А утром, ни свет ни заря, вновь нависли над Александром. Тот, словно ждал этого момента, открыл глаза и выглядел при этом удивлённым.
– Мм?!. Я где?.. Это вы? – узнав и осмотревшись, облегчённо выдохнул: – Вот это меня шибануло!
– Что за гадость ты себе сотворил? – сразу приступила Козырева к расспросам.
– Да я препарат создал, чтобы сексуальную тягу понижать…
– Это как понижать? Тебя на закорках таская? – возмущалась женщина. – Не лучше ли было меня традиционным способом побаловать?
– Не шуми… – поморщился Александр. – Со мной тако-ое было!.. И мне казалось, что я не здесь… И не я вовсе…
– Головой не ударялся? – Цаглимана интересовали более приземлённые вещи, сразу же возвращая предводителя их маленькой коммуны в деловое русло: – Тогда хватит прохлаждаться. Вставай и пошли в цех! Работы невпроворот!
– Да пусть хоть расскажет! – потребовала главный сыродел.
– Во время работы и поведает, что с ним стряслось, и каким мухомором его похлеще водки вставило, – настаивал главный рабочий.
Под их пререкания академик встал с постели, сделал несколько разминочных упражнений, прислушался к себе. Затем взял со стола два пакетика с порошками и заставил партнёров употребить внутрь. Те хоть и кривились, и к порошку принюхивались с подозрением, но неизвестную гадость выпили, запив большим количеством воды. Как-никак, тот, кто их омолодил, отраву подсовывать не станет. И всё, что скажет принимать, – априори считается лекарством.
Только проследив за правильным приёмом лекарства и зафиксировав время, академик взбодрился, потёр в азарте ладонями, сам принял такой же порошок и стал быстро одеваться.
– В самом деле, организм требует интенсивного движения. А сознание торопится поразить вас своими галлюцинациями. Узнаете, где я побывал, лопнете от зависти. Пошли!
И с первого шага приступил к повествованию.
Глава 20 Связь поколений
Когда Александр Свиридович провалился в обморок, его сознание окончательно попало во власть странных галлюцинаций. Причём настолько жизненных, настоящих, что минут через пять глаза отчётливо видели окружающую обстановку, но та никоим образом не соответствовала реалиям Малиновки.
Тело ощущалось по-другому: оно то ли висело, то ли стояло на левой ноге, прикреплённое мягкими ремнями к какой-то сложной, странным образом перекошенной деревянной конструкции.
«Главное, что не дыба, – утешил себя академик. – И не пыточное приспособление. Кажется… Вокруг не тюрьма, раскалённых инструментов палача тоже не наблюдается… Это хорошо!.. Зато плохо то, что я связан и нахожусь, кажется, в другом теле. И в другом месте… А может, и в другом времени… Неужели только теперь временной откат моего омоложения достиг своей кульминации?.. И если это – навсегда, то… то… в общем, доигрался я этой дарканой! Не удивлюсь, если назад дороги нет…»
Будучи реалистом до мозга костей, учёный сразу признал окружающую действительность истинной, а никаким не продуктом сновидения или предсмертных галлюцинаций. За десятилетия своей борьбы со старостью он не раз присутствовал возле умирающих стариков, слушал их последние слова, пытался поймать, зафиксировать последние ощущения и даже посягал на раскрытие тайны, что же такое смерть. Кох не раз исследовал и тех умирающих, которые страдали от наркотической зависимости или неизлечимых психических расстройств. Так что умел отличить действительность от вымышленного.
Он пытался мыслить логично. Раз видения накатились после приёма лекарств, значит, перемещение сознания временно. Как только воздействие препарата закончится, всё автоматически вернётся на круги своя.
Паника и растерянность все же не хотели поддаваться логике и здравым размышлениям. Чужое тело испытывало неудобство, боль, жуткий голод и страшную жажду. Во рту не оставалось и капельки слюны, желудок урчал, словно тигр, а ремни, несмотря на их мягкость, казалось, вот-вот кости поломают. При этом не удавалось толком своё тело рассмотреть и понять, кому оно принадлежит. Потому что ремешок на лбу не позволял опустить голову вниз. Только и можно было ею чуть покрутить в стороны и увидеть свои руки с бледной кожей.
Большое неудобство доставляло положение тела, привязанного к иксообразной крестовине. Вся конструкция была перекошена на левую ногу, которая опиралась на сделанный из доски выступ. Правая нога как бы повисла в воздухе, а голова притянута ремнем к торчащему за спиной крюку. Окружающий вид и запахи стопроцентно подтверждали, что Александр находится в каком-то другом мире.
Громадный двор, огороженный по дальнему периметру забором из высоких, заострённых вверху кольев общей высотой метров до пяти. С внутренней стороны – узкое подобие помоста, по которому могут передвигаться защитники в случае нужды. Или сторожа? Сейчас там никого не было, да и весь вид свидетельствовал, что помостом давно никто не пользовался. По всему двору росли деревья с широкими плоскими кронами, кустарники, усыпанные ягодами, клумбы с невиданными цветами и несколько беседок, сделанных из прутьев тростника.
В середине двора – два бассейна, и блики воды играли на разноцветной керамике бортиков. У стен, сложенных из крупных необработанных камней, стояли кувшины, столики, посуда, внушительные, дивно разрисованные амфоры, невысокие стульчики, сделанные в виде сёдел. Везде благодатная тень от крон, мух нет. Было не жарко вообще – день клонился к вечеру.
Где-то за спиной промычала корова. Там же прокричал петух. Послышалось короткое овечье блеяние.
И ни души! Разумной, естественно. Но это лишь казалось.
С левой стороны, чуть сзади, донеслись всхлипывания, похожие на женские? Пришлось Александру рывками проворачивать голову под ремнём, косить глазами, чтобы рассмотреть кто там и почему.
Оказалось – подруга по несчастью. Точно на такой же конструкции стоит девушка лет пятнадцати, только голова её никаким ремнём не привязана. Причём красавица, совершенно обнажённая и уже прекрасно сформировавшаяся. За спиной у неё просматриваются очень светлые волосы, достигающие пояса. Личико, конечно, могло быть и получше, но если учитывать голод, слёзы и жажду, могущие обезобразить кого угодно, то следовало считать лицо симпатичным. Девушка ведь продолжала всхлипывать с закрытыми глазами, обвиснув на ремнях.
Придя к такому выводу, Кох вдруг стал краснеть от смущения. Потому что уже стопроцентно осознал по нарастающей тяжести между своих ног, что он мужчина. Возбуждение, несмотря на уместный стыд, так ударило по сознанию, что сразу и голод с жаждой забылись, и остальные затёкшие под ремнями части тела. Оказалось, что он тоже голый и не сумел сдержать свои инстинкты в узде. Да и не факт, что это удалось бы. Но всё равно возникал вопрос: кто осмелился издеваться над пленниками и чего этим хочет добиться?
В этот момент справа послышался женский смешок, а за ним с трудом понимаемые слова.
– Табити! Чем ты этого нищего так расшевелила? На меня он пялился с ненавистью и о похоти даже не думал, а стоило тебе всплакнуть, как возбуждение из него так и воспарило.
Слова сами по себе звучали чуждо и непонятно. Перевод в сознании Коха возникал с некоторым опозданием. Словно тело вначале самостоятельно принимало звук, затем вспоминало, что он значит, и только после этого переводило вселившемуся в него сознанию. Но даже при таком переводе изначально сказанные фразы чрезвычайно заинтриговали учёного. Создалось подспудное впечатление, что он знал когда-то этот язык, но напрочь его забыл.
Тем временем упомянутая Табити резко перестала плакать, широко открыла глаза и со страхом уставилась на уд распятого рядом пленника. Слёзы моментально высохли на её личике, а всё тело стало превращаться из бледного в пунцово-розовое.
Это сразу заметила особь с правой стороны, не скрывая ехидства.
– Ай, как застеснялась-то! Табити, ты позоришь свой древний род Иелькона, который всегда славился самыми развратными и умелыми женщинами Великой Скифии. И ты должна радоваться, что вскоре обнищавший потомок Липоксая лишит тебя неприличных иллюзий. И ты станешь самой гулящей в нашем царстве, ни одному мужчине не сможешь отказать!.. Хи-хи!
– Перестань, Симелия! – просительно залепетала пленница. – Прошу тебя! Вспомни о величии своих предков и не смей хулить моих!..
Но в ответ ей понёсся ещё более громкий издевательский смех.
Дёргая головой и чуть не срывая на лбу кожу, Александр стал разворачивать вместилище своих глаз вправо. И насколько же он был поражён, увидев там совсем не то, что ожидал. Почему-то был уверен изначально, что там находится жестокая и страшная надсмотрщица. В крайнем случае, владелица этой странной усадьбы, получающая особое удовольствие от мучений своих пленников.
На самом деле ехидная Симелия оказалась такой же пленницей, как и Табити. Тот же перекошенный знак «Х», то же отсутствие одежды и такое же свободное вращение головой. Зато девица выглядела на года два старше подруги по несчастью, имела более пышные формы взрослой женщины и старалась улыбаться. Совершенно не стесняясь своей наготы, она вела себя вызывающе, явно через силу посмеиваясь. Тело Симелии было бледным и отечным в местах облегания ремней, но это всё равно не скрывало более совершенную, скорее всего искусственную красоту.
На самом деле ехидная Симелия оказалась такой же пленницей, как и Табити. Тот же перекошенный знак «Х», то же отсутствие одежды и такое же свободное вращение головой. Зато девица выглядела на года два старше подруги по несчастью, имела более пышные формы взрослой женщины и старалась улыбаться. Совершенно не стесняясь своей наготы, она вела себя вызывающе, явно через силу посмеиваясь. Тело Симелии было бледным и отечным в местах облегания ремней, но это всё равно не скрывало более совершенную, скорее всего искусственную красоту.
Наверное, эта красота и спровоцировала академика на очередное изумление. И начавшее было спадать возбуждение вновь забрало так необходимую мозгам кровь в другой орган.
Заметив это, Симелия вдруг разразилась ликующим воплем, от которого содрогнулась неудобная конструкция под пленником. Да и само тело вздрогнуло от неожиданности, а в сознании уже получалась каша из мечущихся там мыслей.
«Двинутая она на всю голову! Не иначе… Девственницу Табити, если она и в самом деле такая, обозвала развратницей… А нищим потомком Липоксая кого назвала? Неужели меня? Точнее, – это тело, что я ощущаю?.. Если я правильно помню вбитую мне батей скифскую историю, Липоксай – это владыка горы. То есть царь Репейских гор, которые прикрывали Гиперборею с юга… Что-то начинает вырисовываться. Теперь бы ещё понять: где это я?.. И главное: когда?.. М-да! Ещё одна важная задача вырисовывается – не запутаться, не сойти с ума и всё тщательно запомнить!.. Если не вернусь обратно, то хоть быстрее разберусь в обстановке».
Визжание и радостные вопли девицы не остались незамеченными. Откуда-то с тыла неспешно подтянулся дряхлый старикан с поблескивающим деревянным посохом в руках. Одежды на нём висели, а сверху прикрывались кучей кожаных ремешков, тряпочек, а то и ниток с нанизанными на них бусинками или разноцветными стекляшками. Жидкие волосы до плеч окаймляли лысину на макушке головы. Они были скреплены золотым ободом с несколькими камнями глубокого синего цвета. Выглядел он либо как шаман, колдун, маг, либо же клоун, сбежавший псих или престарелый модник.
Фактически этот индивидуум подкрался незаметно, а потом неожиданно лихо взмахнул своим посохом и ударил по той жерди конструкции Симелии, на которой крепилась её правая нога. Вся связка завибрировала, враз вызывая пренеприятнейшие ощущения у пленницы. Она клацнула зубами, дугой изогнулась в путах, задёргалась, не в силах больше вымолвить ни слова, ни тем более смеяться. Кажется, даже губу себе прокусила. Только несколько стонов от неё донеслось.
Зато теперь академику стало понятно, кто в доме хозяин. Или всё-таки надзиратель? Потому что дальнейшее поведение пленниц, после того как появился дед, ещё больше запутало ситуацию.
Худенькая Табити Иелькона, та, что висела в путах слева, опять разрыдалась. Но теперь сквозь всхлипы и нытьё прослеживались слова «любимый», «сжалься» и «встал». Исходя из услышанного, Александр предположил, что девушки либо супруги старика, либо его наложницы. По сути, среди скифской знати, особенно позднего периода истории, такое формирование семей считалось вполне возможным.
Но тут пришла в себя и разразилась ругательствами Симелия Ракимет, начавшая поносить старика жуткими словами и осыпать угрозами.
– Ты, старая шелудивая тварь! Чурбан с гнилой головой, в которой копаются черви! Вонючий скот, поедающий трупы!
Часть ругательств остались непонятны для россиянина из двадцать первого века.
– Я с тебя всю шкуру спущу и заставлю её сожрать перед собственной смертью!
Другие ругательства оказались более мерзкими, да настолько, что полученное Кохом тело моментально избавилось от неуместного возбуждения. А когда угрозы сошли на нет, Симелия вдруг перешла на деловитый тон, словно говоря со слугой или родственником:
– Ладно, дед Приакс, поиздевался над нами, и хватит! Всему есть предел. Развязывай сам или слуг позови! Тем более что желаемого ты добился: этот пастух перестал скрывать своё вожделение ко мне.
Дед тем временем с кряхтением уселся в низкое кресло, расслабился и стал похвально кивать. Но тут сквозь всхлипывания Табити донеслось:
– Неправда! Аргот первой заинтересовался мною…
– Заткнись, шлюха! Ты недостойна при мне и рта раскрыть, тем более заговорить без моего разрешения! – прикрикнула на неё подруга по несчастью и вновь обратилась к деду: – Хватит бездействовать! Иначе мне грозит остаться инвалидом, и тогда… Или ты не боишься страшной, мучительной смерти?
Тот с минуту сидел, равнодушно разглядывая трио. Потом совсем невежливо зевнул, показав почти беззубый рот, погладил жиденькую бородёнку, достающую до груди, и только потом соизволил заговорить. Причём обратился к худенькой девушке:
– Табити, твоё поведение недостойно будущей царицы. Потому что слёзы – это позор для правительницы скифов. Ты должна быть жёсткой, решительной и никогда, ни при каких обстоятельствах не показывать свою слабость.
Девушка в ответ обозлилась:
– Да я лучше умру, чем стану такой подлой, мерзкой и наглой, как Симелия!
– Хм! Разве я заставляю тебя стать подлой? Наглой? Отрицающей правила, устои и элементарное уважение к любому подданному? – тихим голосом вопрошал старик, после чего продолжил наставления: – Просто ты всегда должна оставаться примером для подражания. При трудностях или горестях быть неунывающей и бодрой. Во время принятия важных решений – рассудительной и честной. Во время пира и празднеств – самой яркой, обаятельной и величественной. Власть – это удел самых сильных, беззаветно преданных своему народу и готовых отдать за это собственную жизнь.
Тут и Симелия не выдержала:
– Ты забываешь, Приакс, что стоящий у власти обязан быть жёстким, решительным и беспощадным к врагам своего народа. Особо жестоко и показательно наказывать предателей из числа своих подданных. Личным примером в сражении доказать свои права на трон, а потом подтверждать их при каждом удобном случае. А любые трудности на своём пути встречать смехом и презрением к ним!
Дед вроде и кивал при этих словах, но оказался с ними не согласен.
– Опасное заблуждение, что именно так должны себя вести удостоенные власти. Другая крайность, которая может оказаться даже опаснее и губительнее для государства, чем кротость, доброта и смирение. Для женщины, претендующей на трон царицы, подобное неприемлемо. Она должна отдать силовые методы решения вопросов в руки своего супруга. А в своих руках сосредоточить культуру, вопросы целительства и обеспечение достойного досуга…
– Разве плохо, когда женщина умеет воевать? – упорствовала Симелия.
– Хорошо. И в краеугольном моменте истории такое деяние считается воистину геройским. Но это – лишь исключение. Обычно задача женщины в ином, какое бы место в обществе она ни занимала. Её задача – создание домашнего очага, забота о детях. Просто у царицы домашний очаг – это всё государство. А дети – все подданные. Если этого не происходит, – начинается вырождение рода, его вымирание.
Старик грустно усмехнулся и ткнул посохом в сторону Александра:
– Вот, перед вами пример того, как великий царский род измельчал, и его потомки влачат нищенское существование пастухами. А всё почему? Потому что со времён великого Липоксая его наследники брали в жёны лишь воительниц, каждая из которых сражалась наравне с лучшими воинами. Это привело к тому, что очагом никто не опекался, города не строились, род мельчал, а потом и вовсе оказался отстранён от власти. И даже великая победа над египтянами не позволила потомкам великого царя остаться на троне. И что мы видим в результате? Жалкого оборвыша, в жилах которого течёт особенная кровь, но которому дозволено управлять не более чем отарой овец. Он неграмотен, груб, невоспитан и будет вскоре казнён за… – старик сделал паузу, словно припоминая, и процитировал: «За неуважительное отношение к наследницам царствующего рода».
На такое утверждение у худенькой Табити вдруг нашлись возражения:
– Подобное несправедливо! Пусть он и нищий, безграмотный пастух, он имеет все права на жизнь! И не его вина, что его решили использовать в своих интересах нынешние представители высшей власти.
– Ну-ну! – не удержалась от сарказма пышногрудая Симелия. – Посмотрю, как ты к нему станешь относиться после осквернения собственного тела! Особенно когда вдруг поймёшь, что понесла от него и станешь матерью ещё одного нищего пастуха.
– Тварь! – вырвалось в ответ у Табити. – О такую, как ты, зазорно замараться даже пленнику из варваров, не то что бедному скифу!
И на это Приакс меланхолично покивал головой, но не одобрил:
– За ненависть друг к другу будете наказаны обе. Потому что должны понимать главное: кто бы из вас ни стал царицей, без помощи кузины ей будет нелегко усидеть на троне. Вы должны будете до конца жизни защищать и поддерживать друг друга во всём, ибо смерть облечённой властью тут же повлечёт за собой гибель доверенной соратницы. И вообще ваше поведение мне непонятно… Ещё недавно вы были лучшими подругами и души не чаяли друг в дружке. А что изменилось за последние дни? Неужели внимание этого самца, который во время обряда должен вас осквернить, вызвало у вас неуместную ревность?