноп или – всего один цветок?
Но снопы Глеб сейчас, в один миг, вдруг возненавидел. Пошлость и театральщина. Такие букеты действительно прилично дарить только актрисам, оперным дивам да еще, пожалуй, древним старухам, справляющим столетний юбилей, чтобы нежные лепестки оттенили морщины и тусклый румянец юбилярш. Для первого свидания снопы не годятся.
Нет, пусть будет один цветок. Но какой?
Нина любила пунцовые, темно-красные, темно-малиновые тона – густые и тревожные… Она считала их благородными, а все прочие цветочные оттенки презирала. Может, она и права.
Но сейчас Глебу хотелось подарить Евгении не то, что предписывалось правилами, не то, что он привык покупать, а то, что он хотел. Если теперь он, Глеб, свободен, то глупые правила ему не указ. Если Евгения – такая, какой он себе ее представляет, – она поймет его, она не будет высчитывать на калькуляторе, жлоб он или не жлоб…
Глеб выбрал желтую розу. Не совсем желтую, а с легким бежевым, песочным, теплым оттенком… Он так захотел, именно к этому цветку потянулось его сердце.
Вернулся к машине, посмотрел на часы. «Нет, наверное, она еще не скоро…» Он случайно поднял голову, ветер дунул ему в лицо, и он вдруг увидел Евгению. Она спускалась к нему по ступеням.
Это все было когда-то…
Во-первых, ветер – теплый, сильный. Во-вторых, августовское солнце. В-третьих, кроны деревьев – еще густые… Но ветер уже срывал с них первые пожелтевшие листья, уносил их куда-то. Первый урожай осени. Небо – прозрачное, ярко-синее, в легких золотых облаках. Девушка, бегущая по ступеням вниз.
В один миг Глебу стало легко на сердце. Странная пустота сейчас царила у него в груди, пустота, которая вот-вот должна была чем-то заполниться. Чем-то прекрасным, цвета золота… Или первой осенней листвы? Или – нежно-желтым, бежево-песочным, как лепестки розы, которую он сейчас держал в руках?..
Любовью. Вот чем должна заполниться эта пустота.
Потому что это все было когда-то. Но не сбылось. И вот повторилось много-много лет спустя – как подарок судьбы…
А о том, что Евгения его обманула, что она морочила ему голову, Глеб забыл. Ерунда какая… Бывают обманы и пострашнее. Бывает ложь длиной на всю жизнь. Ложь, от которой остаются незаживающие шрамы на сердце.
Правда заключалась в другом. В ее, Евгении, верхней губе, похожей на лепесток, и в ее скулах – высоких, четко очерченных, нежных. А все остальное, о чем рассказал ее бывший муж, было неважно.
Глеб всегда, с юности, стремился к этим губам, этому нежному лицу и, вот, спустя годы и десятилетия, добился своего.
– Привет, – растерянно и немного смущенно сказала Евгения, подойдя к нему.
– Привет, – ответил Глеб и улыбнулся. На Евгении было какое-то удивительное платье, которое очень шло ей, и опять та же прическа, делающая ее лицо таким милым, таким беззащитным… Роза, которую Глеб протянул Евгении, поразительно подходила к оттенку ее кожи, к цвету ее платья…
– Ой, какая прелесть… – Евгения взяла цветок, уткнулась в него носом. Потом, с места в карьер, начала с оправдательной интонацией: – Глеб, я должна извиниться. Так глупо все получилось… Я сейчас все объясню. Толик, мой бывший муж, он такой… мне его жалко, но он эгоист и сволочь…
Глеб опять улыбнулся и прижал палец к своим губам – молчи. «Не надо. Не оправдывайся. Не объясняй ничего!»
Евгения мгновенно замолкла, глядя на Глеба широко раскрытыми глазами.
– Я косынку твою нашел, – сказал он и достал из кармана невесомую, шелковистую ткань.
Евгения поморгала. Потом раз – переключилась, обрадовалась:
– Да, моя косынка… Я ее где-то тогда и посеяла! Спасибо…
– Я видел твои фото в галерее Тыклера. Потрясающе…
– Так у меня и твой портрет есть! Очень удачный! – радостно сообщила Евгения.
– Откуда? Разве ты меня фотографировала? – удивился Глеб.
– Я все подряд снимаю. Кстати, поехали на Воробьевы горы, а? На смотровую площадку.
– Поехали, конечно.
Они сели в машину Глеба. Евгения то и дело подносила цветок к лицу, нюхала, вздыхала, счастливо улыбалась…
Самое интересное – и Глеб был счастлив, точно мальчишка. Просто так, на пустом месте – только от того, что Евгения пришла на свидание.
И это – несмотря на то, что сегодня он узнал, что Нина двадцать лет любила другого мужчину. Что его жена – дрянь, каких мало. По сути, сегодня Глеб понял, что вся его семейная жизнь – коту под хвост. Двадцать лет потрачены зря. Пропали. Словно он провел их в ледяном дворце. В каземате, в заключении. Отрезанный от всего мира.
«Но сегодня все равно хороший день – я вырвался на свободу!» – усмехнулся Глеб, ведя машину и время от времени поглядывая на Евгению.
Он вдруг стал чувствовать цвета, запахи, слышать звуки. Видеть людей. Он вспомнил, что можно любоваться красивыми женщинами. Сочувствовать и переживать. Ненавидеть и радоваться…
Осколки заколдованного зеркала выпали из его глаз, из его сердца, и прежний Глеб – раб Снежной королевы – стряхнул с себя наваждение и очнулся для новой жизни.
* * *…Ранний вечер. На смотровой площадке было столпотворение. Потом откуда-то появились байкеры – на мотоциклах всех возможных форм и конструкций… Взрослые мужики в косухах, казаках, бахроме, футболках с черепами – грозные и одновременно смешные этой своей опереточной яркостью.
Евгения то и дело щелкала фотоаппаратом. Байкеры потоком двигались в сторону области, их сопровождала милиция. Шум, гам, толпа зевак с тротуара бурно комментировала это зрелище.
Евгения пробилась назад – Глеб стоял у балюстрады, внимательно вглядывался в панораму города, что-то шептал…
– Что ты делаешь? – спросила Евгения.
– Считаю сталинские высотки. Гостиница «Украина», МИД, гостиница «Ленинградская»…
– Вон высотка на Котельнической, – подключилась и Евгения. – Их всего семь должно быть…
Они принялись дружно считать высотки, перебивая друг друга, указывая пальцами вдаль. Далеко внизу, по реке, шел теплоход, рассекая темно-синюю воду… Евгения сфотографировала и эту картинку.
А вокруг продолжала шуметь толпа – неподалеку располагались столы с сувенирами, чуть дальше бойко торговали мороженым.
– Ты для дела фотографируешь? – спросил Глеб с интересом. – Ты специально сюда хотела приехать?
– И да и нет… Август кончается. Хочется попрощаться с летом. А здесь, пожалуй, лучше всего это сделать, – объяснила Евгения.
– Пожалуй, ты права… Вся Москва как на ладони! – согласился Глеб.
– Только сегодня, только здесь – поймать эти последние краски лета, – продолжила Евгения. – Сохранить впечатление…
– Профессиональная камера?
– Да. Это хороший аппарат, современный… – Евгения с гордостью подняла вверх свой фотоаппарат с длинным съемным объективом. – Но… но моя старая «лейка»… Я ее лишилась, похоже, навсегда.
«Ну вот, кто о чем, а я… А я опять о своей «лейке»! Захочет ли он слушать?» – подумала Евгения.
Но Глеб смотрел на нее не отрываясь, он явно хотел слушать.
– У меня отец был фотограф и дед тоже… – опершись локтями о мраморные перила, начала Евгения. – А «лейка» – это прародительница всех современных фотоаппаратов, знаешь?.. Ее изобрел инженер Оскар Барнак, который работал на фирме Эрнста Лейтца… Дело было в начале двадцатых годов двадцатого века. Раньше ведь фотокамеры были огромные, громоздкие, неудобные, а «лейка»… «лейка» сделала фотографию массовой.
Кажется, Евгения волновалась – голос у нее вдруг задрожал. Глеб осторожно, ободряюще пожал ее руку. Евгения продолжила:
– У меня дед участвовал в Гражданской войне в Испании, против франкистов. Вместе с антифашистскими интербригадами. Вру, не воевал, а снимал все на пленку. «Гренада, Гренада, Гренада моя…»[4] Ему в тридцать восьмом подарили «лейку». Дед называл себя «лейкацитом» – то есть поклонником «лейки».
– Эту самую камеру тебе не хочет отдать твой бывший? – спросил Глеб.
– Да. Дед потом по фронтам Великой Отечественной с ней ездил – аж до Берлина. А после войны передал фотоаппарат отцу. Отец был фотожурналистом. Я не помню отца, – нахмурилась Евгения – она редко кому рассказывала о своем прошлом. – Он меня очень поздно родил, ему уже за шестьдесят было.
– Ого!
– Да, представь себе. И «лейка» перешла ко мне по наследству. Я тоже стала фотографом. Причем «лейка» прекрасно работает до сих пор. Она – вечная. Неубиваемая. Качество снимков – выше всяких похвал. Муторно, конечно, с пленкой возиться, но… оно того стоит. Моя «лейка» может дать фору всем современным цифровым камерам. Она чудесна.
– Если бы мне это сказала тогда… Я бы это понял. Я бы сам с тобой пошел к твоему Толику, – серьезно произнес Глеб.
Евгения посмотрела ему в глаза. «Понял бы. Пошел бы со мной… Не врет», – мелькнуло у Евгении в голове.
– Прости, что я придумала этого ребенка, но… – Она беспомощно вздохнула.